Глава 9

Солнце опустилось за горизонт, и небо над Горками неспешно меняло свою расцветку с нежно‑сиреневого до насыщенного лилового. Еще в начале лета Светлана приказала вынести два кресла на веранду с западной стороны дома, думая, что вечерами они с Надюшей будут сидеть здесь, любоваться закатом и беседовать о разных глупостях, как обычно это делают сестры. Наивно и смешно. Рядом со Светланой Надя присаживалась разве что во время трапезы, да и то если соглашалась спуститься в столовую.

Вероятно, Светлана сама была виновата, что упустила в какой‑то момент сестру. Быть может, еще тогда, в детстве, когда маленькая Надюша упрашивала поиграть с нею, а она, семнадцатилетняя ветреная девица, совала ей в руки книжку и убегала к друзьям. Все‑таки одиннадцать лет разницы – это слишком много.

Так что теперь любоваться закатами приходилось в обществе сигареты. Светлана аккуратно стряхнула пепел и вновь затянулась терпким дымом.

…В те годы сестры Шелиховы лето проводили здесь же, в Карелии. Горки были тогда большим и богатым поместьем, принадлежащим господам Халиным, родителям Алины. Матери, ее и Алины, были закадычными подругами, оттого, должно быть, Халины так охотно принимали их на все лето. С Алиной Светлана дружила сколько себя помнила: все детство и юность они провели вместе, делились друг с дружкой самыми сердечными тайнами и мыслями. Потому в каком‑то смысле Алина была ей ближе, чем сестра.

А Серж Гриневский приходился Алине троюродным, кажется, братом и с самого детства его точно так же отправляли к Халиным – загорать и отдыхать после месяцев учебы. Когда им всем было по тринадцать лет, Серж по‑детски искренне признался Светлане в любви и заявил, что, когда они вырастут, он на ней женится. Польщенная – никто из подруг не мог похвастаться подобным – Светлана, разумеется, тотчас согласилась стать его невестой.

У родителей Сержа и Алины, правда, было по этому поводу другое мнение, но в свои юные годы Светлана этого не понимала и безрассудно бегала целоваться с Сержем в укромном уголке сада. Разумеется, подобное времяпрепровождение было для Светланы куда более заманчивым, чем игра в куклы с младшей сестрой.

Из сладких воспоминаний Светлану выдернул едва слышный скрип калитки. Она тотчас обеспокоенно спросила:

– Кто тут?

Было совсем темно, и нежданного гостя, спешащего к ней по тропинке, Светлана разглядеть не могла. Только охватило неприятное волнение при мысли, что это Серж. Он навещал ее, входя обычно через эту калитку, но сейчас Светлана его видеть не хотела – до отвращения не хотела.

– Это я, ma chère. – С облегчением Светлана узнала голос Алины, а вскоре и увидела ее лицо, появившееся из тени. Пышные огненно‑рыжие волосы были убраны под шляпку, а сама она уже успела облачиться в траурный наряд. – Не помешала?

– Что ты! Разумеется, нет, садись, – Светлана указала ей на второе кресло, куда Алина тотчас опустилась.

Светлана действительно была рада ей: сейчас она, как никогда, нуждалась в участии, и никто, кроме Алины, похоже, не мог ей этого участия дать. К тому же Светлана бесконечно преклонялась перед умом Алины, по‑мужски острым. Как же все‑таки хорошо, что она у нее есть.

Но подруги сидели в молчании: Светлана курила, а Алина, должно быть уставшая за день, наслаждалась тишиной и уютом в плетеном кресле. Им не было необходимости заполнять паузы словами.

Только минуты через три Алина повернулась к подруге, еще немного помолчала и спросила:

– Вижу, снова ты с сигаретой?

– Сегодня можно.

– От этого цвет лица, я слышала, портится.

Но цвет лица Алину, видимо, не волновал, потому как она, приметив портсигар подруги, тоже вытянула сигарету. Не найдя спичек и поленившись встать за свечой, она ухватила теплой, чуть шершавой рукой запястье Светланы и приблизила к своим губам, прикуривая от ее огонька.

А глазами в этот момент поймала взгляд Светланы и смотрела так пристально и неотрывно, что Светлана не выдержала и отвернулась.

– Я приехала узнать, когда похороны, – наконец сказала Алина, выпустив струю дыма и устроившись к Светлане вполоборота.

– В пятницу, – ответила та. – Сейчас его отвезли к прозектору… не знаю, что они хотят узнать таким образом. Павла похоронят в его поместье, в Ермолине – там его настоящая семья, я думаю, это будет правильно.

Светлана бросила взгляд на подругу, но та ничего не сказала, будто не слышала ее замечания. Только внимательно смотрела на оранжевый огонек сигареты. А Светлане отчего‑то очень хотелось об этом поговорить.

– Я была там, в Ермолине, лишь однажды – года два назад, – продолжила она. – Понадобилось решить кое‑какие вопросы с моим содержанием, и я поехала, – Светлана вымученно усмехнулась, – и поняла тогда, отчего Павел ни разу не возил меня в свою деревню прежде. Меня там встретила одна особа… красивая, молодая. Моложе меня. Вела себя как хозяйка – нагло и крикливо. Лишь когда догадалась, кто я такая, немного присмирела. И вокруг нее ребятишек человек пять. А один – ровесник моего Ванечки и похож на него так…

Резко оборвав фразу, с усилием отгоняя воспоминания, Светлана снова прильнула к сигарете, докурив ее за один раз. Руки не слушались, мелко тряслись и роняли пепел на юбку.

– Сколько бы сейчас было Ванечке? – спросила Алина.

– Семь, как Лизе, твоей старшей.

Светлана ответила быстро и, как ей показалось, совсем без эмоций. Однако продолжать расхотелось: она не любила говорить ни о своем мальчике, ни о чужих детях. Она не знала большей пытки, чем говорить о маленьких детях или видеть их.

Алине она никогда не признавалась в этом и с несколько фальшивой улыбкой старалась поддерживать разговоры о ее девочках, потому что знала, как много они для Алины значат. Как горячо и самозабвенно она их любит. К счастью, разговоры о детях подруга заводила редко, наверное, догадываясь о чувствах Светланы. Вот и сейчас она сама сменила тему.

– Твой муж не был святым, – пожала она плечами. – Как, впрочем, и ты, ma chère. Да и все мы. Но Бог завещал прощать, так что прости его, прекрати о нем думать и терзаться.

– Я вовсе не терзаюсь, – отозвалась Светлана, желая казаться хоть вполовину такой же стойкой.

– Вот и славно. Подумай лучше о своем будущем. Прости за цинизм, ma chère, но ты теперь свободна и к тому же весьма состоятельна. Признаться, я тебе даже немного завидую. – Она улыбнулась, но, поймав осуждающий взгляд, тотчас подавила улыбку: – Шучу‑шучу. Просто хотела немного развеять тебя.

Алина снова вдохнула и выпустила дым, а потом спросила самым обыденным тоном:

– Так это ты сделала?

Светлана вздрогнула. Разумеется, подруга спрашивала об убийстве Павла. Алина просто не могла этого не спросить когда‑нибудь – увы, но деликатность в число ее достоинств не входила.

– А что, если да?

Алина пожала плечами, не поведя даже бровью.

– Ровным счетом ничего. – Она снова выпустила дым. – Просто в этом случае нужно думать, что нам делать, а не пускать все на самотек.

Это «нам», оброненное вскользь, сказанное без намека на фальшь и показуху, было столь дорого Светлане, что она, обернувшись к подруге, так и не смогла выразить словами глубину своей благодарности. Светлана не надеялась, что Алина и впрямь что‑то придумает – ну что здесь можно придумать, право слово? – но ей и одного участия было достаточно.

А вместе с благодарностью тотчас почувствовала, как недостойна она такого к себе отношения.

– Нам… – горько повторила она и покачала головой, – Алинушка, я в самом деле не заслуживаю твоей доброты. Другая б на твоем месте ненавидела меня – и была бы права.

– За что же мне тебя ненавидеть, ma chère? Не за Сержа ли? – Алина, казалось, действительно была удивлена. На Светлану она глядела сейчас даже с жалостью: – Боюсь, ты все же не вполне понимаешь суть наших с ним отношений, раз допускаешь, что я могу тебя ненавидеть за то, что il te visite la nuit⁸.

Светлана смутилась и не нашлась что ответить. На веранде повисло молчание, в течение которого Алина курила, а Светлана вновь погрузилась в воспоминания, чтобы в очередной раз решить для себя: не лукавит ли все же Алина?

…Когда родители поставили Сержа перед фактом, обязав его жениться на Алине, тот пытался воспротивиться. Она была ему другом, он уважал ее, был с нею по‑братски нежен, но известие, что его хотят видеть ее мужем, поразило его. Покоряться воле родных он не собирался, о чем и сообщил Светлане, предлагая обвенчаться тайно.

Однако Светлана тогда уже не была столь ветреной, как несколько лет назад. Ей минуло девятнадцать, отмучился после тяжелой болезни отец, и Светлане пришлось многие заботы взвалить на свои плечи, жалея мать. И денег после смерти отца совсем не стало: даже нечем было платить Надиным учителям и гувернантке – сестру пришлось устроить в Смольный. Это были очень трудные времена, заставившие Светлану резко повзрослеть и начать смотреть на многие вещи иначе.

Она отказала Сержу. И убедила его жениться на Алине. Ведь он сам был тогда студентом, не имел за душою ровным счетом ничего, и лишись он помощи родителей, ему даже учебу было бы оплачивать нечем. Что он станет делать и на что жить? А кто позаботился бы со временем о его родителях и младших сестрах?

Видимо, и любила она его не столь сильно, раз уговаривала жениться на другой.

А вскоре после свадьбы друзей Светлана встретила Павла. Именно с ним она поняла, что ее чувства к Сержу были детским увлечением, и только. И оттого ей становилось мучительно стыдно перед Сержем – в те минуты, по крайней мере, когда она о нем вообще вспоминала. Потому она и увиливала всеми возможными способами от встречи с друзьями детства: и без того она считала себя предательницей по отношению к Сержу, а если он еще и увидит, как счастлива она с мужем… нет уж, пусть лучше считает, что ее замужество тоже было вынужденным.

Светлана избегала друзей ровно до того момента, пока счастье не кончилось. Она долго и болезненно приходила в себя после смерти Ванечки. Всю ту зиму, пока она не жила, а существовала в их с Павлом петербургском доме – в одиночестве и почти никуда не выбираясь, – ей приходили письма от Алины. Переписывались они и прежде, но, узнав о ее горе, Алина и вовсе стала писать ей по два раза на неделе, не уставая зазывать в Горки. И однажды Светлана согласилась.

А приехав – оттаяла. Она никогда не задумывалась прежде, сколь дороги ей эти места, где прошло ее детство, и что по‑настоящему счастлива она была только здесь. Когда ее жизнь еще не была омрачена потерей близких и заботами взрослой жизни.

Что до Сержа – она полагала, что прошло достаточно времени, чтобы им обоим забыть о детской любви и обещаниях. У Гриневских росли две прелестные дочери, и со стороны они выглядели на редкость дружной и счастливой семьей. Со стороны. Сблизившись с ними вновь, Светлана поняла, что, несмотря на прошедшие годы, чувства Сержа к ней совершенно не переменились. Точно так же было ясно, что к жене своей он по‑прежнему не испытывает ничего, кроме дружеского уважения. А Алина… когда Светлана, обескураженная своим открытием, сорвалась сбежать прочь из Горок, Алина остановила ее, вызвав на откровенный разговор, в котором описала суть своего замужества.

Когда Алина со свойственными ей прямотой и цинизмом рассказывала, что не пускает Сержа в свою спальню с самого рождения младшей дочери, что страдает она из‑за отсутствия чувств к мужу и что жалеет его, – не поверить ей было невозможно. Однако ежели они не затрагивали эту тему в разговорах достаточно продолжительное время, в душу Светланы вновь начинали закрадываться сомнения: что, если Алина лишь внешне так спокойна? Быть может, она и впрямь не испытывает к мужу ярких чувств, но какая женщина сумеет терпеть рядом с собой ту, которую ей явно предпочли?

Разве что такая необыкновенная, как Алина, и сумеет…

И все же мысль, что она делает больно подруге, приводила Светлану в столь сильное волнение, что она едва удерживалась порой, чтобы не уехать из Горок тотчас – раз и навсегда.

Вот и теперь, задумавшись об этом, Светлана с сомнением, силясь понять, что на душе у этой женщины, тайком ее разглядывала.

– Алина, ты любила Сержа хоть когда‑нибудь? – в этой же задумчивости спросила она.

Та хмыкнула, удивленная таким вопросом. О Серже они разговаривали еще реже, чем о детях.

– Как тебе сказать, ma chère… когда моя маменька поставила меня перед необходимостью замужества, мне был дан выбор: Серж или один старинный приятель батюшки, у которого на тот момент было уже трое внуков от первого брака, лысина во всю голову и гнилые зубы. И тогда я решила, – она подавила смешок, – что лучше буду любить Сержа. Впрочем, я и тогда понимала, что любовь – это такое понятие… эфемерное. Его не пощупаешь, не потрогаешь, не продашь и не купишь. У меня большое подозрение, что людям просто удобнее прикрывать свои низменные порывы книжным словом «любовь».

– Ох, ты ошибаешься! – горячо возразила ей Светлана. – Даст Бог, ты сама поймешь когда‑нибудь, как сильно ошибаешься!

Алина глухо рассмеялась и повернулась в своем кресле к Светлане, подперев голову рукой и снова глядя на нее с жалостью, как на неразумное дитя.

– Едва ли, ma chère. Можешь поверить на слово: меня это не интересует. – Она подалась вперед, с заботою стряхивая с юбки Светланы крошки пепла. – У меня есть мои девочки, мои болонки. Есть ты и есть Серж, который, так или иначе, все равно часть моей жизни. Мне этого вполне хватает.

Светлана слабо улыбнулась, отметив, что мужа она назвала после болонок. Никогда ей не понять Алину.

И тут снова скрипнула калитка. Алина обернулась на звук первой, а вскоре из темноты вышел к ним младший Рейнер, сосед. Точнее, даже выбежал – он тяжело дышал после бега, выглядел крайней взволнованным и сбивчиво пытался что‑то сказать.

– Светлана Дмитриевна… Алина Денисовна… – Он, несмотря на свой вид, все же пытался изображать галантность и почти светски раскланялся с обеими дамами. А после снова заговорил со Светланой: – Разрешите отправить вашего слугу на телеграф – необходимо послать за полицией. Там, на озере, кое‑что произошло…

За его спиной притих племянник Грегора, Максим, и было видно, что мальчик не на шутку напуган.