Глава 3

Незапланированное свидание с Хайларом настолько меня измотало, что проснулась я поздно и совершенно разбитой. А стоило вспомнить, что мне, возможно, придется выдержать еще один бой с Леонардом, так настроение испортилось окончательно. Я вяло и медленно проделала все привычные утренние процедуры, а после этого все же решилась поискать своего подопечного.

К моему большому удивлению, ни в доме, ни в саду мой временный сосед не обнаружился. Хм, куда это он ушел?

Все-таки женщины – существа нелогичные. Насколько я не хотела встречаться с О’Брайеном, настолько же сейчас бесилась, что его нет.

Скучно, шайтан ему в печенку! Так, глядишь, попрепирались бы к обоюдному удовольствию, и, может, толк какой-то был бы… А приходится бродить по пустому дому и думать, чем себя занять.

Немного оживила мой досуг доставка от Оливера, но ненадолго.

В очередной раз проходя рядом с дверью в мастерскую, я заметила небольшую щель. Обрадовавшись, что Лео вернулся, я постучала, но мне не ответили. Постучала еще раз – тишина. Тогда я решилась заглянуть, но, к моему разочарованию, мастерская была пуста. Так что я быстро закрыла дверь, а затем замерла и нерешительно прикусила губу.

Мне было так интересно посмотреть на его картины! Просто до жути интересно! Но если художник вернется в то время, пока я буду рассматривать его полотна, и застукает… Ой, даже представить боюсь, что будет!

Но дверь манила меня, обещая приоткрыть завесу тайны над нелюбовью хозяина к джиннам. Я понимала, что это, скорее всего, просто мое воображение разыгралось, но…

– Возьму накопитель, – решилась я. – Если услышу, что он вернулся, просто перенесусь наверх, и все.

Сказано – сделано. Через несколько минут я, затаив дыхание, входила в святая святых художника.

Мастерская оказалась огромная, что и не удивительно – она занимала больше половины площади первого этажа. Широкие окна выходили на заднюю часть двора. Причем то ли нарочно, то ли случайно, но деревья перед ними не росли, потому в помещении было очень светло. А еще, к моему огромному изумлению, в нем царил идеальный порядок. Я, открыв рот, осмотрела мягкий диван, аккуратно застеленный клетчатым пледом, стол с ровными рядами кисточек и флаконов с краской, такие же ровные ряды полотен на стенах, что-то объемное в углу, накрытое черной тканью, огромный шкаф у двери… И нигде ни соринки. Даже стены не заляпаны краской! Вот же зараза этот Лео! Значит, может не свинячить! Но не хочет! Ничего-ничего, я с ним еще разберусь…

Так, надо быстро осматриваться и сматываться, пока меня не застукали.

Первым делом я сунула свой нос в мольберт рядом со столом. Ничего интересного – какие-то наброски, не разобрать, что там… Тогда я обратила внимание на стены и… пропала. Зачарованная, я переходила от полотна к полотну, внимательно рассматривая каждую деталь.

А ведь О’Брайен действительно очень талантлив. Казалось, моргнешь – и картины оживут и втянут тебя в свой сюжет. Батальные сцены, мирные пейзажи, стихии и повседневные зарисовки – было видно, что работать в одном жанре Леонарду скучно.

Изумительно. И это он даже десятую долю своего таланта не показал, если судить по тому, сколько в нем божественной энергии. Мне уже страшно представить, что этот художник нарисует, если позволит ей прорваться наружу. Уверена, эта картина потрясет мир!

Поневоле ощутила причастность к великой миссии открытия миру гения. Творец всемогущий, да я обязана раскрутить этого парня на три желания! Для его же пользы! Сбросив излишки божественной энергии, Лео станет спокойнее и стабильнее. И сможет сконцентрироваться на деле, а не на ненависти и своих порывах.

Все, милый, ты попал. Теперь у меня двойная мотивация!

Настроение взлетело до небес, и я уже хотела уйти из мастерской, но мой взгляд опять привлекло нечто в углу, накрытое черной тканью. А так как девочка я очень любопытная, то, конечно же, не могла не глянуть, что же там такое.

Так что я осторожно стащила покрывало. Под ним оказались две картины, сложенные вместе. Я присела перед первой и едва не задохнулась от восторга.

Если те полотна, что висели на стенах, были талантливыми, то это однозначно являлось шедевром. Вернее – заготовкой шедевра, потому что было незаконченным.

Девушка каталась на качелях. Бесстрашно взмывала над обрывом, под которым простиралось неспокойное море. Ветер трепал ее волосы и ветви старого дерева, к которому были привязаны веревки. От картины веяло мощью и страстью, и ей не хватало всего одной детали, чтобы обрести совершенство, – у девушки не было лица. Совсем. Вместо него – пустое пятно. И потому было непонятно – счастлива ли она до безрассудности или в таком горе, что пытается покончить жизнь самоубийством. Или ей все равно, что вокруг бушует стихия? И эта незавершенность била по нервам.

Я поежилась и отвела взгляд.

Интересно, почему Лео ее не закончил? Сам не смог понять, с чего эту девушку потащило над обрывом на качелях кататься? И не спросишь же… Лучше бы я под покрывало не заглядывала! Помру теперь от любопытства…

Тряхнув головой, я решительно отставила первое полотно и всмотрелась во второе. И, вздрогнув, села на пол, ошеломленная ударившей в меня волной отчаяния и боли.

О, эта картина была закончена. Более того, сильна настолько, что у меня дар речи пропал. Думаю, любой коллекционер душу бы продал за такое полотно. Но вместе с тем я понимала, почему этот шедевр стоит в углу, накрытый черной тканью.

Длинный-длинный коридор, чьи стены казались словно сотканными из причудливых теней, заканчивался пятном света. У своеобразного выхода можно было различить женский силуэт, но без подробностей. И к этому силуэту, не оборачиваясь, уходил мужчина. И совсем не обращал внимания на женщину на переднем плане картины, которая сидела на полу и протягивала к нему руки.

Сюжет банальный и понятный. Мужчина уходит от одной женщины к другой. Но столько в этом рисунке было боли, безысходности и беспросветности… И так хотелось догнать этого придурка и хорошенько врезать ему по голове, чтобы остановился и подумал, что делает. Ни капли надежды на лучшее, ни грамма светлого и доброго. Да, такие картины лучше держать в чулане, как бы хорошо ни были они написаны.

Определенно, мастерству и таланту Леонарда можно только поаплодировать. Он прекрасный художник, и ему нужно помочь реализовать потенциал. Высвободить энергию для творчества.

В общем, цели определены, теперь нужно их лишь выполнить.

Тяжело вздохнув, я поставила картины как были, накрыла черной тканью и поспешно ретировалась.

Мой драгоценный сосед вернулся ближе к обеду. Я как раз сидела на кухне и медитировала над очередным шедевром от «Сладкого мира», раздумывая – съесть ли кусочек торта или все же дождаться доставки от Оливера?

– Будешь питаться одним сладким – потолстеешь, куколка, – подколол меня заглянувший в кухню художник.

Выглядел он на диво довольным и даже, можно сказать, благодушным. Интересно, и где же он был? И не спросишь же…

– Мне, чтобы поправиться, надо съесть в день три таких торта, – спокойно отозвалась я. – У нас метаболизм устроен иначе. – И невинно спросила: – Ты голоден? Я как раз доставку из «Серебра имрата» жду.

И едва сдержала смешок, поймав себя на том, что говорю как законная, причем много лет, жена.

– Нет, я в городе поел, – хмыкнул Лео и с фальшивым сочувствием проговорил: – Так что опять тебе сегодня посуду мыть, бедненькая.

М-да, как-то в моих планах соблазнение художника вкусными запахами и наставление этим на путь чистоты и порядка выглядели проще и… быстрее. А по факту топчусь на одном месте.

– Ехидна ты, – тихонько фыркнула недовольная я.

– Вот кто бы говорил, – услышал все-таки он и, зевнув, лениво сказал: – Зачехляй все орудия, куколка. Я ухожу в мастерскую, и сегодня мы уже не увидимся. Развлекайся. – Он отсалютовал мне сложенными вместе пальцами и напоследок весело предложил: – Если станет совсем скучно, можешь и в моей спальне убрать, я разрешаю.

– Эй! – возмущенно воскликнула я и посмотрела на него исподлобья. – Я тебе что, служанка?! Сам убирай!

Причем на язык само просилось: «У тебя в мастерской чисто, значит, можешь!», – но я вовремя замолчала. И хвала Творцу, а то скандал был бы!.. На всю Вишневую улицу.

– А кого из нас двоих этот бардак напрягает? – подмигнул Лео и, насвистывая что-то легкомысленное, ушел.

Я зло выдохнула и откинулась на спинку дивана.

И вот что мне делать? Я здесь уже два дня, а, кроме шаткого перемирия, ничего толкового не добилась. Нет, я понимаю, что те, кто приходил в этот дом до меня, и такого не получали… Но мне этого мало! Шайтан в печенку этому художнику… С какой стороны к нему подступиться?!

Я сцапала с верхушки торта половинку клубники и отправила в рот. Потом еще одну и еще…

Собственно, все не так плохо. Открытой агрессии мой сосед больше не проявляет, интерес его я сумела вызвать. Теперь это все надо как-то вывести либо к дружбе, либо к выгоде. Лучше, конечно, второе. Честнее. Только как донести до Леонарда, что от загаданных желаний получит большую выгоду именно он? Задачка еще та… Впрочем, время есть. Надо лишь…

Дверь на кухню хлопнула так громко, что я вздрогнула и упустила очередную клубничку на пол. И растерянно посмотрела на злого Леонарда. Нет, на первый взгляд он казался очень спокойным. Но я видела то, чего не смог бы увидеть обычный человек. Божественная энергия, которой был переполнен художник, пульсировала и искрила, пробегая по коже и волосам красными полосами гнева. Жуткое зрелище…

Я судорожно сглотнула и робко проговорила:

– Что-то случилось?

– Шаира, – ровным тоном сказал Лео, – что ты делала в моей мастерской?

Сердце оборвалось и ухнуло в живот холодным от страха комком. Я опять сглотнула – в горле категорически пересохло, да еще и появилось ощущение, что все съеденные клубнички встали в нем комом. Первая мысль – отрицать. Я все оставила как было, вычислить мое вторжение нереально! Ведь я об этом позаботилась! Но в этот момент проснулось то, что обычно именуют интуицией, но лично я называла «левая лопатка зачесалась».

Нет, если я сейчас уйду в отрицание, это разрушит все, чего я с таким трудом добилась. Раз Леонард в работе такой педант, значит, я все-таки наследила. И вздумаю притвориться непонимающей… Он больше мне не поверит и наверняка вернется к открытой войне.

Потому я встала и покаянно опустила голову:

– Прости… Меня замучило любопытство.

Лицо художника закаменело.

– Чтобы через час и духу твоего в моем доме не было, – сухо проговорил он. – Иначе я тебе такое устрою… Все, что было до этого, покажется детской шалостью.

И, резко повернувшись, собрался уходить.

Я, не особо соображая, что делаю, подскочила к нему и схватила за руку. И прежде чем он успел возмутиться, принялась сбивчиво каяться. Отчего-то мне казалось очень важным донести до него, почему я так поступила.

– Прости, прости! Ты имеешь полное право злиться, я не должна была… Но меня еще с момента, как я тебя впервые увидела, глодало любопытство – каковы твои картины? Ты просто не видишь то, что вижу я! Любому джинну твой талант очевиден! Вот я и… Да, не должна была, но не удержалась от соблазна, когда увидела, что мастерская не заперта. Я ничего не трогала! Просто посмотрела картины…

Все время, пока я говорила, он стоял вполоборота ко мне самым настоящим столбом и даже не смотрел в мою сторону. Причем его рука под моими пальцами казалась сделанной из стали, настолько Леонард был напряжен. Меня постепенно охватывало отчаяние. Мне очень нужно было достучаться, но я не могла! Меня просто не пускали!!!

– Ну хочешь, влепи мне подзатыльник! – воскликнула я. – Или по лицу ударь!

Отвращение, которое промелькнуло на его лице, заставило мое сердце опять оборваться.

Как же, наверное, жалко я сейчас выгляжу в его глазах…

– Я не бью девушек. – Лео повернулся ко мне и серьезно посмотрел. – Даже не в меру любопытных джинний, которые сильнее меня в несколько раз.

Прикусив губу, я спрятала руки за спину и почему-то сделала шаг назад. И покаянно глянула на него снизу вверх:

– Прости, я действительно поступила недостойно. Мне нужно было спросить разрешения у тебя, но я побоялась, что ты меня пошлешь. А я ведь женщина, и ничто женское мне не чуждо. Особенно что касается любопытства…

Некоторое время художник просто молчал, внимательно рассматривая меня своими пронзительными голубыми глазами. Мне было неуютно, я ощущала себя словно голой под этим взглядом. Но могла лишь переминаться с ноги на ногу, ожидая вердикта. И мысленно просила Творца, чтобы Лео не решил опять воевать со мной.

– Ты выглядишь до того искренней и по-настоящему сожалеющей, что мне почему-то хочется тебе поверить, – вдруг медленно проговорил он.

Я едва сдержала радостную улыбку и, как показала следующая реплика художника, правильно сделала:

– Ты либо хорошая актриса, либо просто до неприличия открыта. Я не могу понять, какое утверждение верно.

– Мои заверения, что второе, конечно же, весомыми не будут? – прямо спросила я.

– Конечно же, – слегка улыбнулся мой вредный сосед.

Божественная энергия по-прежнему бушевала в нем, но в ней не осталось оттенков гнева и злости – художник успокоился, и это меня радовало. Значит, есть шанс на конструктивный диалог!

– Впрочем, сейчас проверим… – прищурился он. – Раз уж ты видела картины… Что ты о них думаешь?

Я потрясенно вытаращила глаза.

Простите, что? Он спрашивает моего мнения? Только на основании того, что я видела его полотна? Что за бред!

– Учти, цену своим произведениям я знаю прекрасно, – цинично усмехнулся Лео. – Во всех смыслах. Потому то, как мы с тобой будем дальше существовать в одном доме и будет ли это сосуществование вообще, зависит только от твоей искренности, Шаира. От честного, не приправленного ничем лишним, мнения.

Я шумно выдохнула и качнулась с носка на пятку и обратно.

А ты совсем непрост, Леонард, совсем-совсем. Раз уж ты и сам все знаешь о своих картинах… Перехвалю – пролечу. Переругаю – так тем более.

Ладно. Хочешь честно, будет тебе честно.

– Те полотна, что висят на стенах, очень талантливы, – высказала я свое первое впечатление. – Я не сильна в технической части, ничего в этом не понимаю, скажем прямо, но сюжеты захватывают, их хочется рассматривать. Более того, при долгом зрительном контакте появляется ощущение, будто ты сам являешься участником тех событий. К тому же, как джиннии, мне доступны другие аспекты восприятия, и я могу сказать, что каждая картина еще и является слабым артефактом, осененным всплеском божественной энергии. И потому в зависимости от нарисованного картины влияют на настроение зрителя, на его эмоциональный фон.