VIII
Покой

Я почти до полудня валялась в постели только потому, что Гидеону и Коулу требовалось поговорить наедине. Слушая хриплые голоса, до того похожие, будто сам с собой разговаривал один человек, я знала, что поступаю правильно: не суюсь в семейные разборки и даю возможность Коулу самостоятельно уладить конфликт с братом. Он вскочил на ноги с рассветом, желая закончить все распри до моего пробуждения. Я ничего не имела против, чтобы бездельничать дольше положенного, разглядывая плакаты музыкальных групп и старые рисунки Коула. Однако в тот миг, как мой живот заурчал, время Гастингсов вышло.

– Слушай, я должен спросить… Ты когда-нибудь чувствовал, что хочешь убить ее?

Я остановилась на середине лестницы и пригнулась, сев за перилами.

Застегивая сапоги, Коул глумливо повел бровью и без тени веселья ответил:

– Постоянно, да, но я уверен, что это нормально. Любой бы захотел убить ее, если бы узнал поближе.

Я фыркнула в кулак и юркнула назад на второй этаж, успев прежде, чем Гидеон обернулся.

– Тогда все в норме, – снова раздалось снизу. – Я тоже прекрасно контролирую свои инстинкты. Разве что Одри в самом деле держит тебя под действием приворотного зелья… Правда же не держит, да?

– Гидеон!

Дверь хлопнула, и я, облегченно вздохнув, подождала еще пару минут для правдоподобности, прежде чем спуститься.

– Доброе утро, Инквизитор, – поприветствовала я бодро Гидеона, уже занявшегося готовкой.

Он приветственно махнул мне поварешкой.

– Доброе утро, Салем. Садись завтракать.

Я оглядела гостиную, где кроме Гидеона, виртуозно подбрасывающего на сковородке румяные блинчики, сидели облизывающиеся звери. Нетерпеливо виляя хвостом, Штрудель широкими зрачками-блюдцами следил за летающими блинами, а Бакс капал слюной себе на брюхо.

Я присоединилась к этой паре, не менее голодная, сев у стола и отхлебывая домашнее какао из кружки.

– Спасибо, – поблагодарила я Гидеона, когда тот поставил передо мной тарелку. – А куда подевался Коул?

Он плюхнулся рядом и, неохотно поделившись с псом и котом одним из блинов, свернул другой трубочкой и принялся заливать кленовым сиропом.

– Уже поел и возится с Меркурио в конюшне. Сказал, что хочет прокатиться разок-другой перед отъездом.

– Вы ведь помирились, да? – решилась спросить я, и Гидеон сдержанно кивнул. – Вчера вышло очень… неловко. Ну, когда ты приставил нож к моему горлу и вдруг вошел Коул, а затем началась эта перебранка и…

– Да, Одри, я понял.

Мы оба переглянулись и продолжили завтрак в гробовой тишине.

Охотники. Ведьма могла столкнуться с ними лишь единожды, ведь для нас такие встречи всегда заканчиваются смертью. Моему ковену везло не навлекать на себя эту беду многие столетия… И вот я – первая из Шамплейн, которая не просто нарвалась на охотника, но и осталась жива.

А теперь сижу здесь и завтракаю с одним из них.

Входная дверь распахнулась, и Коул впорхнул следом за сквозняком, встреченный возбужденным лаем Бакса. Он на ходу своровал с тарелки Гидеона пару блинов и быстро запихал в рот, пока тот не успел возмутиться.

– Не хватает соли, – вынес Коул свой вердикт, громко жуя, привычно взлохмаченный и сияющий после поездки на лошадях. – Одри! Ты уже проснулась. Готова ехать?

Он дернул меня за рукав, и, отложив вилку, перепачканную в меде, я подняла на него глаза. Прошлая ночь откликнулась покалыванием румянца на щеках. Отчего-то – быть может, как раз от воспоминаний о вчерашнем – я смутилась, но меня быстро отрезвил ядовитый запах, перетянувший на себя все внимание.

– Ты что, чистил стойла? – спросил Гидеон, подавив рвотный рефлекс. – От тебя за версту несет навозом. Мы тут едим вообще-то!

– Это не навоз. Меркурио сбросил меня в болото, – оправдался Коул и, заметив, что я скривилась не меньше его брата, обреченно выдохнул: – Ладно, сначала приму душ. Оставьте мне пару блинчиков!

Спустя полчаса мы с Гидеоном стояли на крыльце в ожидании, пока Коул, отмывшийся и терпко пахнущий лосьоном, подготовит машину. Он тщательно чистил ее от листьев, стараясь не уколоться о ветки шиповника, которые ветер принес на лобовое стекло невесть откуда.

– Я не извинился за свое поведение, – вдруг сказал Гидеон, даже не удосуживаясь повернуться, будто смотреть мне в глаза было выше его достоинства. – Я повел себя некрасиво. Надеюсь, ты понимаешь почему. Мне все еще не по душе, что мой брат живет вместе с ведьмой…

Я чуть не подавилась грушей, стащенной из фруктовой корзинки на кухне. Разговор Коула и Гидеона длиной в несколько часов остался для меня тайной. Я сумела подслушать лишь обрывки фраз: советы, как сосредотачивать свой охотничий дар, крики да ругань. Как же я упустила момент, когда Коул раскрыл ему наши секреты?

– Ты одна из ковена Шамплейн, – продолжил Гидеон приглушенно, не сводя с леса глаз, в которых плескалась вся зелень Вермонта. – Наверно, Коулу не стоило так много болтать, но в его оправдание скажу, что я бы не отпустил вас, пока не узнал детали. Жаль, что тебе пришлось услышать обвинения в адрес твоей Верховной вчера. Слышал, ваш ковен постигла ужасная участь. Тебе и впрямь повезло, что ты успела спрятаться.

Я постаралась сохранять спокойное лицо, пока соображала, о чем говорит Гидеон. Он знал обо мне все и ничего одновременно: Коул не соврал ему, но не стал рассказывать, что я и есть та самая Верховная. Дозированная правда – лишь то, что знать Гидеону было позволено.

– Одри Маршалл, – поддержала версию Коула я, натянуто улыбнувшись. – Приемная дочь Рэйчел Маршалл. Она тоже была атташе, как ваши родители.

– Тогда ты знаешь, – прошептал Гидеон.

– Знаю что?

– Что значит быть атташе. Быть атташе – это умирать за ведьм.

Я промолчала, чувствуя, что мы оба понимаем, о чем идет речь: не просто об атташе, а о Коуле. Там, где слышалось слово умирать, на самом деле звучало «а если Коул умрет?». Скулы у меня свело, но я не дрогнула, не выдала того же страха, что терзал и Гидеона: связавшись с ведьмой, Коул может захотеть заняться ремеслом покойных родителей.

– Ты ведь не знаешь клятвы атташе? – спросил меня Гидеон с надеждой, многозначительно приподняв брови. – Для того чтобы служить ведьме, сначала нужно принести клятву верности. Провести ритуал. Единственная магия, которой подвластны охотники, потому что она создана с их помощью. Ты…

– Нет, – тут же выпалила я. – Я не знаю слов клятвы. Понятия не имею, как это делается.

– Славно, – выдохнул Гидеон облегченно, услышав ложь, которую жаждал услышать всем сердцем, и снова посмотрел на Коула, ругающегося с незакрывающимся багажником. – Любовь – сложная наука для моего брата. Коул никогда не влюблялся и не привязывался к людям, потому что боялся их. Раньше. Ты же делаешь его бесстрашным, а бесстрашие – это безрассудство. Не дай ему умереть из-за тебя или за тебя, потому что иначе ты станешь первой ведьмой за последние триста лет, которую сожгут на костре.

Я нервно сглотнула, и Гидеон добродушно похлопал меня по плечу.

– О, погляди, Коул завел машину! Ну что же, вам пора в путь. Счастливой дороги!

Заторможенно кивнув, я отправилась к автомобилю и поспешила спрятаться внутри, сжимая коленки под красной вельветовой юбкой, чтобы они не дрожали от такого прощания.

В зеркало заднего вида я увидела, как Коул заключает спустившегося с крыльца брата в объятия. Немного выше и шире в плечах, Гидеон почти закрыл Коула собой и, что-то тому сказав на ухо, медленно отпустил. Затем его руки вернулись в исходное положение – крест-накрест на груди. Напряжение и замкнутость… До тех пор пока к нему снова не вернется его младший братишка.

Ежась от колючего ветра, Коул забрался в машину. Оба мы наблюдали, как в зеркале отдаляется фигура высокого человека, гладящего дворового пса, пока оба они не скрылись из вида.

– Ты так и не рассказал ему, – подала голос я, когда мы миновали белую церквушку на краю деревни. – Рассказал, что я ведьма из ковена Шамплейн, но не стал уточнять, что я Верховная. Поджилки затряслись?

Коул ухмыльнулся, не отвлекаясь от дороги, и пожал плечами. Зеленая клетчатая рубашка, которую он надел после душа, сидела на нем, словно вторая кожа.

– Я отложил это до более благоприятного момента. Мы с Гидеоном только помирились, не хотелось драться с ним дважды за одно утро…

Я удивленно посмотрела на Коула.

– Вы что, подрались? Хм, а я-то решила, что это Штрудель свалил книги в гостиной.

– Это было проявление братской любви. Своеобразное. Девчонкам не понять, – буркнул Коул и поморщился, когда задел пальцами свой висок. Завитой локон волос, всколыхнувшись, приоткрыл моему пытливому взору лиловую ссадину.

– Хм, значит, у меня впервые появился повод порадоваться, что я родилась девочкой. У нас в ходу поцелуйчики, а не синяки.

– Целоваться с Гидеоном я бы хотел не больше, чем драться.

Прыснув со смеху, я удобнее расположилась в кресле и вытянула ноги. Никто из нас не спешил заговаривать о вчерашней ночи, и мимолетным напоминанием о ней послужил лишь взгляд Коула, пробежавший по моим коленкам в капроновых колготках.

Ехать оказалось недолго: уже спустя полчаса я снова видела кромку озера Шамплейн, а по бокам стояли домики и коттеджи, где люди отдыхали от душной рутины по выходным. Коул остановился у одного из таких домов – уютный и большой, но ничем не примечательный, кроме удаленности от соседей и умиротворения, царящего вокруг.

Яркая васильковая крыша, выложенная черепицей, походила на драконьи чешуйки. Створчатые квадратные окна со стеклами, выложенными изумрудным витражом, и яблоневые деревья, осыпающие переспелыми плодами крыльцо, превращали это место в маленькую американскую мечту.

Я отдернула подол юбки и выбралась из машины, забирая из багажника вещи.

– Этот дом отец подарил маме на свадьбу, – поделился Коул, когда я, подойдя к яблоне, наклонилась и подобрала яблоко с земли. – Всего домов семь. Вчера Гидеон рассказал, что они вовсе не результат их рабочих усилий, а награда Ордена за охотничьи заслуги.

Кусочек яблока встал у меня поперек горла.

– Что? – спросил меня Коул. – Почему ты так смотришь?

– Просто пытаюсь осознать, что первый человек, с которым я подружилась, оказался красавчиком миллионером.

– Мне не по себе, когда ты так… Погоди, ты назвала меня красавчиком?

– Да, и уже не в первый раз, кстати.

Я не смогла понять, смутился и оробел Коул или же, наоборот, польстился и расцвел, потому что любая его эмоция выглядела почти так же, как предыдущая – все они состояли из нервных почесываний, багрянца и невнятного бормотания.

– Мало что осталось от родительского состояния, кроме недвижимости, – продолжил он, вернувшись к мысли. – Большую часть бабушка потратила на наше с Гидеоном образование, а потом и на то, чтобы мы смогли обустроиться и где-нибудь осесть. Еще на часть средств Гидеон купил долю в кленовом производстве. Она хоть приносит и небольшой доход, зато стабильный, – Коул пожал плечами. – Оставшееся лежит на счету в банке, но Гидеон почти ничего не берет оттуда, а то, что все-таки берет, чаще всего отдает мне. Сразу, как ему исполнилось восемнадцать, он юридически отказался от наследства в мою пользу.

– Ух ты, – невольно восхитилась я. – Твой брат – золото! Почему некоторым в родственники достаются щедрые филантропы, а мне достался жестокий психопат-убийца с манией величия?

– Наверно, потому, что ты бы уже через месяц просадила все сбережения на какую-нибудь красивую шляпку.

– И то правда.

Я покрутила головой, озираясь на плотный лес, обступивший домик, за которым виднелась серебряная гладь озера, и подняла взгляд, рассматривая второй этаж. Там, за одним из витражных окон, колыхались синие занавески. Они приподнялись, открывая налитые кровью горящие глаза, а затем быстро опустились обратно.

Воздух в груди сперло.

– Коул, – позвала я сипло, не в силах оторваться от темного окна. – А прошлые жильцы уже съехали?

– Этим утром, – отозвался он, сгребая в охапку сонного Штруделя и наши сумки. – Что-то не так?

– Еще не знаю, – честно ответила я и, глубоко вздохнув, зашла в дом.

Внутри оказалось так же мило и опрятно, как и снаружи. В гостиной и спальнях наверху располагались гранитные камины, а мебель была старой и ветхой, но чистой и мягкой, пропахшей сосновыми иголками и смолой.

– Позади дома есть амбар, – сказал Коул, заваривая чайник и разбирая то, что осталось в холодильнике. – Можешь практиковать магию в нем. Родители складывали туда все барахло, так что ничего страшного, если ты вдруг его взорвешь.

– Как скажешь. А ты чем займешься?

– Съезжу в местный супермаркет. Надо закупить продуктов, – Коул выпрямился, захлопывая морозильную камеру, и, поймав мой удрученный взгляд, уточнил: – Ты ведь не хочешь питаться до понедельника одними макаронами, верно?

Вот только оставаться совершенно одной в доме, где обитало нечто злобное и потустороннее, мне хотелось еще меньше, чем макарон.

– Возвращайся быстрее, – только попросила я, и Коул кивнул, направившись к выходу. Спустя минуту снаружи раздался рев мотора: я проследила в кухонное окошко, как удаляется темно-синий джип, растворяясь в золоте осени.

– Fehu, – шепнула я в камин, опустившись на колени перед кедровыми поленьями, и клубы дыма тут же взвились через дымоход наружу.

Подставив под огонь ладони, окоченевшие от непогоды и тревоги, я задумчиво огляделась.

– Ну вот мы и одни, – сказала я. – Не хочешь показаться?

Когда ведьма призывает бесплотное существо, оно обязано явиться на зов. Мне потребовалось втянуть голову в воротник и собрать всю свою смелость, чтобы морально подготовиться к этому, но… Никто не отозвался. Совсем.

Я медленно обошла коридор и поднялась вверх по лестнице, отзывающейся натяжным скрипом под каждым шагом.

– Даю тебе последний шанс, – крикнула я в пустоту дрожащим голосом. – Не играй со мной! Чем бы ты ни был, я ощущаю тебя.

Я и впрямь чувствовала это: волоски на коже зашевелились, как от мороза, и затылок пронзило странной болью. Голова всегда ноет так, когда тебя сзади сверлит пытливый взор, хотя кажется, что позади никого. Тиканье напольных часов сливалось с шумом крови, стучащей в висках. Я вслушивалась в звуки дома, игнорируя скрежет мышиных лапок под крышей и свист ветра за окном, но никак не могла уловить доказательств чужеродного присутствия. Лишь моя интуиция продолжала вопить об опасности.

Закрыв двери в обе спальни, вид из которых открывался прямиком на яблоневый сад, я тронула круглую бронзовую ручку еще одной двери, но, толкнув ее плечом, обнаружила, что та заперта.

Грохот, раздавшийся за ней, заставил меня с визгом отпрыгнуть назад.

– Да ну к черту, – выругалась я и ринулась вниз, едва не расшибившись о ступеньки лестницы.

Схватив в охапку куртку и гримуар, я вылетела наружу и остановилась напротив крыльца, переводя дух. Сердце неистово колотилось, и я схватилась руками за грудь, будто мне было по силам умерить пульс. Колючий ветер расшатывал яблони, и я не сразу нашла силы оторвать взгляд от земли и снова посмотреть на злополучный коттедж.

В окнах, где прежде мне довелось увидеть дикие красные глаза, из-за шторы вновь выглядывали такие же: большие, светящиеся, с узкими кошачьими зрачками, отражающими всю темноту того места, откуда это существо прибыло. А затем штора отодвинулась, и я увидела еще две пары таких же глаз.

Их было трое.

– Амбар так амбар, – смирилась я и, обняв Книгу, побежала к деревянной постройке за домом. Спустя минуту я, сжав зубы, все же заставила себя вернуться и забрала из кухни Штруделя, шипящего на все углы. – Коул не простит мне, если я дам тебя сожрать.

Не знаю точно, сколько я просидела в амбаре на подстилке из жесткой соломы в окружении сельской техники и ржавых инструментов. Устроившись на сене рядом со спящим котом, я принялась читать, почти касаясь лбом страниц.

В разделе, посвященном капризным духам, были отмечены критерии, по которым можно было отличить их от сущностей демонических – куда более страшной находки для тех, кто внезапно обнаружил в своем доме паранормальную активность. Ни тот, ни другой перечень мне не нравился, но я, скрестив пальцы, уповала на первый.

– Демон, – содрогнулась я, подсчитав отметки. – Просто чудесные выходные!

Скрип тяжелых раздвижных дверей напугал меня чуть больше, чем я в ответ напугала вошедшего Коула, взвизгнув от неожиданности.