У нарцисса и его жертвы одинаковая травма. Я считаю нарциссическую травмированность обоих партнеров основной, если не единственной, причиной начала и сохранения нарциссических отношений. Я не верю, что за деструктивность отвечает только один партнер (это касается отношений, а не разовых встреч или случайных контактов). Отношения – это пространство, которое возникает между двумя людьми, их общее поле, в котором находятся они оба. В отношениях размещается весь наш прошлый опыт, вся наша сложившаяся за время жизни личность – как же может быть, чтобы все это не имело никакого значения? Я уверена, то, что происходит в отношениях, держится на опыте каждого из партнеров и включает его личность, его сознательные и бессознательные потребности.
Ощущение себя пассивной стороной безопасно только на первый взгляд. Без возможности ощутить собственную ответственность мы теряем шанс измениться и лишаем нашего партнера надежды на более здоровые отношения. Отказываясь что-то делать – что-то настоящее, не имеющее отношения к играм и шаблонам травмированного человека, – жертва не меньше, чем ее партнер, поддерживает те самые паттерны, которые ее разрушают. А так как нарциссическая травма и нарциссические черты свойственны большинству современных людей, то в любых отношениях могут проявиться чувства и поведение, которые сделают эти отношения нарциссическими. Это тенденция даже не на уровне личности, а на уровне системы.
Есть четыре типа травматических реакций: бегство, борьба, замирание и полное подчинение. Травмированный фиксируется на этих способах действия, теряя возможность к гибкой адаптации.
Все, что он может делать, – это бежать, проявлять агрессию, впадать в ступор или подчиняться. В этом смысле массовый призыв «бегите из отношений с нарциссами» – тоже результат травмы.
При этом задачи, которые встают перед нами в любых отношениях, сложны и многогранны. Они требуют большего количества навыков и реакций, чем эти четыре. Гибкое, творческое приспособление к отношениям и к партнеру – это необходимое условие для того, чтобы эти отношения (и партнер) были как можно более здоровыми и функциональными. Чем сложнее жизненные ситуации, через которые проходит пара, тем более сложными и неоднозначными будут ее способы адаптации.
Например, в отношениях может случиться безденежье или безработица одного из партнеров. Исходя из набора травматических паттернов, в этом случае можно:
• бежать – заканчивать отношения;
• бороться – злиться на партнера, обвинять его внешне или внутренне, считать его альфонсом или искать для него работу, одалживать деньги, спасать;
• замирать – избегать разговоров на эту тему, перестать слышать свои потребности в материальной поддержке, отключить свое беспокойство за партнера и за себя;
• подчиняться – приспособиться к ситуации в уверенности, что денег у партнера нет и никогда не будет.
Реальность намного сложнее. В реальности мы испытываем все эти чувства одновременно: и злость, и страх, и жалость, и желание помочь, и надежду, и отчаяние, и готовность смириться, и потребность иметь опору. В каждых конкретных отношениях должен родиться свой уникальный вариант того, что эта пара будет делать со сложившейся ситуацией. Универсальные ответы, которые предлагает любая система, не подходят и не могут подходить, поскольку не учитывают индивидуальной реальности пары. Универсальный ответ – это один из вариантов травматических шаблонов.
Например, для пары может оказаться приемлемым воспользоваться внешней помощью – обратиться к родителям, взять кредит в банке, одолжить денег у друзей. Возможно, именно для этой пары подойдет такой вариант, когда второй партнер на некоторое время возьмет на себя все материальные функции и даст другому время и возможность найти себя и снова начать зарабатывать, если ему этого захочется. Для третьей пары самым лучшим вариантом будет переезд в Индию, духовные практики и случайные заработки. Для остальных – вполне возможно, что и расставание, и спасение, и приспособление, но это должен быть результат осознанного выбора из множества возможностей.
Вернуть взрослому человеку возможность гибкой адаптации к тому, что происходит в его жизни и в его отношениях, – это самое важное и самое здоровое, что можно предложить тогда, когда он со своей жизнью не справляется. Предложить такому человеку идею его полной невиновности – значит усилить невроз и обречь его на повторение старой истории, снова и снова, возможно, что и до конца жизни.
Тамара, например, ежедневно терпит от мужа угрозы и издевательства. Терпит как будто потому, что он может сильно осложнить ей жизнь: переехав за ним в другую страну, она боится лишиться при разводе вида на жительство, и муж не забывает об этом напоминать. Здесь тупик: я могу сочувствовать ей и учить больше о себе заботиться, но больше ничего не могу. У нее появляется множество причин для того, чтобы пропускать встречи или проводить их, повторяя старые жалобы, она начинает жаловаться и на меня, на то, что ей ничего не помогает. Только когда я говорю ей о том, что в наших отношениях она делает из меня нарцисса, который пользуется ее ресурсами и остается бесполезен, у нас начинается работа. Тамара рассказывает о том, что с самого начала вышла замуж за человека, который не особенно ей нравился, и его упреки в ее равнодушии вполне обоснованны. Начав быть с собой честной, она перестает разрушаться от злости мужа, поскольку наконец перестает оправдываться и пытаться убеждать его в том, что он неправ. Как-то все складывается и с видом на жительство. Пара разъезжается, но отношения между ними становятся более здоровыми, чем в браке.
Свете с ее сильной тревогой и попыткой суицида в анамнезе разговоры о том, какой ее муж садист, тоже не особо помогают. Скорее, ситуация становится хуже: играя для меня хорошего клиента, а для мужа хорошую жену, она оказывается еще более неустойчивой, поскольку должна быть двумя разными людьми. Только поняв, что она обманывает себя и такие отношения не могут стать хорошими при всех усилиях другого человека (меня, например), Света начала выстраивать границы, говорить о своих переживаниях и чувствовать себя в большей безопасности.
А вот Юля в ответ на мое замечание о том, что она меня не слышит и слышать не собирается, после паузы продолжает рассказывать о прошедшей неделе. Когда я говорю о своем раздражении – реагирует агрессивно, обосновывая мне свою правоту тем, что я же психотерапевт. Когда я говорю об отсутствии контакта – притворяется, что понимает меня, опять рассказывает о прошедшей неделе, уходит от меня неудовлетворенная и находит причину (это всегда либо деньги, либо время) больше не приходить на сеансы.
Такие отношения часто содержат похожие друг на друга сценарии, так как начинаются и развиваются между людьми, имеющими похожие травмы. Эти травмы диктуют особые формы адаптации к миру и проявляются в нарциссических и мазохистических чертах.
Каждый из партнеров испытывает необходимость удовлетворить свои потребности в близости и принятии, и у каждого недостаточно здоровых внешних и внутренних навыков, чтобы выстраивать действительно близкие отношения.
Конечно, на входе в отношения никто не думает о том, что другой человек отлично подходит на роль партнера, который будет приносить боль, поскольку похож на родителя и сможет воспроизводить болезненные ситуации. При знакомстве и на первых этапах отношений мы всегда чувствуем тревогу, которая связана с неизвестностью. Для нарциссических отношений характерна особая динамика тревоги: она не снижается, а нарастает при сближении и лучшем узнавании партнера. Так как у каждого из партнеров есть трудности с распознаванием своих эмоций, эта тревога может выглядеть как влюбленность, страсть, возбуждение, притяжение. Бывает, что эти отношения возникают из-за тревоги, когда сам контекст отношений или ситуация знакомства небезопасны и предполагают дальнейшие трудности. Бывает, что отношения, которые начинаются довольно скучно, вспыхивают страстью тогда, когда происходит первая ссора или пара встречается с первой проблемной ситуацией. Эти приступы тревоги оба или один из партнеров трактуют как «искорку», «любовь с первого взгляда», «я такого никогда не чувствовала».
«Роковая любовь» Илоны – мужчина, оскорбивший ее на дороге, прижавший к обочине и угрожающий расправой. Домой к Илоне они поехали уже вместе. С первых секунд этот мужчина захватил все ее внимание, вся жизнь сосредоточилась на том, как поднята его бровь, с каким настроением он пришел домой, какое количество скобочек поставил в сообщении. Илону избивала в детстве мать, и теперь она воспринимает свою жуткую тревогу как сильную любовь.
А для Инги отношения становятся интересными тогда, когда ранее безразличный ей друг мужа посещает их дом в его отсутствие, пьяный, избитый, нуждающийся в помощи. Она начинает думать об этом мужчине, искать с ним встреч, в конце концов – заводит роман. У Инги отец – алкоголик, и для ее психики нет ничего более интересного, чем очередная попытка спасти и сохранить. Муж Инги заботиться о себе умеет прекрасно, ему помощь не нужна, эти отношения спокойные и потому для нее непривлекательные.
Здесь же происходит первое разделение функций: кто будет насильником, а кто жертвой? Этот выбор чаще делает жертва, реагируя первой волной боли на поведение того, у кого в перспективе будет статус насильника и нарцисса. Стимул может быть самым разным: от действительно выходящего за рамки неприемлемого поведения до какого-то бытового случая или привычного для другого проявления. Что-то, что происходит в сексе, в быту, в публичном месте или наедине, ранит одного из партнеров так сильно, что он не может с этим справиться.
Для Раисы непереносимо упоминание бывшей девушки возлюбленного в общей компании, в которой они вместе находятся. На первых порах она притворяется, что все нормально, что ей интересно об этом слушать, она даже шутит на эту тему. Для нее это подвиг и геройство, за которое она ожидает такого же такта и поддержки со стороны мужчины. Когда он впервые говорит ей о том, что подруга Раи ему не нравится и он не хотел бы видеть ее в их общем доме, у Раи готов на это накопленный гнев и обида, обвинения в том, что она ради него все, а он ради нее не готов даже потерпеть. Мужчина реагирует на такое предъявление агрессивно, Рае больно, она чувствует себя непонятой и униженной. С подругой начинает встречаться тайно, мужчине при этом говорит, что она выполнила его просьбу и с подругой теперь общается реже и на нейтральной территории. Отношения довольно быстро приобретают нарциссический оттенок, в котором Раиса – жертва эгоистичного и холодного мужчины, который лишает ее права иметь подруг.
Рита же чувствует себя нормально и ведет себя адекватно до тех пор, пока не знакомится с мамой мужа, которая не особо одобряет Ритину профессию и образ жизни. Рита молчит и старается быть милой, печет маме печенье, справляется о ее здоровье, отпускает мужа ее проведать. На очередной общей встрече муж шутит над чем-то, касающимся ее работы, и это провоцирует взрыв. Дома Рита кричит, что муж ее не уважает, потакает во всем своей маме, ни во что не ставит ее работу. Муж уезжает к маме. Они помирятся (через долгий период ее молчания), но прецедент останется – и то, что он позволил себе шутку, и то, что он на маминой стороне, и то, что он бросил ее, когда она была в истерике.
Во всех этих случаях у нарциссической жертвы включаются механизмы травмы и она бежит, борется, замирает или подчиняется. Ни в одном из этих случаев это не является гибкой адаптацией, ни в одном это не решает появившуюся проблему. Так как жертва не может полноценно о себе заботиться, она создает первый прецедент неравенства и с этих пор будет иметь в таких отношениях моральное преимущество. Если она не в отношениях с психопатом, то это будет иметь значение. Никому не хочется чувствовать себя плохим. Для человека с нарциссическими чертами такие переживания вообще непереносимы, потому что его психика травмирована и вынуждена игнорировать стыд, для того чтобы остаться целой.
О проекте
О подписке