Только это и казалось мне разумным. Вроде одной общей цели или задачи, мысли о которой перечёркивают большинство всех привычных тревог и забот. А предыдущие, не то что становятся менее значимыми, а как-бы лопаются от бессмысленности. Чтобы немного лучше понять это чувство, представьте появление внеземной цивилизации на Земле. Представьте сколько бытовых ссор покажутся неуместными наряду с попытками и в предвкушении чего-то совершенно нового и ранее неизвестного никому на планете. А ведь определённо более значимые вопросы сидели у меня в голове. И это было так логично, понятно и даже ощутимо, что я не мог и представить, что кто-то мыслит иначе. Всё казалось таким очевидным, но жизнь показывала абсолютно другую картину. Да и как будто никому больше дела не было до этого, до тех мыслей, что я и объяснить толком не мог.

Разумеется, их трудно было передать, их необходимо было пройти, прочувствовать самому. Но диалог был всё-таки возможен. Но его не было. Глупо было мне считать, что не с кем. Просто не было попыток. Как-то уже подростком я задавал подобные вопросы кому-то из знакомых, о том, что случались ли у них подобные мысли. И несмотря на то, что они соглашались с наличием таких, не происходило какой-то магии или волшебства. Не создавалось того единства, которое перенесло бы нас в атмосферу размышлений и может быть даже открытий. Я хоть и не показывал своего разочарования, но оно определённо было. И постепенно перерастало в нечто иное. Это ощущение какой-то незаконченности не покидало меня. Мне казалось, что нет ничего важнее и интереснее, да и не должно быть. А, следовательно, если нет дискуссий на эту тему, то что остаётся. Да, конечно, можно сказать что это всё интересно, но только иллюзии, а всё остальное и есть наша реальная жизнь. И уход в эту иллюзорную мысль происходит от нежелания принимать действительность. Некое витание в облаках. Я с этим, пожалуй, соглашусь, но раньше ни за что.

В детстве для меня смириться с происходящим здесь было как бы принять всё за должное, а любая попытка предположить иное развитие ситуации, как табу. Но не поставленный кем-то, а как мнение о результате того, что я видел вокруг. Я был уверен, что люди понимают абсурдность и нелепость своих поступков и заведомо их допускают. Глупость какая-то, казалось мне. И она вызвала отчуждение от них. Я не пытался что-то объяснить, но и принимать был не готов. Так и зародилась внутренняя борьба с реакцией на происходящее подпитываемая собственным бездействием.

Сейчас же, разобравшись в большинстве тех вопросов, мучающих и поражающих меня, я принимаю всё происходящее и вижу уже не факты, а процесс, процесс развития и самой жизни.

Вся эта внутренняя тайна и игра сопровождалась различными событиями. Я тоже, как и все дети рос, учился в школе, был чем-то увлечён. После поступил в университет. Всё было, думаю, как у многих, конечно под своим углом, но всё же. Но особо ничего не цепляло. Лишь позже как-то наткнувшись на кулинарную передачу по телевизору, я невероятно загорелся невероятным подходом и азартом к делу английского повара Джейми Оливера. Это, наверное, было моё первое решительное действие, когда, не имея никакого опыта и знаний в этой сфере, я пришёл в довольно устоявшийся ресторан города с одним лишь желанием работать поваром. Даже не стать им, а именно работать. На моё не сказал бы на удивление, но на восторг меня взяли. И помню, что у меня здорово всё получалось. Но параллельно с безумным интересом и самоотдачей, с которой я проработал во многих заведениях города после, мною двигало и почти необъяснимое, но откуда-то уверенное желание бросать начатое. И всё, за что бы я не брался ранее, я в одночасье мог, и оставлял. Желание бросать всё, что у меня получалось на тот или иной момент времени. Я не имею в виду сферу деятельности, а именно места их реализации. Это чувство незаконченности преследовало меня всю жизнь. Не закончив университет, не объяснив никому и ни себе причину, я перестал в нём учёбу. Также было и со всеми предыдущими местами работ, а их было не мало. На некоторых я даже создавал разного рода конфузы лишь для того чтобы объяснить причину ухода, в случаях внезапного исчезновения, чтобы причина была ясна. Это было продолжение внутренней несмиримости с какими-либо устоями и такое же необъяснимое отношение к поддерживающим их. Я был явным революционером, но в бездействии. Я был идеалистом, не желающим бороться на местах. Мне не хватало масштаба действий. Но мне нравилось то, что не пугало меня идти за этим чувством, ведущим меня, вырывая из одного места и открывая другие возможности. Ребячество и безответственность считали все. Быть может. Но это был мой этап. Ещё один этап становления.

Многое из этого отразилось на окружающих и на взаимодействие с семьёй. Я потерял ко многому интерес. Амбиции голодали, а желания тем не менее росли. Это привело и к крупным финансовым проблемам. Чем грандиознее не был мой последующий замысел, тем сильнее было его крушение. Но это не единственный след которые оставили те события. Как результат опыт работы на кухнях и производствах дал мне основу для воплощения фантазий и творений, так и последствие всех этих скитаний и поисков заложили прочный

фундамент в понимании процессов, их причин и следствий. Но это нужно было ещё увидеть. Пока же я мог видеть, как во мне зарождалась нетерпимость к людям, поддерживающим образ жизни и поведение неприемлемое как для меня, так и для них самих. Ведь их борьба с положением, созданным ими же была видна не вооружённым глазом.

Оставаясь в бездействии, я поражался бездейственными способами, которые они пытались решить и наладить свою жизнь, тем самым создавали новые последствия. Увидеть в этом хоть что-то ещё, позже помогла моя сестра.

Меня всегда удивляла несправедливость в развитии многих, а может и большинства событий, происходящих со мной и в мире в общем. Я видел иное, справедливое решение вопросов касающихся разных сторон жизни. И удивляло что это никто либо не понимал, либо не хотел делать, что ещё более странно, ведь от этого страдали обе стороны. Я же находился в стороне и впитывал, анализируя и находя всё новые решения, но оставляя их в теории. Я как бы принимал участие в жизни, но не жил. То ли я думал, что это всё меня не касается, то ли что всё пройдёт, однажды, само собой.

К моему странному удивлению оказалось, что это напрямую касается меня и само собой уж точно не пройдёт. Именно в этом однажды помогла мне разобраться сестра.

Разумеется, несмотря на мой образ жизни, связанный с поиском как ответов, так и смыслов, который оборачивался зачастую трудностями и проблемами, я всё равно был может уже не в той степени, но окружён любовью и заботой со стороны семьи. И разумеется у неё был свой способ выражать её. И вот однажды, после очередного ухода с очередной работы меня, находившегося в состоянии то ли депрессии, то ли под воздействием собственных репрессий, пригласила на разговор моя сестра. На нём присутствовала и сестра её мужа, с которой они нашли не только общие мнения, но и интересы, как оказалось те самые, способные привести к диалогу и волшебству, о котором я говорил и которым грезил. Они приняли мои проблемы думаю, увидев в них какие-то скитания. Этот разговор был открытым на сколько это было возможно на то время. Я редко признавал вину, а, следовательно, ответственность за свои поступки, но понимал возможность их осуждения, точнее понимая эту возможность. Особенностью и свершенностью этого диалога стал факт, неописуемый факт, невозможности этого осуждения. Это был и приговор, и помилование одновременно. И думаю сами не подозревая, ни капли, не умиляя их таланты, они вытащили меня из этого мира и дали увидеть его. Освободили все чувства, эмоции, страдания и радости, мнения и знания, отцепив как щупальца, которыми я держался за этот мир, как бы растворившись в нём, не видя самого себя, а значит и не имеющего своего видения мира. Это было едва уловимое, но сполна ощутимое чувство, чувство присутствия, а с ним и ответственности. Вроде доселе понимаемого, но не испытанного "в наличии". Основную радость доставляло понимание реальности моих мыслей, во многом благодаря самой возможности ими поделится и даже развивать. Это была как яркая встреча и узнаваемость. Конец одиночества. Это было начало, начало чего-то нового. Я вроде как подошёл к той границе из мыслей о мире, и она не растворилась. Да, я ещё не видел, что за ней и предстояло переосмыслить всё, что было перед ней заново, но та грань между двумя мирами одной жизни была в моих руках.

Тем не менее жизнь продолжалась, а диалоги пока могли быть и оставались диалогами. Развитие продолжалось, но со временем их становилось всё меньше и меньше. Они прошли определённую точку не возврата, но разошлись в просторах неизведанного.

Проблемы оставались проблемами хоть и виделись уже в исключительно ином свете и требовали решения. Не сказать, что я их не решал. Я пробовал и даже несколько из них приняли неожиданные формы, неведанные ранее. Не сказать и то, что я не хотел поделиться своим видением, я пытался, но здесь не произошло ожидаемое. Может лишь на миг, но он то ли оказался слишком шатким, то ли не был подкреплён далее и растворился в обыденности. Я бы описал это как способность видеть диагноз, не просто распознать, а отчётливо его видеть, но то ли не иметь лекарства, то ли лицензии на врачебную деятельность. А за всей этой проблемой скрывались реальные проблемы и страдания тех, кому ты мог помочь. Это было настолько нереальным, что казалось нереальным, но я был абсолютно трезв.