Итак, в одном из многочисленных ночных баров в районе Икэбукуро Аодзаки-кун и его подруга заказали два коктейля: он – гимлет с джином, она – сайдкар с сакэ, и, когда бармен, вежливо улыбаясь, поставил перед ними их заказ, Аодзаки обратил внимание на иероглиф на его серебристом бейдже.

– Óни-сан? – удивленно спросил он и тотчас осекся, испугавшись своей бестактности.

«Óни» буквально означало «черт», «демон», а в подобном заведении могло быть воспринято и как оскорбление.

– Я родился в городе Йокотэ в префектуре Акита, – мягко улыбнулся бармен (по-видимому, этот вопрос задавали ему по нескольку раз на дню). – В школе надо мной частенько смеялись из-за фамилии. Зато на празднике Сэцубун^[8] в канун весны, когда устраивалось школьное представление с разбрасыванием соевых бобов и изгнанием демонов óни, пока все мои одноклассники бросали бобы и кричали, надрывая горло: «Óни ва сото! Фуку ва ути!» – «Демоны вон! Счастье в дом!», я вместе со старшими ребятами бегал за ними в красной оскаленной маске и размахивал колотушкой.

– Вот оно как… – протянул Аодзаки. От пары глотков гимлета у него уже немного шумело в голове, – видимо, сказывался напряженный рабочий день в конце недели.

– Надо же, как интересно. Так, значит, все óни в Японии происходят из региона Тохоку, – заметила девушка Аодзаки-куна и рассмеялась.

– Вообще-то, – все так же вежливо улыбаясь, отозвался бармен, – это недалеко от истины, ведь считается, что демонические врата кимон^[9], через которые в мир приходят демоны и злые духи, находятся именно на северо-востоке.

– По правде говоря, было в нем что-то такое… – добавил Аодзаки-кун и замолчал, подыскивая нужное слово.

Полицейский насторожился:

– Подозрительное?

– Н-нет, не то чтобы. Скорее, какое-то неуловимое обаяние. Знаете, есть такой тип людей: стоит им только заговорить с вами, как вам тут же начинает казаться, будто вы знаете их чуть ли не всю жизнь.

– А-а… вот вы о чем…

Полицейский рассеянно постучал шариковой ручкой по бланку, отчего в показаниях Аодзаки-куна появилось несколько лишних точек и галочек.

Собравшись с мыслями, Аодзаки-кун продолжил свой рассказ.

Похоже, на его девушку «неуловимое обаяние» бармена подействовало практически мгновенно.

– А я родилась в Токио, в Итабаси. Всю жизнь живу в четвертом квартале возле парка, – весело отозвалась она на его слова.

Аодзаки легонько толкнул ее под локоть – еще немного, и она продиктовала бы симпатичному парню свой адрес.

– Там в начале весны так красиво цветут сакуры над каналом, – продолжила она болтать как ни в чем не бывало. – Да отстань ты, Аодзаки-кун! Чего ты пихаешься? А под конец сезона цветения вся поверхность воды усыпана лепестками! На некоторых из них поблескивают капли воды – как настоящие драгоценные камни!

– Действительно, красота, и как поэтично вы это описали – сразу представляешь себе серебристые капли, подрагивающие на бело-розовых лепестках, – согласился бармен. – Если не ошибаюсь, вы имеете в виду небольшой парк сразу за мостом Адзумабаси, верно?

Аодзаки растерянно моргнул: редко встретишь кого-нибудь, кто так хорошо разбирался бы в географии Токио: здесь ведь можно всю жизнь прожить и плутать по дороге к ближайшей станции. Не зря же его называют «городом-лабиринтом».

– Я слышал одну историю про мост Адзумабаси… – добавил их собеседник. – Вам повторить коктейли?

– Да, пожалуйста.

Бармен слегка поклонился.

– По правде сказать, я даже думал потихоньку расплатиться и уйти оттуда, пока он смешивал в шейкере сахарный сироп с лаймовым соком, мне от него и его болтовни как-то не по себе стало, но моя девушка очень хотела послушать историю, о которой он упомянул.

– Что это была за история, можете рассказать подробнее? Если это, конечно, имеет, по-вашему, отношение к делу, – устало поинтересовался полицейский.

Читая газетные статьи, Александр проникся к полицейскому сочувствием: наверняка его смена уже давно закончилась, а ему приходилось терпеливо выслушивать сбивчивый рассказ нетрезвого и насмерть перепуганного свидетеля, да еще и самому писать подробный протокол. Бармен. Александр мог бы поклясться, что это был высокий для японца худощавый парень с приятными чертами лица. Как раз из тех людей, которые, стоит им заговорить с вами, сразу кажутся давно знакомыми. Он уже встречал его два года назад – только звали его тогда иначе, и работал он официантом в ресторанчике «Тако» – «Осьминог» – на маленьком рыбацком острове Химакадзима в префектуре Айти. Впрочем, похоже, он часто менял работу – так же часто, как свои имена.

Александр обернулся, чтобы снова взглянуть на свою соседку в светлом пуловере: ему стало интересно, сидит ли она все так же в напряженной позе с выпрямленной спиной, как будто ожидая вопроса на собеседовании. Но девушка уже спала, свернувшись калачиком в кресле, подтянув под себя ноги и прикрыв лицо рукавом. Теперь она еще больше походила на крохотное – не больше кошки – животное, медленно плывущее в голубоватом свечении ночных ламп.

– До: зо^[10]. – Бармен поставил перед парой еще два коктейля. – Я добавил в сайдкар сладкое сакэ «Минаката», которое варят в городе Вакаяма. Надеюсь, вы оцените по достоинству его неповторимый вкус.

– Действительно, очень вкусно! Сладко! Как будто с белым вином! Аодзаки-кун, попробуй! Правда же, на вкус как белое вино?

– Эм… – начал было Аодзаки, но она, не слушая его, уже обращалась к бармену:

– А что это за история про мост Адзумабаси? Расскажете?

– Что ж… – Бармен улыбнулся уголками рта, и его лицо приобрело немного лукавое выражение. – Говорят, в конце восьмидесятых неподалеку от того моста жил один человек по фамилии Накагава, разбогатевший на торговле акциями. Но, как вы помните, в то время индекс Токийской фондовой биржи, достигнув своего исторического максимума, в конце 1989 года внезапно обрушился, и многие люди разорились или потеряли работу. Для страны это стало началом тяжелого экономического кризиса. Накагава-сан, оказавшийся в числе тех, кто потерял значительную часть своих сбережений, не смирился с поражением, которое нанесла ему судьба. Он был азартным человеком, так что неудивительно, что он увлекся игрой в патинко^[11]. Каждый день ранним утром он переходил мост Адзумабаси, чтобы успеть к открытию зала патинко неподалеку от станции Итабаси. Накагава-сан мечтал стать профессиональным игроком и вернуть себе таким образом деньги, потерянные на бирже.

– Известная история, – фыркнул Аодзаки.

– Как говорится, это началось не сегодня и закончится не завтра, – кивнул бармен. – Однако жена Накагавы-сана была очень недовольна тем, что он играл в патинко. Днем ей приходилось тяжело работать, а вечером, когда Накагава-сан возвращался домой, она то ругала его, бросая ему горькие упреки, то умоляла найти себе хоть какую-нибудь уважаемую работу и прекратить гоняться за призраком богатства. Но Накагава-сан не слушал и только отмахивался от ее слов. С каждым днем он становился все сильнее одержим игрой и все больше терял связь с реальностью. Даже когда ему улыбалась удача и он выигрывал, он тотчас тратил все на новые металлические шарики, чтобы засыпать их в автомат и играть, пока зал не начнет закрываться и его настойчиво не попросят на выход. Однажды он даже подрался с охранником, хотя и имел довольно тщедушное телосложение. Дошло до того, что Накагава-сан начал потихоньку воровать деньги у собственной жены, хотя ее заработок оставался единственным, благодаря чему им еще не пришлось жить на улице. В конце концов…

– Неужели он разорился и утопился в реке?! – испуганно вскрикнула девушка Аодзаки-куна, прикрывая рот ладонью.

«Ну конечно, “Накагава-сан”, – подумал Александр. – Пишется как「中川」, “середина реки”. Вся эта история – выдумка от начала и до конца».

Бармен в ответ на это лишь загадочно улыбнулся:

– В конце концов терпение его жены лопнуло, и однажды утром, когда Накагава-сан направлялся, по своему обыкновению, к станции Итабаси, она догнала его на мосту Адзумабаси, схватила за рукав и стала умолять вернуться домой и отказаться от своего пагубного пристрастия. Накагава-сан грубо вырвал руку и оттолкнул жену, но она была настойчива, снова схватила его за куртку и резко дернула. Из кармана Накагавы-сана посыпались металлические шарики. Они падали на тротуарную плитку, звонко отскакивали от нее, катились в разные стороны и с плеском падали в воду. Накагава-сан бросился собирать их, но куда там: шарики проскальзывали у него между пальцами, как живые, норовили подкатиться под ноги, отражали лучи восходящего солнца и слепили ему глаза. Они все сыпались и сыпались из его кармана, как будто там находился автомат патинко. Увидев, что ее муж, как одержимый, ползает на четвереньках по мосту, шаря по земле руками и что-то бормоча себе под нос, его жена не на шутку встревожилась и попыталась остановить его. Накагава-сан пришел в ярость. Вскочив на ноги, он схватил ее за шею, изо всей силы сжал пальцами горло женщины и задушил ее.

– Какой ужас…

– Столь ранним утром вокруг было безлюдно. Накагава-сан сбросил тело своей жены с моста Адзумабаси и скрылся с места преступления. Говорят, с тех пор там начал появляться призрак. В отличие от большинства призраков, которые предпочитают темное время суток, он появляется ранним утром. Люди, переходившие мост Адзумабаси, направляясь в сторону станции, встречали призрак женщины средних лет с изможденным лицом и заплаканными глазами. Она пыталась схватить их за одежду и умоляла вернуться домой. Когда прохожий вырывался и уходил прочь, она бросала ему в спину металлические шарики от патинко.

– Ничего себе, – пробормотал Аодзаки-кун, – не хотел бы я с ней повстречаться.

– Верно. Одному моему знакомому такой шарик попал по затылку, и у него вскочила большая шишка, – невозмутимо сообщил бармен.

– Вот поэтому мы и пошли пешком через мост Адзумабаси, – вздохнул Аодзаки-кун, с тоской глядя на полицейского. – Из-за этой дурацкой истории.

– Понятно, – кивнул полицейский.

Александру представился заваленный бумагами простой белый стол с потертыми углами и органайзером из «Сэвэн-Илэвэн»^[12], набитым неработающими ручками. Бежевые стены, на одной из них – круглый циферблат часов и большая школьная доска, вся пестрая от разноцветных листков для заметок, испещренных именами, адресами и номерами телефонов – на стене вокруг доски тоже налеплено множество таких листков. На стеллажах пухлые офисные папки; на архивном шкафу, под самым потолком, большая кукла Дарума^[13]: левый глаз закрашен, правый так и остался слепым, и непонятно, действительно ли Дарума не исполнил загаданного желания, или же его просто забыли после празднования Нового года и оставили пылиться на шкафу. Однажды, стоя вечером на одной из токийских остановок под моросящим дождем – Александр не мог вспомнить, где именно, – он видел через окно обстановку местного полицейского участка. Немолодой дежурный офицер вышел на улицу и задумчиво курил, время от времени стряхивая пепел на землю.

Табачный дым медленно клубился во влажном вечернем воздухе, и казалось, что перед полицейским, почтительно склонив в благодарственном поклоне голову, колыхалась призрачная женская фигура.