Проводив волка долгим взглядом, я медленно поднимаюсь с соломенного настила. Плечо уже почти не беспокоит – только при резких движениях простреливает болезненным уколом и жар, кажется, совсем прошел, оставив после себя лишь мутную, разбивающую слабость. Поэтому я неторопливо, опираясь о стену, подхожу к бочке с водой. Желание помыться уже почти невыносимо. Липкое, покрытое испариной тело, запах собственного застарелого пота, засыхающая обильная влага между ног, стягивающая кожу, и еще пропитавший меня насквозь волчий аромат – всё превращается в какой-то совершенно безумный, щекочущий нос, раздражающий коктейль.
Я беру миску, в которой волк нагревал воду для перевязки, нахожу брошенные в угол использованные бинты, щедро из смачиваю и начинаю агрессивно себя тереть. Мыла к сожалению, у меня нет, и это всё, что я могу себе позволить. Поэтому ожесточенно тру розовеющую кожу тряпкой, пока тело не начинает скрипеть.
Ополоснувшись, принимаюсь искать свою одежду, но ее нигде не видно, а в сундук, принадлежащий волку, без хозяина заглядывать не решаюсь. Поэтому, отставив миску и насухо вытеревшись другой тряпкой, бреду на слабеющих ногах обратно к своему соломенному настилу и укладываюсь спать, зарывшись в ворох шкур. Больше мне здесь всё равно заняться нечем…
Через несколько минут по крыше начинают барабанить редкие капли дождя. Потом все быстрее и быстрее, пока шум не становится звуковой стеной. Кое-где ветхая крыша протекает, и на земляном полу расползаются лужи. Температура падает, но мне так тепло и уютно под шкурами вдыхать этот пропитанный дождем воздух. И я крепко засыпаю, выбрасывая все мысли из головы.
Гер приходит, кажется, на рассвете. Потому что сквозь узкие щели в землянку уже льется тусклый серый свет, когда он толкает мордой скрипнувшую дверь. Вздрагиваю от испуга и резко подскакиваю на лежанке. Медленно оседаю обратно, когда расфокусированный спросонья взгляд натыкается на шоколадного мокрого зверя. Волк фыркает, отряхивается, ставя шерсть дыбом и разбрасывая вокруг водяные брызги, а затем приседает на лапы и рябит, трансформируясь в человека. Уже через мгновение с пола встает обнаженный мужчина, небрежным движением убирающий со лба налипшие длинные волосы.
Закрыв за собой дверь, Гер, не обращая на меня внимание, проходит ко второй лежанке в углу, которая находится поближе к потухшему сейчас очагу. Устраивается на ней, накрываясь шкурами и поворачивается ко мне спиной. Затихает…
А я лежу в нерешительности, наблюдая как колышется его могучий торс от мерного, постепенно становящегося все более глубоким дыхания.
Если бы он поставил мне метку…
Но он явно этого не хочет, а значит надо попытаться добиться самой. Но как добиться, если он подходить ко мне будет только ради случки? Он не сорвется так…
Поколебавшись несколько секунд, решаюсь. Отбрасываю шкуры, поднимаюсь со своего настила и иду к нему сама.
Хотя я пытаюсь ступать бесшумно, но спина волка всё равно моментально напрягается, а затем он медленно поворачивается ко мне. В сером предрассветном сумраке его янтарные глаза кажутся темнее, они почти черные, насыщенно шоколадные, как и его звериная шерсть. И эти глаза пристально следят за каждым моим движением, липким, оценивающим взглядом скользя по моему голому телу. Тянет прикрыться, но это было бы просто смешно.
Разве я не иду к нему сама?
Когда опускаюсь рядом на его настил, Гер вопросительно выгибает бровь, плотно сжимая губы.
– Я замерзла…– вру я и быстро ныряю к нему под шкуры, пока не растеряла весь запас.
Волк насмешливо фыркает, но не возражает. Тяжелая ладонь ложится мне на бок и по-хозяйски притягивает к себе, пока моя спина не вжимается в его живот, а ягодицы не касаются покрытого жесткими волосками паха. По телу проходит нервная дрожь. Прикрываю глаза, стараюсь дышать ровнее. Это предел моей смелости. Теперь и пошевелиться боязно лишний раз. Соблазнительница из меня никакая…
Гер тоже укладывается позади меня. Его горячее влажное тело обжигает кожу. От него парит дождём, естественный запах смешан с нотками мокрой листвы, травы и хвои. Пропитан озоном после ливня. Дыхание волка глубокое и ровное, кажется, он засыпает…Я тоже плотнее прикрываю глаза. Главное – не прогнал…
Почти совсем проваливаюсь в сон, когда он вдруг подается ближе и с тихим, каким – то страдальческим стоном зарывается носом мне в волосы. Жадно и шумно вдыхает мой запах глубоко в себя. Шершавая ладонь на моем бедре оживает и с сжимает талию, переходит на грудь, сминая мягкое полушарие, потом быстро опускается по животу к промежности, протискиваясь между моих сведенных вместе ног. Я распахиваю глаза, сна как и не бывало. Тревожную негу сменило его давящее, тяжелое возбуждение.
– Почему сама пр-р-ришла? – рычит Гер сердито мне на ухо, утыкаясь носом в висок, – Нравится или хочешь чего???
Молчу, кусая губы и отставляю одну ногу для него. Волк рычит хрипло и толкается в меня, крепко перехватывая за бедра, когти вновь царапают нежную кожу, рискуя скоро не оставить на ягодицах ни одного живого места, выступившие клыки ведут по шее и плечу. Жалобный напряженный стон срывается с губ, когда ощущаю его в себе. Откидываю голову назад ему на грудь. Перехватываю мужское запястье, крепко вцепляясь в него пальцами. Мне трясет от его быстрых глубоких толчков, дыхание сбивается. Но это уже воспринимается чем-то таким естественным, что мне действительно нравится…Нравится…
Всё происходит слишком быстро, словно Гер хочет меня наказать за своеволие, показав, что удовольствие здесь получит только он. Замерев глубоко во мне, он выпускает семя и тут же откатывается на спину, отпуская меня. Неприятное ощущение, будто тебя использовали и бросили смешивается с пульсирующей неудовлетворенностью внизу живота, но я проглатываю его, понимая, что сейчас, когда волк расслаблен и доволен, мне легче всего попробовать установить с ним какую-то близость помимо физической.
Поэтому я гоню прочь неуместно взбрыкнувшее самолюбие и, развернувшись, ложусь ему на живота и показательно ласково заглядываю в янтарные, подернутые негой глаза. Гер криво усмехается, всем своим видом демонстрируя, что ни на грамм мне не верит, но не гонит…Наоборот будто нехотя подносит руку к моему лицу, чертит пальцем линию по бровям щеке, носу, задерживается на губах и отпускает, закинув обе руки за голову, и рассматривая меня из-под потяжелевших, полуопущенных век. Улыбаюсь ему, думая, с чего бы начать…
– Это твой постоянный дом? – кокетливо прикусываю губу и веду пальчиком по его мерно поднимающейся груди, цепляя курчавые волоски колечками.
– Нет, это схрон, – щурится Гер.
– М-м-м, а дом где?
– В стае.
Наши глаза встречаются – на языке у меня вертится миллион мгновенно возникших вопросов, и, судя по лицу Гера, все они бегущей строкой проносятся у меня в глазах, но вслух сказать что-то не то, после чего он оборвет разговор, страшно…
– А стая…– замолкаю, подбирая слова, – Не будет тебя здесь искать?
– Первые семь лун стае не до меня, – хмыкает Гер снисходительно, рассеяно погладив меня по голове, – Все разделились, ищут вас. Но на восьмую луну будет сбор, там посмотрим…Всё, землянка, спи. Слишком любопытная…
Когда я просыпаюсь в следующий раз, судя по веселым солнечным лучам, прорывающимся через щели, на улице уже за полдень. Гера рядом опять нет –только у очага валяется свежая тушка какого-то зверька, сильно смахивающего на земного зайца. Видимо, это любезный оставленный мне обед. Я сажусь на соломенном настиле, подминая под себя ноги, и рассеянно озираюсь по сторонам.
И что мне тут делать в этой крохотной землянке одной, когда даже на улицу показаться нельзя? Видимо, когда волк перечислял возможные причины моей смерти, он забыл упомянуть скуку…
Поразмыслив немного, встаю с настила и направляюсь к сундуку, наплевав на свои прошлые опасения. Постоянно ходить голой слишком непривычно и не комфортно, а это единственное место, куда Гер мог убрать мою одежду. То, что я нахожу внутри, заставляет меня крепко задуматься. Одежда моя, аккуратно сложенная, действительно оказывается сверху. И, кажется, ее даже застирали перед тем, как сюда убрать – на штанах нет засохших комков грязи, а футболка и вовсе зашита, хоть и криво, в районе плеча. Белье тоже тут, как и рюкзак, выданный мне конфедератами. Вот только он не один…
Порывшись, достаю еще три таких же…
Один совсем старый, выцветший, будто вечность тут лежал. А два почти свежих, совсем как мой…Обняв рюкзаки, оседаю с ними на земляной пол. Внутри шевелится что-то жгучее и темное, что я не в силах контролировать. Начинает мелко трясти.
За каждым из этих рюкзаков стоит жизнь такой же девушки, как и я. Жизнь и смерть…
И каждая из них была, получается, здесь…с Гером.
Во рту собирается желчь, которую отчаянно хочется сплюнуть, в грудной клетке теснит. Нет, это не ревность…
И я прекрасно понимала, что я не первая и не последняя в этой ветхой землянке. Но понимать и знать наверняка…
Кто они были? Как умерли? Он…легко отпускал их? Сам…убивал???
Мне обещал, что не убьет, а им?
Просто отдавал стае?
Волк сказал, что сбор стаи будет на восьмой луне…
Он просто отдаст меня им, наигравшись, да???
Желчь в горле подступает так близко, что это невозможно контролировать. И меня вырывает прямо на земляной пол. Тело слабеет, выступает испарина. Как же это противно всё. И просвета нет. Здоровой рукой убираю налипшие на лоб волосы. Потом, тяжело поднявшись, ищу вчерашние тряпки, чтобы прибрать за собой. Пока навожу порядок, в голове мелькают картинки из такого далекого, что, кажется, уже и не моего прошлого.
Мытье полов, знакомое с раннего детства, всегда расслабляло меня. Еще с тех времен, как моя мать на Земле работала в доме фрая – наместника нашего сектора, а я помогала ей…Моя мать была его тайной любовницей, и мы не боялись депортации. Не знали голода и холода, думали, что под защитой. Считали, что нам повезло. Мыть полы у того фрая было чуть ли не почетной миссией для меня, обеспечивающей вполне сносное по земным меркам будущее.
Но потом фрая- наместника поймали на взятках и связях с ополченцами и сослали с Земли. Мать мою отправили в поля, а меня, молодую и здоровую, привезли на Вальден, планету – столицу Волчьей Конфедерации, чтобы там я стала сосудом для размножения какого-нибудь знатного фрая, которому не может родить его слабая пара.
С тех пор я не мыла полы. Лишь вспоминала, как была счастлива и спокойна, когда все мои обязанности заключались в том, чтобы помочь матери убирать огромный дом знатного фрая – наместника нашего сектора…
Пока я оттирала землю и собирала рвоту, окончательно взяла себя в руки. Не время жалеть себя…
Быстро оделась и аккуратно сложила рюкзаки обратно, заодно посмотрев, что еще хранится в сундуке. Выданный мне топор, чей-то арбалет, десять стрел, еще один красный плащ, сильно изодранный, зимняя куртка жертвенной девушки – видно сбрасывали сюда в холодный сезон, фонарики, компас, много всяких мешочков с какими- то травами, пара пузырьков с черной мазью, которой волк лечил меня, чистые тряпки, мужская теплая куртка звездного пилота…
Заинтересовавшись, выуживаю ее из сундука. Веду пальцами по нашивкам…Я плохо в них разбираюсь, но кажется вот эта стрела на фоне пасти выдается за мужество? Это…Гера?
Отодвигаю от себя куртку, держа навесу. Размер, кажется, его.
Приближаю снова и нюхаю ткань, зарываясь в нее носом. Хотя это глупо – даже если куртка изначально не его, то здесь ведь именно волк ее носит. Взгляд перемещается с куртки на самое дно сундука, и я застываю, облизывая вмиг пересохшие губы. Потому что там, на дне, лежит лазерный короткоствольный пистолет, который обычно носят при себе пилоты Конфедерации. Сердце подскакивает куда-то к горлу, когда нагибаюсь за ним и дотрагиваюсь подрагивающими пальцами до пугающе холодного металла. Веду по линии заряда на рукояти. Полная…Волоски на загривке встают дыбом. Я пару раз видела последствия выстрела из него… Мало что останется…Даже от мощного Гера…
Так…Надо подумать. Подумать…
Неужели он настолько доверяет мне, что оставил в землянке заряженное оружие. А если я захочу убить его? В любом случае – последнее, что мне сейчас нужно – это то, что он поймет, что я видела его. Быстро складываю все вещи обратно, стараясь уложить их в том же порядке. Даже найденную одежду снимаю с себя. Лучше быть голой, чем мертвой. И, управившись, аккуратно прикрываю сундук и сажусь за разделку местного то ли хорька – то ли зайца любезно оставленным рядом с тушкой перочинным ножом.
К тому моменту, как Гер глубокой ночью заходит в хижину, я уже выть готова от тоски. Сердце моментально начинает биться часто-часто от нервного возбуждения и иррациональной радости увидеть хоть кого-то живого, способного поговорить с тобой. Хотя всё это время я не бездельничала и каждую минуту пыталась себя занять. Помимо убивания времени моя суета давала еще один побочный, но важный эффект. В работе мысли не крутились вокруг того, насколько безнадежно мое положение, и итог все равно будет один…
Волк стряхивает росу со вставшей дыбом густой шоколадной шерсти, рыжеватой в отблесках горящего очага, и, медленно распрямляясь, ведет носом в сторону сваренной похлебки. Кореньев, как и трав, по понятным причинам там нет, но воды я налила специально мало, и в итоге получился очень густой мясной бульон, которым сейчас насквозь пропахла вся хижина. Еще мне остро не хватало соли, но не факт, что она у них есть вообще…
– Смотрю, тебе лучше, – мажет Гер по мне оценивающим взглядом, задерживаясь на тонкой шкуре, в которую я обмоталась, подвязав ее несколькими тряпками, раньше служившими мне бинтами – хоть какое-то одеяние.
– Ну, накладывай тогда…хозяйка.
Криво улыбается, разминая шею. Потягивается во весь свой могучий рост, выставляя обнаженное тело во всей красе. Невольно краснею и опускаю взгляд, поднимаясь с настила, на котором сидела. Хочется напомнить ему, где хранятся штаны…
Слежу за ним боковым зрением, пока беру миски, сложенные горкой в углу. В груди разбухает от напряжения, когда он расхаживает за моей спиной голый – в избушке будто становится еще теснее…
Но Гер и не думает одеваться, растягивается полулежа на настиле, сверля меня янтарными звериными глазами, полуприкрытыми потяжелевшими веками. Берет миску у меня из рук, криво улыбается опять и хлопает ладонью по соломе, чтобы присаживалась рядом.
Сажусь…Гер тоже садится ровнее и принимается есть. Смотрю на него, кусая губы и вся будто нагреваясь от волнения рядом с ним. От него пахнет сырым лесом и разгоряченным мужским телом. Влажная смуглая кожа парит, мой нос щекочет от мускусных ноток. Низ живота сводит, ведь по тому, как быстро волк расправляется с похлебкой, я понимаю, что неизбежно за этим последует уже через несколько минут.
– У нас заканчивается вода в бочке, – бормочу я, откашлявшись, чтобы убрать комок в горле.
Гер косится на меня исподлобья, шумно хлебая бульон.
– Завтра принесу, – отрезает он.
– Может быть…– я заламываю руки, переплетая пальцы, и заглядываю в его до боли пронзительные глаза, – …сейчас. Я помогу. Я хочу помочь. На улице ночь, ничего не видно…
– Дина, думаешь, те, кто охотится за тобой, ориентируются на зрение? – криво ухмыляется волк и чеканит, – Нет. Тебе нельзя.
– Я умру с тоски тут, я просто выйти хочу! Хоть ненадолго, хотя бы чистый воздух вдохнуть! – не выдерживаю и повышаю голос, в котором прорезаются истерические тонкие нотки.
– Лучше уж с тоски умирать, тебе не кажется, землянка? – фыркает на это волк, отставляя в сторону полупустую миску, – Иди сюда…
Я тихо всхлипываю, противясь, но его сильные руки уже крепко обнимают меня за талию и легко, как пушинку, притягивают к себе. Дыхание перехватывает, когда оказываюсь верхом на мужских бедрах, ладони упираются в волосатую грудь, под правой безумно колотится могучее сердце. Колени сжимают его голые бока и в промежность упирается наливающийся кровью член. Потяжелевшее дыхание волка обжигает мою щеку.
– Скучно ей…– насмешливо хрипит Гер, дергая шкуру, служащую мне одеждой, наверх, – В первый раз слышу…Чтобы жаловались, на "скучно"…
– А на что обычно жалуются? – кусаю я губу, смотря на его лицо, которое так близко, что я вижу каждую морщинку около его глаз, различаю рыжеватые волоски в щетине на впалых щеках.
– На страх…– волк смотрит в упор, прожигая янтарным, плавящимся взглядом, – Плачут…
– Если буду плакать, выпустишь?
Криво улыбается вместо ответа.
– Много тут было до меня? – дрогнувшим голосом продолжаю свой допрос. Перед глазами встают найденные рюкзаки.
Но Гер и на это не отвечает, лишь улыбка медленно сползает с его резкого лица. Янтарные глаза подергиваются жарким туманом, внутри которого мне чудится глубоко скрытая скорбь…
О проекте
О подписке