Но, когда они подняли старика и тот прочно стоял на ногах, Мирон понял, что мужчина вовсе не бомж, и слаб не по банальной причине, а просто стар и не ухаживает за собой: одежда на нём была не старая, не рваная и подстрижен был недавно, глаза хоть и подёрнулись мутной плёнкой, слезились, но смотрели трезво, и лет ему было за девяносто.

– Пафибо, тефка,– прошамкал беззубым ртом старик.

– Что он сказал?– склонился к Вере Мирон.

– Спасибо, детка,– прошептала та.– А вы тот ещё кавалер!– бодро обратилась она к старику.– Смотрите, какой модный, даже рюкзачок у вас есть.

Вера подняла с земли небольшой нейлоновый рюкзак и подала старику.

– Вам чем-нибудь помочь?

Тот помотал головой и начал открывать рюкзак.

– Может, вас отвести куда?

– Я тута зифу,– старик махнул рукой куда-то за спину.– А вам клуфника нухна?

Беззубый старик улыбнулся и протянул Вере небольшое плетёное лукошко со спелой клубникой. Мирон брезгливо сморщил лоб и перевёл взгляд на ягоды.

– Посмотри, какая крупная! Пахнет невероятно!– восхитилась Вера, будто увидела алмазы.

Мирон смотрел на неё и думал, как она сохранила такую искреннюю и глубокую способность удивляться самым простым вещам, которые есть и в его повседневной жизни, но не вызывают таких эмоций, как сейчас.

– Ты так трогательно реагируешь,– не сдержал мыслей он.

– Я? Не знаю,– пожала плечом она.– В городе мы забываем, в каком чудесном мире живём. Но природа – единственная, кто за нас борется. Она и лечит, и спасает, и просто развлекает, и даёт кисти, чтобы раскрашивать свою жизнь, нужно только выбрать краски…

– Да, мы стали рабами урбанизации…

Вера удивлённо вскинула брови, немного задержалась изучающим взглядом на его лице, а потом взяла клубничку из лукошка и, даже не обтерев её, положила в рот. От едва различимого звука, как ягода лопается у неё во рту, у Мирона началось слюноотделение. Он не просто захотел сделать то же самое, но попробовать на вкус её рот. Ни одна женщина ещё не вызывала желания поцеловать её, когда рот набит едой.

Неожиданное желание поразило своей нетерпеливостью. Мирон сглотнул и тут же протянул руку за клубникой. Чтобы подавить соблазн поцеловать Веру, он сунул клубнику в рот и жадно прикусил. Ягода оросила нёбо сладким освежающим соком и оказалась невероятно вкусной. Слаще Мирон и не пробовал. «Если бы ещё откусить кусочек из губ самой Веры…»

Вновь откровенная мысль заставила тряхнуть головой и обратиться к старику:

– Что вы хотите за клубнику?

– Сто фублей, мофодой феловек,– прошамкал тот.

Едва различив смысл слов, Мирон потянулся к карману джинсов, но снова устыдился из-за отсутствия денег. Однако Вера радостно протянула одну руку за лукошком, а вторую – к заднему карману на шортах.

– Держите, дедушка! Просто чудесная клубника!

Мирон заметил двухсотрублёвую бумажку в её руках. Она с детским счастьем протянула клубнику ему и отошла от старика.

– Сейчас налопаемся! Вкусная же, да?!– прошептала Вера и оглянулась на старика.– Вам точно не нужна наша помощь?

Но старик довольно сунул деньги в кармашек рубашки, накинул рюкзак на плечо и медленно побрёл в обратную сторону от дороги.

– Спасибо! Здоровья вам!– крикнула вслед она и шутливо заключила:– Он свою задачу выполнил.

Вера не стала забираться на лошадь, а взялась за уздцы с другой стороны.

– Пойдём?

Мирон задумчиво проводил спину старика, удобнее взялся за лукошко и потянул лошадь за уздечку.

* * *

– О чём задумался?– отпуская животное в загон после долгих объятий с ней, спросила Вера.

– О возрасте, о старости,– пожал плечом Мирон, получая от служителя конюшни свои ключи и кивая тому в подтверждении тайной договорённости.

– Да, вот такая она – благородная старость,– невесело улыбнулась Вера.

И вроде бы улыбалась, а было в её глазах что-то такое, что Мирону захотелось обнять, зарыться носом в макушку и лишить её всех грустных переживаний, чтобы на лице всегда цвела нежная улыбка. Он невольно потянулся к ней, но та расправила плечи и, отвернув голову к загону, добавила:

– Надеюсь, никогда не испытать такого…

С запозданием осознав, что ведёт себя неразумно, Мирон сглотнул, но не отстранился, а просто смотрел на профиль Веры.

– Да уж… Свят-свят!– иронично протянул он.

Однако стало как-то не по себе. Вот она старость, одиночество, поухаживать за стариком некому. Поэтому и нужна большая семья и крепкие связи внутри, чтобы тыл был надёжный. Ни он, ни Михаил, не имели такого тыла. У родителей были сестры, братья, у тех свои семьи. И всё как-то держалось. Что ждёт его дальше, если бизнес отнимает столько времени, а взамен только гонка, никакого покоя и тепла? Искреннего, бескорыстного, всеобъемлющего…

Мирон сполоснул клубнику в колонке у конюшни, и они прогулочным шагом побрели по лесополосе. Вера молчала и смотрела, как вдали у беседок дети отдыхающих запускают в небо всё новых и новых змеев. Мирон тоже задумчиво брёл рядом.

Заметив крупное бревно на примятой лужайке под тенью деревьев, Вера тронула Мирона за локоть и кивнула:

– Не хочется возвращаться в толпу. У нас ведь самая вкусная в мире клубника…

Мирон опустил глаза на полное лукошко, которое бережно нёс, и согласно кивнул.

Они сели на бревно под развесистой берёзой. Вера поставила лукошко на скрещённые перед собой ноги и, задумчиво обрывая хвостики клубники, стала делиться ягодой с Мироном.

С аппетитом съев несколько штук, глядя, как по высокой траве бегают пьяные коллеги Веры, играя в мяч, Мирон спросил:

– Так что ты делаешь в своём кабинете для отдыха?

Вера будто вернулась в реальность, посмотрела на него своими большими красивыми глазами, которые снова ожили, и с улыбкой пожала плечами:

– Заполняю всякие бумажки.

– То есть ты не медик?

– Чисто номинально. Но доврачебную помощь оказать могу,– улыбнулась она и смешливо покосилась на Сергевну, тяжело бегущую за ускользающим мячом.– Каждые три месяца тест на выживание – наша Иванец проверяет – надо-не надо.

– Да, ты лихо сообразила насчёт аллергии,– он почесал шею под бородой и усмехнулся:– Чувствую себя несмышлёным ребёнком.

– Иногда чувствовать себя ребёнком – это круто: столько нового узнаёшь…

Мирон снова отметил, как легко ему с Верой, и всё больше проникался к ней симпатией. Она перевела глаза на него, и он смутился оттого, что слишком внимательно разглядывал линию её брови, слегка накрашенные ресницы, внешний уголок глаза, где прилипла какая-то пушинка, и, чтобы не выдать чересчур откровенных мыслей, в шутку посочувствовал:

– Да у вас концлагерь какой-то.

– О-о, надсмотрщиков хватает,– с улыбкой посетовала Вера.– Хорошо, что САНПиН каждые три месяца не сдаю, как медсестры.

– Какая разная у всех жизнь,– задумчиво протянул Мирон и потянулся за той самой пушинкой.

Вера не шелохнулась. Лишь улыбнулась и мельком посмотрела на его губы. А потом смутилась и отвернулась.

Мирон замер взглядом на её губах. Лёгкие будто перекрыли задвижкой, разгорячённый воздух, смешанный с волнением и желанием, давил на грудь. В него будто кто-то другой вселился. Он и не помнил, когда его так волновала близость женщины, что, безумно желая прикоснуться к ней, не смел проявить решительность.

«Просто раньше мне никто так не нравился»,– оправдался Мирон и нисколько не воспротивился этой мысли.

Вера поднялась и, набрав горсть клубники, наполнила ею рот.

– Ум-м, как же вкусно!– восхитилась она, прожевав, крутнулась на месте и протянула ему самую крупную ягоду.

По её подбородку прямо на белую футболку скатилась розовая капелька.

– Пятна останутся на футболке,– невольно ловя эту капельку пальцами, засмеялся Мирон.

– Ну и что?– задорно воскликнула Вера и поднесла сочную ягоду к его губам.– Бери же, это последняя…

И засмеялась, когда он открыл рот и не глядя захватил губами не только клубнику, но и её пальцы. Этот звонкий смех прошёлся сквозь него тёплой волной, заставив задрожать мышцы живота. Мирону безумно захотелось обнять эту трогательную и сумасбродную девчонку, но он снова сдержал порыв.

Ягода оказалась слишком сочной и неожиданно растеклась по губам и бороде.

– Ну вот, теперь меня можно снова намыливать с головы до ног,– улыбнулся он, ловя сладкие капли, катящиеся по густой бороде, обтирая её ладонью.

– Зато так вкуснее,– нараспев прошептала Вера, на мгновение склонившись к нему.– Ведь это вкус свободы и настоящей детской радости…

И Мирон действительно их ощущал. Он поймал себя на мысли, что за то время, пока общается с этой невероятной женщиной, ни разу не вспомнил о работе, даже не тянуло к телефону, разве что когда нужны были деньги. Рядом с ней его мысли уносило к самому себе, когда он начинал чувствовать, что на самом деле живёт, что жизнь полна красок, что за поворотом не очередная сделка со всеми известными, а загогулина, от которой не знаешь, что ожидать, но она ведёт тебя к чему-то более значимому и настоящему. Не просто успеть найти, захватить, заработать, ведь жизнь не состоит только из контрактов, расширения бизнеса и умасливания партнёров, бесконечных завоеваний и побед…

«А ради чего это всё?– задумался Мирон.– Неужели мне не хватает того, что уже есть?»

Он никогда не думал о смысле жизни, просто шёл вперёд, делал то, что считал правильным и нужным – двигался и побеждал. Но как это показалось мелко по сравнению с той вселенной, которую открывала ему Вера. Невероятных размеров и глубины, и за каждым поворотом всё новые варианты… Мирон и не подозревал, как устал за эти годы пробегать бесконечные дистанции бизнес-марафона и упускать возможность быть ещё и просто человеком, глядящим в мир и наслаждающимся им. И всё это пришло через Веру – случайную пассажирку на случайной работе после случайной аварии, в которую попал брат.

Мирон потянулся, завёл руки за голову, сплёл пальцы и с наслаждением глубоко вдохнул, наблюдая, как Вера играет с божьей коровкой на своём локте.

«И чем всё это не лучше Крыма?»

На какой-то миг он представил, как сейчас был бы в Севастополе с Юлей на официальном приёме по случаю юбилея её отца… В душных пиджаке и рубашке, в галстуке и узких туфлях, и, скорее всего, тесть знакомил бы его с важными людьми, которых обязательно навязал бы в партнёры. Юля довольно сканировала бы его взглядом, одобряюще улыбалась, высчитывая вероятности нового сотрудничества, а не улыбалась, потому что хотела просто поцеловать… Подумал о том, как они вернулись бы в дом её отца и вместо того, чтобы заняться бездумным сексом, ещё некоторое время до сна обсуждали бы перспективы новых знакомств. И, конечно, мыслей по новым проектам была бы масса, но…

Мирон снова поймал лучистый взгляд Веры. Думы о несостоявшейся поездке смыло прибоем сумасшедшего желания поцеловать эту женщину. Он вспомнил о своём предложении Юле и едва не поморщился. Только сейчас понял, какую ошибку чуть не совершил. Жена – это надолго. Дети от неё – это ещё и привязать себя к ней навсегда. Да и какие дети от Юли, которая грезила карьерой? А вот рыженькие мальчик или девочка от Веры, так же беззаботно резвящиеся во дворе его дома, у бассейна или в саду, показались ему очень умилительной перспективой.