После чего он победно рассмеялся и сглотнул слюну. В тот же миг еще один сотрудник показался по эту сторону барьера. Он был худой и среднего роста. Одет он был в отутюженный костюм кремового цвета. Волосы его были пышными и одновременно прямыми, черными. Золотое пенсне придавало его худому лицу необыкновенно серьезный и решительный вид. Он тоже, перед тем как сесть за свой стол, подошел к Солеймани, и они поздоровались за руку. Солеймани представил ему Исмаила, затем сказал:

– Это господин Харири, учитель бухгалтерии. Это самый стильный работник нашего региона!

Харири рассмеялся и легким шагом пошел к своему столу. С появлением третьего сотрудника глаза Исмаила расширились от удивления. Сначала Исмаил подумал, что ошибается – но нет, это был он, Сафар, тот самый, кто недавно поселился в их районе и с кем разговаривал Али-Индус. Он был высокий, с каштановыми волосами, со светлыми глазами и кожей, в костюме кофейного цвета. Галстук так крепко был затянут под его выступающим кадыком, что издали напоминал кулак, который ему уперли в кадык. Исмаил негромко с удивлением сказал:

– Этот парень!

Сафар тоже, когда увидел его, подошел и спросил:

– Ты что тут делаешь, паренек из квартала?

Солеймани поинтересовался.

– Похоже, вы друг друга уже знаете?

Сафар ответил:

– Конечно. Имя уважаемого мне неизвестно, но в квартале я его несколько раз видел издалека.

– Это господин Сеноубари, Исмаил Сеноубари, – потом, обращаясь к Исмаилу, сказал: – А это господин Сафар Махрадж. Он недавно прибыл из села. Когда в первый день он вышел на работу, из предусмотрительности принес с собой домашние штаны, чтобы, если придется сесть на землю, а может быть, и лечь, не помять отутюженные брюки. Однако, к счастью – а может быть, к несчастью – такого случая не представилось. Господин также весьма прилежен как в работе, так и в супружеских вопросах. Например, на прошлой неделе ему очень понравилась одна дама. К делу он подошел весьма смышлено: узнав адрес ее квартиры, послал к ней свою сестру для предварительных переговоров с целью сватовства. Однако, к несчастью для господина Махраджа, для предоставления объяснений к дверям квартиры вышел муж этой дамы!

Хотя взрыв хохота сотрудников потряс помещение филиала, Сафар, не обращая на это внимания, приводил в порядок свой стол, готовясь к работе. Хедаяти, красный от смеха, сказал:

– Махрадж, черт тебя возьми, ответь же что-нибудь!

– Мне нечего сказать. Каждый разумный человек знает, что не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.

В это время с улицы вошли несколько клиентов и громко поздоровались. Солеймани подвел Исмаила к Хедаяти и сказал:

– Эй, уважаемый сельчанин, вручаю тебе Сеноубари, запускай его в дело!

– Слушаюсь, уважаемый начальник, так запустим в дело, что все деловые упадут!

– Посмотрим и оценим.

– Поглядим.

Солеймани сделал знак Исмаилу, чтобы тот садился рядом с Хедаяти. Исмаил пододвинул стул и сел.

– С вашего разрешения, господин Хедаяти.

– Добро пожаловать, стройный юноша, душа моя – жертва за тебя!

Исмаилу стало весело. Хедаяти брал бумажные деньги посетителей, которые они подавали, чаще всего, вложив их в сберегательные книжки, и вначале как следует подравнивал купюры, потом своими мясистыми белыми пальцами пересчитывал их, одновременно спрашивая у клиента сумму. Если видел, что сосчитанная им сумма совпадает с названной клиентом, то вносил ее в приход и в сберкнижку. Занимаясь этим, он спросил Исмаила:

– До сих пор в банке не работал?

– Нет, не работал.

– Значит, пробег – ноль километров.

– Да, так.

– И посвящение не проходил?

– Никак нет.

– Значит, это за мной! – затем, принимая через барьер сберегательную книжку от женщины, продолжил: – Работа в банке требует твоего внимания и собранности. У клиента, как правило, все мысли о его деньгах, и если ты ему недодашь, он обрушит на тебя тысячу бранных слов, однако, если ты ошибешься в его пользу, ни звука от него не услышишь, а если спросишь, будет так отрицать, что тебе стыдно станет. Как в азартной игре, ты понял? Ты слушаешь меня?

– Слушаю, конечно, продолжайте.

– Скажи-ка, ты женат или нет? Хотя по лицу твоему вижу, что нет.

– Неженат.

– Значит, только об этом и думаешь, так?

– Нет, не думаю.

– Как это не думаешь? А по глазкам твоим голубым видно, что ты горячий парень! Быстрее женись, это к твоей пользе, ты понял?

– Понял.

– В таких местах, для служащего банка очень легко найти женщину. Мы с утра до ночи работаем с деньгами, они и думают, что всякий раз, как захотим, можем взять себе. Но нужно быть очень внимательным. Женщина – как та же пачка купюр по сто туманов, следует очень тщательно пересчитать, чтобы не ошибиться ни в ту, ни в другую сторону, или чтобы фальшивку тебе не подсунули, потому что потом у тебя ее уже не возьмут, понимаешь?

– Понимаю.

– Очень хорошо, теперь возьми эту пачку двад-цатитумановых и пересчитай. Хорошенько наблюдай за моими пальцами и делай так же.

И Хедаяти начал пересчитывать купюры, вложенные в одну из сберегательных книжек.

– Понятно тебе?

– Понятно.

– Тогда начинай!

Исмаил начал. Это было тяжело. Пальцы его с трудом перебирали купюры и быстро устали. Однако он не останавливался. Старался. В это время один посетитель сказал громким голосом с необычным выговором:

– Салям алейкум уважаемым господам и дамам!

Исмаил посмотрел на него. Высокий, в белой рубашке и с седыми волосами, лицо красное, глаза вытянутые, веки припухшие. Изо рта вперед выступало несколько желтых длинных зубов. Он тяжело облокотился на барьер.

– Как ваше драгоценное здоровье, уважаемый господин Хедаяти?

– А как ваше, уважаемый господин Аспиран? Дела ваши, вижу, идут хорошо, а как здоровье членов тела вашего?

Мужчина сказал:

– Уважаемый господин Хедаяти, чтоб вы знали: вежливость имеет гораздо большую ценность, чем все те деньги, которые вы пересчитываете. В этой связи убедительно прошу вас соблюдать вежливость!

– С вашей точки зрения, я чем-то вас задел?

– Я больше ничего не добавлю, вы все изволили слышать.

Потом мужчина повернулся к Исмаилу:

– А вы, уважаемый новый молодой работник, не могли бы посмотреть, какая сумма на моем счету?

Исмаил удивленно переспросил:

– На вашем счету?

– Да, как я и сказал, на моем счету, номер 444.

Хедаяти, записывающий цифры, сказал:

– Господин Аспиран, он пока не знает этого. Будьте добры, подождите немного, я лично буду к вашим услугам.

Затем он достал карточку счета из пачки других карточек и объявил:

– Пожалуйста, уважаемый господин, один миллион шестьсот тысяч риалов – такова сумма на вашем счету.

– Очень хорошо, господин Хедаяти. Но я вам много раз говорил, и это записано у вас на моей карточке: мое имя Зинати, а не Аспиран!

Он сказал это и быстро вышел на улицу. После его ухода следы улыбок еще оставались на губах многих.

Исмаил считал, и конца этому не было видно. Большой и указательный пальцы он погружал во влажную губку, находящуюся в пластиковой чашечке, смачивал их и продолжал считать. Пальцы устали. Он уже не выдерживал. Клиенты через барьер с удивлением наблюдали за его неловкими движениями – и его от стыда прошибал пот. Он встал и пошел в буфетную. Ноги затекли, а новые туфли громко скрипели, отчего было еще мучительнее. В буфетной он посмотрел на себя в зеркало. Вид у него был подавленный. Он немного ослабил узел галстука, свободно вздохнул, сполоснул водой лицо. Сел на стул напротив вентилятора буфетной. Расслабил руки и ноги и закрыл глаза. Вспомнил о кофейне Али-аги. В это время там – тишина. Заходят иногда пенсионеры, старики, да порой усталые водители такси или поденные работники, чтобы утолить жажду, моют руки и лицо и просят напиться.

– Приятного вам отдыха!

Он открыл глаза. Это Могаддам вошел, чтобы приготовить чай.

– Ничего не делавши, уже устали?

– Нет, друг, я не устал. Терпение кончилось. Не могу просто так считать деньги.

– Надо привыкать, работа в банке вся такая.

Он наполнил чаем несколько стаканов.

– Если позволишь совет, вставай и иди в зал – хотя бы делай вид, что работаешь. Иначе нашему говоруну Солеймани это не понравится, и он быстро издаст приказ об увольнении.

Исмаил тяжело поднялся, оправился и вышел из буфетной. По пути ему нужно было пройти мимо Сафара. Тот тоже, как и Хедаяти, сидел перед своим окошком. Выдавал и принимал деньги и вносил записи. Говорил он скупо. Его лицо было каменным и холодным, брови напряженно выгнуты. Выглядел он так, будто какой-то драгоценный шанс уходил из его рук. Все слова, не относящиеся к работе, игнорировал. Лишь тогда, когда смеялись все, он коротко улыбался – и опять возвращался к делу. Исмаил придвинул один из стульев и сел рядом с ним.

– Как дела, господин Сафар? Бог в помощь.

– Спасибо, сосед!

Он быстро взглянул на Исмаила и опять – за работу. Писал он, сильно нажимая ручкой на бумагу, точки ставил толстые и крупные. Почерк его был ясным и отчетливым.

– Я хочу дать тебе один совет.

– Пожалуйста, слушаю вас.

– Отлично. Если хочешь знать мое мнение, тебе лучше работать, не разгибаясь, зря время не тратить. Хедаяти работает уже больше десяти лет, должен бы пойти на повышение, но нет, остается на месте, без движения, и Харири напрасно старается, только головную боль себе наживает.

– Каким образом?

– Позже сам поймешь.

Исмаил украдкой взглянул на Харири. Тот все время молчал, однако в молчании его чувствовалась какая-то тревога и растерянность, не похожая на усердие и внимательность в работе. Вместе с тем, он казался добрым и мягкосердечным; особенно благодаря той горестности, которая, как невидимый ореол, окружала его.

– Мне кажется, он хороший человек.

– Хорош-то хорош, да и оставь его, нам что за дело. Каждый должен о себе думать.

– Тебе нравится эта работа?

– Мне никакая работа не нравится. Я стремлюсь к тому, чтобы благосостояние было нормальным. А в этом филиале я не останусь. Каким угодно способом, но переведусь в филиал возле базара. Там клиенты денежные все, не то, что здесь, сто-двести туманов снять-положить. Там счета – свыше миллиона. Познакомлюсь с ними, займусь торговлей. Вообще банк сам по себе не важен, да и торговля тоже. Деньги важны. Человек должен нюхом чувствовать, где деньги, и туда стремиться. А то, что тут, мне не подходит. Прилепились к железной дороге… Это место ссылки, как край света, сюда посылают тупых и неудачников, я тут не останусь. Нет, не останусь!

Он замолчал. И тут же сильно сжал свои бледные, палевого цвета губы. Его каменное лицо стало еще холоднее, чем прежде. Он вел себя так, словно рядом с ним никого не было, и говорил, не разжимая губ. Руки его были белыми, пальцы – длинными и костлявыми, ногти – круглыми и коротко обрезанными.

Исмаилом овладела тревога, даже руки задрожали. Каменный, холодный мир Сафара испугал его. От его собственного мира отстоял он на многие мили. И Исмаил был неспособен шагнуть в эту страшную и жестокую, угрюмую вселенную. Сам он принадлежал к тому миру, центром которого была кофейня Али-Индуса и та индийская актриса с ее красивой родинкой и изящной улыбкой.

– Парень, иди деньги считать!

Голос Хедаяти привел его в чувство. Он медленно поднялся и подошел к Хедаяти. Опять сел на тот же стул и занялся пересчетом.

– Что он говорил?

– Ничего особенного, о банке и тому подобное.

– Он парень сообразительный, учись у него. А теперь считай так внимательно, как можешь!

И он считал, заставляя себя и мучаясь.

Когда, ближе к вечеру, рабочее время кончилось, он навел порядок на своем столе, пошел в буфетную, снял там галстук и повесил его на вешалку. Расстегнул воротничок рубашки. Накинул пиджак на руку. Попрощался со всеми и быстро вышел из филиала. На улице вздохнул наконец глубоко. Ступил несколько шагов – и почувствовал легкость, захотелось бежать и даже лететь. Автоматически он пошел в сторону железной дороги. Невдалеке от нее был небольшой ручей с черной, как смоль, водой, несущей с собой ил и грязь. Рядом с ручьем к железной дороге склонился старый ясень с перекрученными ветвями без коры. Несколько мальчишек, закатав штаны на бедра, бродили в воде ручья, отыскивая монетку или бусину, или еще какие-нибудь потерянные вещи. Мальчишки были черные и худые, на груди и меж коротких волос головы у них блестел пот. Исмаил прошел мимо них. Дошел до будки стрелочника. Старик был на месте. Сидел в своей будке на лежанке и смотрел в окно. Исмаил проследил за его взглядом: старик наблюдал за вороной, взгромоздившейся на ветку ясеня, и за мальчишками, возившимися в иле и грязи ручья.

– Салям.

Тот повернулся и смотрел на Исмаила. Вначале не узнал его. Потом удивленно спросил:

– А где же галстук ваш?

– Оставил его в сейфе банка.

– Хорошо сделали, там он не пропадет.

– Да, еще и интерес набежит.

– Что?

– Так, ничего.

– Слава Аллаху, вы – господин с перцем.

– Как скажете. Это вы мне утром перца подсыпали. А я сейчас зашел спросить, как ваши часы – идут?

Стрелочник посмотрел на часы и сказал:

– Работают, я их завел.

– Для того и зашел, чтобы спросить.

– Пожалте чайку!

– Спасибо, я пойду.

И он вышел из будки. В конце железнодорожных путей солнце опускалось в клубы пыли и дыма. Он пошел в ту сторону. Пошел сперва по шпалам, ступая на одну шпалу за другой, правой ногой, левой, правой, левой – не пропуская ни одной. Шел и считал. Смотрел под ноги. И быстро-быстро переступал, стараясь не пропустить ни одной шпалы, словно он считал купюры. Досчитал до тысячи. Утомился. Из-за того, что все время смотрел под ноги, голова кружилась. Больше он не считал. Поднял голову. Ручей, полный ила и грязи, все так же тек неподалеку от рельс. Тут и там его закрывал тростник или высокая дикая трава. Порой он встречался взглядом с удивленным прохожим, идущим ему навстречу между двумя рельсовыми путями. Они исподлобья смотрели друг на друга и расходились, каждый своей дорогой.

Исмаил решил пойти по самому рельсу. Идти по тонкой и гладкой стальной полосе было тяжело, особенно в этих туфлях с новыми скользкими подошвами. Он пытался идти по правому от себя рельсу, но не удержать было равновесия. Он перекидывал с места на место пиджак, который нес на руке, извивался всем телом, но одна нога все время срывалась. Чуть позже он понял, как держать равновесие, и двинулся вперед. Дальше одного шага от себя он ничего не видел. Старался не упасть с рельса. Говорил себе: если упаду, сгорю. А я не хочу гореть! Опустив голову, он с трудом, но упорно двигался вперед. Гореть не хотелось. Хотелось победить, пусть даже он вновь превратится в ребенка, который только учится ходить, пусть он еле ковыляет и ползет, как черепаха. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Уставившись на стальную полосу, работая напряженными мышцами ног, он двигался вперед. Он не знал, сколько прошел, и понятия не имел, докуда хочет дойти. Хотелось все идти и не сгореть.

И в это время он почувствовал, что земля под его ногами дрожит, рельс ходит вверх и вниз. Он остановился, чтобы не упасть, и вдруг услышал рев, громкий и угрожающий, у себя за спиной. Он обернулся. Локомотив зеленого цвета с горящими огнями был в нескольких шагах от него. Громкий и протяжный гудок локомотива, его сияющий режущий свет и земля, которая сильно колебалась под его ногами, – все это повергло его в смятение. Он мгновенно бросился прочь с рельс. Поезд прошел мимо, локомотив своим громким гудком словно кинул в него всю ту ругань и оскорбления, которые имелись у машинистов. Земля все колебалась. Звук вибрации рельсов и грохот вагонов были душераздирающе громкими. Через некоторое время вагоны закончились. Поезд ушел, однако земля под ногами все еще дрожала и гудок все так же потрясал душу. Он добрался до зарослей высоких тростников возле ручья, бросил пиджак на траву и развалился на нем. Несколько раз глубоко вздохнул. Неприятный запах раздражал – но несколько диких белых лилий возле ближнего берега ручья своими раскрытыми лепестками ловили лучи заходящего солнца.