Разбираться в запутанных отношениях семьи писательницы было делом скучным и неблагодарным. Не видя в нем смысла, кроме бледного мерцания собственного интереса к Анастасии, он оставил его, не забредая в дебри. Сделать адекватные выводы он все равно не сможет. Предполагать и строить версии он, конечно, мог, но не видел смысла. Это могло привести в тупик. Кого-то оправдывать или обвинять не входило в его планы на будущее.

Убедившись, что она заснула, он еще немного посидел и пошел в свою комнату. Путь его лежал через кухню. Конечно, можно было обойти манящую комнату другими путями, но какой мужчина сможет заснуть на голодный желудок? Только не он. Он собрал себе второй ужин – лукошко с двумя яблоками, бутербродами с колбасой, смачно смазанных майонезом и огромную кружку чая. Второй ужин – ночной жрец.

Утром он зашел в гостиную. Насти там не было. Наверное, ночью перебралась в свою комнату, или рано проснулась. На завтрак она не вышла. Вышла на улицу, когда он подогнал машину ко входу.

Она села в машину:

– Доброе утро, – сказала она и уставилась в боковое окно.

– Доброе, – он завел двигатель и медленно выехал со двора.

Если бы его спросили, он бы обязательно заставил ее поесть и дал бы таблетку от похмелья. Но его статус в этом доме не позволял делать замечания. А вероятность вылета из этого самого дома удваивалась. Поэтому он довольствовался ее зеленым цветом лица.

Он решил быстро не ехать, не гарцевать и в повороты входить плавно. Если бы он знал, что плавное вождение может повлиять на их жизнь! Он не знал, а только видел зеленое состояние Анастасии Андреевны. Он видел, как ей тяжко после перепитого вина. Она, конечно, старалась держаться, но по понятным причинам ей было еще очень зелено и мутно.

А еще ей было стыдно. Мало того, что рыдала, как дура, в голос, рассказала ему все, что наболело, так еще и опозорилась при нем. Красота неписаная.

Она даже не смотрела на него. Боялась встретиться взглядом. Хотя не прочь бы поблагодарить, что возился с ней, с неадекватной, глупой взрослой женщиной. Ох, как глупо. Ох, как стыдно. А еще голова болит. Сильно. Каждое движение в голове отдается колокольным звоном и сотрясением оставшихся мозгов. И таблетка не помогла. Конечно, таблетка от головной боли, а не от перепоя.

– Спасибо, – сказала она.

– Не за что, – ответил он, не сводя взгляда с дороги.

Хорошо, что не стал спрашивать – за что? А то пришлось бы объяснять, напоминать вчерашний позор. Она мысленно еще раз его поблагодарила.

Он въехал во двор издательства, показав охране пропуск, остановился и, пока она не успела выйти из машины, спросил:

– Вас сколько времени не будет?

– Часа два.

– Я тогда на СТО поеду. Что-то мне не нравится, как двигатель работает.

– Хорошо, – дала согласие она и вышла из машины.

Он проводил взглядом ее прямую спину, дождался, когда она зайдет в издательство, и уехал.

Мастер СТО сопел, бурчал и возмущался. Реакция на обследование автомобиля не обрадовала Кирилла. Еще не получив конкретного ответа, он понимал, что не зря сегодня не набирал скорость.

– Ремень надорван, – мастер вылез из-под капота и вытер грязной замасленной перчаткой лоб. – Не ровен час порвется. Гонять не советую. Я ремень закажу. Завтра после обеда приедешь – заменим. А потом скорость набирай – уже не страшно будет. Хорошая у тебя машинка.

– Это не моя, – машинально возразил он.

– А какая разница. Все равно, хорошая. Марка безопасная.

– И часто на таких машинах ремни летят?

– Конечно же нет, – мастер аккуратно захлопнул капот. – Но техосмотр не пропускай. Контролируй.

– Хорошо. Спасибо, – задумчиво ответил он и сел в машину.

Мастер подошел к нему со стороны пассажирской дверцы. Просунулся внутрь. Вытирая измазанные руки соответственно такой же тряпкой, он предложил:

– Ты, парень, если что, можешь машину здесь оставить, а завтра заберешь. Не советую тебе на ней ехать. Не сегодня так завтра ремень сорвет.

– Я завтра приеду, – пообещал он.

– Ну, смотри. Ты, парень, сильно не гони. До дома доедешь, только скорость не более шестидесяти держи, а то при большей вылетишь в кювет. Убьешься.

– Не буду гнать.

***

Сотрудники издательства торопились домой. Только Анастасия Андреевская, кажется, собралась остаться с ночевкой. Так, во всяком случае, предполагал ее водитель, просидев в машине битый час.

Он вернулся за ней. Сходил к охране на пропускную и уточнил, не выходила ли она. Она не выходила. Она не выходила через два часа, как обещала. Он не мог сходить и уточнить, вернее не хотел уточнять, закончилась ли запись лекции, в которой она учила начинающих писателей в работе с текстом. Некоторые он подсмотрел в интернете.

Ему просто не хотелось убеждаться, что, если запись закончилась, а она не выходит, это потому, что не желает его видеть.

То, что ей было некомфортно сегодня ехать с ним в машине, то, что она не вышла сегодня на завтрак, говорило о том, что ее гложет вчерашнее поведение, вчерашняя слабость. Женщина, которая пыталась доказать всем, что она сильная, одинокая, но сильная, хозяйка своей жизни, вдруг совершила промах. Он работал у нее без года неделю и стал свидетелем ее человеческой слабости. Так не вовремя. Вчерашнее проявление слабости доказало, что она не хочет быть нуждающейся в сочувствии. Она слишком трепетно оберегала свое несчастье, чтоб оно стояло достоянием посторонних взглядов. На самом деле, он и сам это знал, отсутствие женского счастья – большое горе. Как раз ее случай. И не пытайся это скрыть. Не утаишь. Когда-нибудь это должно было открыться.

Поэтому он ждал ее и успокаивал себя, что она на съемке записи, а не скрывается от него. Этого не должно быть, а то вероятность его увольнения увеличивалась в разы. Избавится от свидетеля собственной слабости и концы в воду. Он усмехнулся собственным мыслям, хотя в них не было ничего веселого. Он до сих пор не понял, кто она на самом деле? Но то, что он испытывает к ней нежные чувства, его это настораживало. Не за этим он пришел к ней на работу.

Одно он знал точно: ему нельзя от нее увольняться. У него еще есть незаконченное дело. Даже несколько дел.

В ожидании прошло еще два часа. Он посетил местный буфет, купил бутерброды и кофе, вернулся в машину и пообедал.

Она освободилась ближе к вечеру. Молча села в машину, и они, молча и очень медленно, доехали до дома. Он не стал ей говорить, что ремень надорван, и что ехать быстро нельзя, решил сказать завтра, когда поедет на СТО, тем более на завтра у нее планов на выезд не было.

Когда она вышла из машины и ушла в дом, он заехал в гараж, снял пиджак и надел униформу для ремонта и открыл капот. «Ну и что это такое?» – увиденное его совсем не обрадовало.

Получается ремень почти порван. Порван умышленно или износился?

А если бы он не догадался поехать на СТО, то гонял бы на скорости. К хорошему результату это не привело бы. Интересно, когда в последний раз и кто именно заглядывал под капот этой прекрасной машины? Водитель или она сама ездила за рулем? Но она уже давно не садилась за руль.

Если бы она сама рулила, тогда было бы объяснение тому, что за состоянием автомобиля никто не смотрит. А так ведь был водитель, и в его обязанности входило проверять и беспокоиться о безопасности пассажиров. А тут получается, что как раз эта безопасность под большим вопросом.

Ремень в любую секунду мог разорваться совсем. В любую секунду автомобиль с пассажирами на большой скорости мог вылететь на встречную полосу или в кювет.

Было бы неплохо, если ремень просто надорван, но если он специально надрезан. Если кто-то его надрезал. Может такое быть? Да кто его знает…

Вот только не нужно раньше времени себя настраивать. Ремень завтра будут менять, тогда все и прояснится.

Он захлопнул капот и в эту секунду услышал звон разбившегося стекла.

Прям дежавю. Вечер не собирается быть томным, а таким же, как вчера. Анастасия Андреевна пустилась во все тяжкие, решив каждый вечер напиваться? На запойную не похожа, но, видимо, все настолько плохо, что она решила повторить вчерашнюю неудавшуюся пьянку.

Он снял грязную робу, забрал свой пиджак и прошел в гостиную.

Ожидания не оправдались. Она не пила с горла вино, она не кидала бокалы в стену. Она собирала осколки разбившейся тарелки с кафеля и осторожно клала в мусорное ведро. Его она не слышала. Задумалась и испугалась, когда он появился. От неожиданности. Наткнулась на острый осколок рукой.

Он застыл, смотрел, как осколок глубоко воткнулся ей в кожу. На мгновение ему стало больно. Больно за нее. Он прочувствовал ее боль своей кожей.

Она ойкнула. Ее голос вернул его в реальность.

Он швырнул свой пиджак на кресло и быстро подошел.

– Ну что ж вы голыми руками за стекло. – Присел рядом на корточки и схватил ее руку.

Из пальца торчал осколок. Он потянул ее и встал, не отпуская руки, повел к раковине. Под струей холодной воды он аккуратно вынул осколок, подавил на кожу, выпуская кровь.

– Если стекло осталось в руке, с кровью оно выйдет – пояснил он. – Стойте здесь и держите руку под водой.

Он отпустил ее и стал шастать по кухне в поисках аптечки, открывая шкафчики, в которых было все, только ничего нужного.

– Где у вас аптечка?

– Там.

Он взглянул на нее:

– Где там?

– Там, – она кивнула головой в сторону верхнего шкафчика, – на самом верху, чтобы дети не достали.

– Понятно.

В пластмассовой коробочке, защелкнутой тугими замочками, не оказалось ничего нужного.

– Не вижу здесь бинта.

– Его может и не быть. Да он и не нужен, я не сильно порезалась. Сейчас уже и кровь не течет.

Он закрыл бесполезную коробочку, взял Настину руку и вытащил из воды.

Кровь еще текла, но уже слабее.

– Больно? – зачем-то спросил он.

– Чуть-чуть.

Он осмотрел порез.

– Можно салфетками закрутить? – предложила она.

Он засуетился в поисках салфеток – сомнительного заменителя бинта – нашел. Аккуратно заматывал ей палец и смотрел, как белая тонкая бумагу становится красной. Много раз он видел кровь, но до сих пор не привык к ощущениям трепещущего страха и гуттаперчевой боли.

– Вот так. Скоро затянется, – решил он успокоить ее, не отпуская ее руки, поймал ее взгляд.

Она внимательно снизу вверх смотрела ему в лицо, ее совсем не интересовал ее порез, ее интересовал он сам. И он это понял. Или ему показалось, что он понял. Не важно. Он не стал долго разбираться: понял или показалось.

Он наклонился и поцеловал ее. Она не отстранилась, не засуетилась. Он отпустил ее руку, обнял и прижал к себе. А она ответила. Целовала и прижималась. И все случилось.

Все случилось быстро, но страстно, и в тоже время нежно, но сильно. Так может произойти только у посторонних, не близких людей. Все случилось на диване в зале.

Она проснулась под утро, еще до рассвета. Сон ужасный приснился, так и явь не лучше. Рядом с ней на диване в гостиной крепко спал Кирилл. Она еле успела приглушить вырвавшийся из груди стон расстроенного душевного покоя. Покоя?

О каком покое идет речь? Она давно не испытывала такого покоя. Заснуть на диване рядом с сильным и привлекательным мужчиной. Разве это не проявившийся впервые за много лет спокойствие? Такое мягкое и пушистое, как будто руки в мохеровых рукавичках нежно погладили душу. Вот только оно не доставляет ей морального удовлетворения сейчас, в данную секунду.

Она, не спеша, чтоб не разбудить Кирилла, сползла с дивана на пол. В полутьме собрала свои вещи и ушла на второй этаж. Ей показалось, что только за дверью родной комнаты она начала дышать. Она промучилась до самого утра, дожидаясь рассвета. Она не любила ночь и всегда удивлялась людям, которые могли проснуться среди ночи и пойти работать. Она даже не могла заставить себя встать с постели и сделать себе чай, не говоря уже о работе. Она просто лежала в постели и думала, думала, думала. Естественно, мысли лезли разные, и глупые, и умные, но ненужные для столь ночного времени. Поэтому не любила ночь. А сегодня был аншлаг мыслей в голове с одними вопросительными знаками: что теперь будет, как ей быть с Кириллом, может, он все сам поймет и уволится, может, не выходить на завтрак, что вообще между ними произошло, помешательство в квадрате?

Она открыла компьютер, и, как всегда, рабочий день начался с осмотра входящих писем. Только с одной разницей, что раньше она с интересом читала, а сегодня она чувствовала растерянность. Она двигала мышкой по коврику, курсором открывая письма и программы, совершенно в них не вникая. Попытка отвлечься от реальности не принесла успеха.

Как она могла вчера так глупо повести себя с Кириллом. Что это вообще было? Помутнение разума?

Ну как? Как она так могла?

Это же ни в какие рамки не лезет. Рамки. А какие у нее рамки? Те, которые она сама себе и понастроила. Рамки одинокой женщины, от которой муж ушел к ее лучшей подруге. Рамки несчастной, плачущей по ночам женщины, не понимающей, как можно писать романы ночью, зато с удовольствием рыдающей в подушку. Рамки матери-одиночки, изо всех сил старающейся дать детям самое лучшее и дорогое. Рамки кошмара обманутой жены. Он медленно, разрывая душу и тело, проник в явь. Рамки ярой ненависти к бывшей подруге, со временем угаснувшей, оставившей выцветшую отрешенность. Ее коварность и предательство, как сиамские близнецы – тихие убийцы Настиного счастья.

А она? Она чем лучше Иры? Переспала с малознакомым человеком. Повела себя, как порядочные женщины ведут себя с мужьями. Но он же ей не муж. Она о нем ничего не знает. Он говорил, что холостой, но отсутствие штампа в паспорте не гарантировало отсутствие невесты.

Она почувствовала себя героиней собственного романа, при этом ни капельки не гордилась наличием схожести. Она без труда могла положить главную героиню в постель с начальником фирмы, пропустив посещение ресторанов и букеты цветов. Но при этом считала в жизни подобную ситуацию поспешной и оправдывала себя тем, что можно писать о чем угодно, при этом оставаться скромной женщиной. А вчера сама попала в подобную ситуацию. А как выбраться – не знала. Погрузилась с головой в романтичные отношения с первым встречным.

– Жизнь – это не роман – скверным голосом напомнила себе Настя. – Ни один автор детективного романа не обязан лезть в эпицентр преступных событий, испытывая на себе новые ощущения.

В ее романах каждый второй герой заводил отношения с другой только потому, что это интересный поворот сюжета. Этого требовала атмосфера любовного романа и главная героиня, к которой у читателей к тому времени просыпались эмпатия и любопытство.

Но она не героиня романа. Какой сюжет ждет ее в жизни? Видимо, очень сложный. С крутыми поворотами скользкой дорожки. Именно это произошло вечером. Отсутствие жены удивляло и успокаивало – Настя автоматически была вычеркнута из длинного списка коварных женщин. Но мысли не давали покоя, скакали из стороны в сторону, никак не могли определить положение, в котором она оказалась. Ее мучала совесть, та самая, которая заснула вечером. И теперь в отместку играла мыслями, как теннисист пинг-понговыми мячиками. Мячик летит от совести – стук – глупая. Настя пасует – стук – желанная. Стук – недальновидная. Стук – привлекательная. Стук – фантазерка, выдумщица, мечтательница. Это большой плюс для писателя, но не Насти. Настя проиграла – плохая теннисистка.

Где были мозги, в каком углу прятался здравый ум, когда нужно было обдумать и выбрать второе между минутным удовольствием и жизненным равновесием.

Ужасно. Просто ужасно.

Она просто поддалась человеческому инстинкту. Никакого женского счастья и удовлетворения. Конечно, она получила удовольствие, но теперь морально опустошена и не совсем может понять, как себя дальше вести рядом с ним. Ведь все что произошло, произошло молниеносно и спонтанно. Произошли отношения, которые не должны дальше развиваться. Они просто не могут дальше развиваться. И что теперь делать? Как объясниться с Кириллом? Что теперь делать? Боясь, что подобного рода мысли приведут ее к умозаключению, что она не женщина, а организм, она постаралась их отбросить.

В душе трепыхалась надежда, что может она встретила человека, который сможет ее осчастливить. Но здравый ум – неожиданно вылезший из глубины (где он там прятался вчера?) – утверждал, что отношения, построенные на мимолетном влечении, очень зыбки.

Она смотрела в монитор компьютера, но не понимала, что читает. Ненужные письма она удаляла, чтобы не засоряли память почты. Ее интересовали письма из редакции. Это самое нужное и необходимое. Но в воскресенье редакция не работала, поэтому она не сильно надеялась, что сегодня что-то пришлют. Хотя чего она ждет? Вчера в редакции все было сказано, все вопросы решены, план на будущий месяц утвержден, осталось только этого плана придерживаться и не филонить. Поэтому она без всякой инициативы клацала мышкой и пыталась отвлечься от грустных мыслей по поводу Кирилла и вчерашнего порыва страсти.

Она зацепилась взглядом за знакомую фамилию и открыла письмо. Прислала помощница редактора Валентины Киселевой. Она совсем недавно стала работать в редакции, милая, культурная, спокойная девушка. Она иногда присылала ей некую незначительную рассылку с новостями, так сказать для информации. Это случалось редко и, кстати, давно уже от нее ничего не было. Сегодня, в свете вчерашних событий это было спасительное письмо. В нем Валентина говорила, что редакция организовала ей встречу с читателями. В ближайшую среду, в пансионате «Подснежник», где и в прошлый раз. Забронировали для нее отдельный коттедж на два дня, а приехать нужно во вторник, так как рассчитывали на фуршет.

За это Настя обожала своих редакторов. Они продумали все до мелочей, а именно, чтобы она не выглядела уставшей на встрече, ей предлагают приехать в пансионат во вторник, переночевать, погулять на свежем воздухе и отдохнувшей в три часа в среду начать общаться с читателями. Также Валентина извинялась, что не предупредила ее раньше. От себя Валентина просила сильно не ругать за беспамятность главного редактора, что ничего вчера не сказал.

«Я и не собиралась ругать, – чуть обиделась она на Валентину за то, что та предположила такой исход событий, – вообще-то я не ругаюсь, а наоборот, радуюсь, что мне организовывают такие встречи».

Она открыла ежедневник и записала план на будущую неделю. Понедельник и вторник до поездки она будет писать, вернее, печатать свой роман, сюжет которого уже год сидит у нее в голове и никак не перекочует на бумагу. Пора уже, пора. Смена обстановки должна хорошо повлиять на написание романа.

Во вторник вечером поедет в пансионат «Подснежник». Он ей понравился, когда она была там на такой же встрече с читателями в прошлый раз. Она вернулась домой и всем рассказывала о нем, о своих впечатлениях, о чистом воздухе, цветочном благоухании и речном пейзаже. В среду встреча с читателями до поздней ночи. Вот и хорошо, что еще на ночь можно остаться в пансионате, а не ехать домой ночью.

Тем более она очень не любила ночь.

Она закрыла все окна в компьютере и выключила его. Сегодня она точно не начнет печатать роман. Мысли не те в голове летают. Не судьба.

Она услышала, как Татьяна Сергеевна копошилась на кухне, делая завтрак. Интересно, что она сегодня приготовит. Должно быть что-то вкусненькое. Голод тут же проявил свою заинтересованность в еде.

Настя блаженно закатила глаза и с ужасом села в кресле, вспомнив:

– Там же Кирилл спит!

***

Кирилл через сон услышал приятное гудение кофеварки. По гостиной поплыл аромат заваренного напитка.

Он сладко потянулся, приподнялся и посмотрел через спинку дивана. Вот тут пришло разочарование. Это Татьяна Сергеевна? И чего ей в воскресенье дома не сидится? Выходной, дети уехали к отцу. Чего, спрашивается, ты пришла?

Он завалился обратно на диван и с головой накрылся пледом.

А он хотел увидеть Настю. В домашнем халате, шлепающую босыми ногами по прохладной плитке, заваривающую для них кофе, и чтобы на завтрак – жареная яичница с беконом и никаких овсяных каш.

Он под пледом стал одеваться.

– Ой! – услышала Татьяна Сергеевна его возню. – Кирилл, это ты что ли?

– Я. Доброе утро, Татьяна Сергеевна. – Быстро выглянул он из-за спинки дивана, надеясь, что она не захочет близкого приветствия. Настолько близкого, что заметит его вид.

– Ты чего? – из кухни спросила она. – У телевизора заснул что ли?