Цитаты из книг автора «Алёна Долецкая»

неправдами умолять прокатчиков немного задержать премьеру, чтобы она совпала со спектаклем и Файнз появился бы в Москве в ореоле двойной славы. Праздник – так праздник по полной. В тот же год завезли в Кремль выставку «Сокровища Тауэра» и открыли ещё одну, из Королевской академии искусств – «Ожившие мосты» в Третьяковской галерее. В общем, Москва дымилась, и список наших подвигов здесь неполный. И вот во время очередного перекура на лестничной площадке в Библиотеке иностранной литературы, где у нас был офис, меня вызывает шеф Энтони: – Alioshka, я очень волнуюсь. – Что случилось? У нас всё под контролем – деньги ищем, выставки делаем. – Я заметил, что ты со своей командой слишком часто стала ходить в курилку. Это значит, что вы в стрессе. Чем я могу помочь? Ну, натурально – мы в стрессе! И я ему, как на духу: едва хватает рук на перевозки выставок, бесценных объектов культуры, материальных и живых. А визы? А разрешения? А запреты? Россия 90-х – не в лучшей форме. Но начальник мой, под которым таких Alioshka было в шесть раз больше – британская наука и техника, образование, университетские

Иванушку, что вот он сейчас через минуту пришлёт мне извинение и охапку цветов. Не присылает. Прошло полгода. При встрече я вернулась к этой теме. Джонатан рассеянно так ответил: «А, да-да-да-да, да-да-да, да, вы правы». Вот и всё, наше вам с кисточкой от начальства. А ведь грозился уволить. Совсем другой случай из предыдущей жизни: в 1996 году шотландец Энтони Эндрюс пригласил меня в Британский совет возглавить отдел искусства и пиара. Готовились к 850-летию Москвы, и Эндрю сказал: «Хочу, чтобы Великобритания и Россия отпраздновали эту важную дату так, чтобы наконец показать, что связи наших стран крепки, как никогда». Уж мы показали! Наша крепкая команда, практически «сердца четырёх», сделала за год восемь или девять проектов федерального масштаба. Одержимые и влюблённые в своё дело, мы взорвали культурную Москву со всех сторон. Обклеили весь Московский метрополитен – режимное предприятие, напомню! – четверостишиями русской и английской поэзии, а ночью русские и британские актёры читали стихи на станции «Рижская». Привезли премьеру английского спектакля «Иванова» с Рефом Файнзом в главной роли. А тут подоспел фильм «Английский пациент», и пришлось правдами и

– Значит, так, Алёна, ещё одна такая обложка – и я тебя уволю. – А что, Джонатан, не понравилась? – Никуда не годно. Ты вообще цифры продаж видела? У-у-у-п-с! А мне цифр-то никто не показывал! Типа главный редактор не обязан видеть всех цифр продаж. Очень низкие – его расстроят, от высоких – охватит гордыня. Ньюхаус спрашивает: «Как не показывали?!» Подать сюда Ляпкина-Тяпкина! Оставляет мне все бумажки и уезжает. И я, с трясущимся заячьим хвостиком и мокрым затылком, думаю: «Вот так лажа!» Сажусь и вижу: действительно в этом месяце цифры меньше, чем в предыдущем. Намного. Иду к тогдашнему генеральному директору, чуть ли не рыдаю, говорю: «Миша, какое позорище-то, а?» Он говорит: «Где позорище? В апрельском? Там не позорище, там подъём!!!! Этот номер же напечатали намного меньшим тиражом. В апреле продажи всегда пониже, вот мы и опустили тираж. Относительно всего предыдущего – это как раз очень высокие цифры». Я лечу к компьютеру: «Уважаемый Джонатан, изучила цифры. Оказывается, номер с платиновым шлемом – бестселлер в рамках апрельского тиража». И сижу жду, как Алёнушка братца

с её воронками. Съёмка была приличная, но не выдающаяся: модель – средненькая, и кадра, достойного обложки, в полученных фотографиях не оказалось. И я говорю моему тогдашнему арт-директору, англичанину Брендану Паркеру: «Брендан, это тоска. Надо что-то делать». А у нас с ним был общий любимчик – знаменитый арт-директор Harper’s Bazaar Александр Бродович, пожизненный конкурент креативного директора Condé Nast, легендарного Алекса Либермана. Вспомнили, что десятки лет тому назад у Бродовича была похожая проблема: чуть ли не Аведон сделал не самую удачную съёмку. И тогда Бродович создал из той фотографии коллаж, как будто модель позирует в шляпе. Аведон кричал: «Как ты смеешь покушаться на мой кадр?!» В итоге два титана сговорились-помирились, и этот номер позже оказался бестселлером, попал во все архивы лучшего, что сделано в глянце. И тогда мы решили сделать нашей девушке с обложки платиновый космический шлем из фольги: вы видите девушку-космонавта. Обложка была провокационная, ни на что не похожая. Выходит номер, приезжает владелец издательского дома Джонатан Ньюхаус в Москву, закрывает дверь в моём кабинете, садится и говорит:

но, кто же это такой под ним работает. Никто не любит неуправляемых подчинённых. Придя в Vogue, я думала, что знаю этот закон. Верила, что Vogue – библия моды, журнал – мечта, до которой с хрустом плечевых суставов хоть как-нибудь пытаются дотянуться обычные женщины. Если не получается дотянуться, то хотя бы просто, на ночь глядя, восхищаться и думать, что когда-нибудь у неё будет такая же красивая жизнь, и даже если она будет не у неё, а у её дочери, то жизнь приобретёт некую новую форму. Для меня Vogue не был просто журналом, он был новой эстетикой существования. Мы работали по восемнадцать часов в сутки: допрыгивали до невозможного. В Америке, где сидят все крупные агентства лучших фотографов и моделей, на наши телефонные звонки отвечали: «Where are you from? Moscow? Moscow, Massachusetts? Vogue? Russia? You sure?» И да, это дурно говорит об образовательном уровне Соединённых Штатов Америки, но мне биться в эти ворота было иногда весело, а порой ужасно обидно. Но мы бились и делали невероятное. В 2001 году стукнуло 40 лет полёту Гагарина. Для номера, посвящённого космосу, мы придумали сильную съёмку – нашли пустыню в Америке, которая была копией лунной поверхности

Эх, начальник! Власть в самом полном смысле слова вовсе не всегда принадлежит человеку, который занимает высший пост. И это происходит не только в России – так везде. И всё же в офисной работе у тебя всегда есть начальник, с которым нужно выстраивать отношения – хотя бы для того, чтобы обеспечить безопасность собственного места. Вот Алексей Зимин когда-то делал замечательную российскую версию GQ в качестве главного редактора. Журнал был особенный, не похожий ни на какой другой. На тот момент такого уровня публицистики не было. Но Зимин не имел ни малейшего представления о взаимоотношениях с начальством. Поэтому на встречах с руководством компании – главная тогда была из австралийского Condé Nast – он каждые две минуты смотрел на часы и падал головой на руку, изображая смертельную скуку. На все вопросы и предложения: «Алексей, а может быть, сделаем то-то и то-то?» – он тихо гудел басом что-то невнятное, и на этом заканчивалось его участие в командной работе. Конечно, это раздражало руководство. No communication. В конечном итоге несговорчи

фильме «Дочь Райана» Дэвида Линна

А Юля – человек температуры даже не 36,6, а 35,2 – на съёмках у неё всегда всё гладко, ровно и небо одного цвета.

Мы с ней очень разные, она никогда, мне кажется, не выходит из образа, даже когда спит, я же постоянно забываю «надеть лицо».

Кто-то скрывает следы ночной вечеринки, ну а я в этот раз – следы бессонной ночи в обнимку с книгой.