Глава 6

Данил

Я в аду? Или это ад во мне? И почему в моей голове звонят колокола?

Боль потрошит сознание на части. Все, чего хочу – это сдохнуть в эту же секунду. Я не понимаю, что за звуки вокруг, и приходится сквозь боль разлепить глаза. Взгляд не с первого раза фокусируется на пространстве передо собой. Смотрю сначала на идеально белый потолок, следом на серую стену, и только потом соображаю, с какой стороны идет звук. Через силу поворачиваюсь к его источнику.

Вполоборота ко мне сидит вчерашняя неадекватная девица и играет на пианино. Пианино, мать вашу! Какого черта?

– Хватит, – хриплю со стоном.

Каждое движение ее пальцев по клавишам отдается в голове такой болью, что у меня не получается свободно дышать.

– Хватит! – Озвучиваю уже громче, кое-как приподнимаясь на подушках.

Нет, она точно дурная, потому что всего лишь оборачивается на мой голос и продолжает шмякать пальцами по инструменту.

– Доброе утро, – нараспев произносит… как ее там… имя… не могу вспомнить.

– Ты издеваешься? – Кривлюсь от каждой гребаной звонкой ноты.

– Прости, не расслышала. Тебе не нравится музыка? Это токката и фуга ре минор. Иоганн Себастьян Бах. – На ее губах появляется ехидная улыбка, а пальцы как будто сильнее давят на клавиши.

– Ты зачем это делаешь, а? – обхватываю голову руками, массирую виски и, наконец, замечаю, что на мне лишь боксеры, а сижу я на кровати, которая не была выбрана мной в качестве спального места в этой квартире.

И какого черта я раздет и в чужой постели? Перевожу взгляд на мадам, очень виртуозно эксплуатирующую фортепиано.

– А напомни, как я оказался здесь? – Осторожно спрашиваю ее, потому что конец прошедшего вечера мелькает лишь отрывками. Я не помню и приблизительно, сколько вылакал виски.

– Без понятия. Ты просто пьяный нагло влез в мою кровать. Пить меньше надо, чтобы не задавать потом таких тупых вопросов, – девица делает вид, что и не замечает, как я постанываю в такт к каждому звуку, извергаемому ее адской машиной.

Вот стерва! Я не выдерживаю. Превозмогая все наказания моего организма за вчерашнюю спиртную вакханалию, срываюсь с постели и за два шага оказываюсь возле пианистки. Она даже не успевает убрать свои ручонки, как я уже выдергиваю шнур из розетки и отсоединяю его от самого инструмента. Наступает долгожданная, спасительная тишина.

– Как хорошо, – блаженно выдыхаю, опираясь одной рукой о край пианино, другой – сжимаю провод от его блока питания.

– Ты вообще уже! – Девчонка возмущенно подскакивает, а ее звонкий голос не лучше звуков клавиш.

Опять морщусь и задерживаю дыхание от пронзающей голову боли. Чувствую, как из моих рук пытаются выдернуть шнур. Черта с два, детка! На меня смотрят широко распахнутые карие глаза, а в них – негодование вместе с отвращением. Аккуратные темные брови на точеном девичьем лице недовольно сдвинуты у переносицы.

– Отдай!

– Похвастаешься своими музыкальными навыками перед кем-нибудь другим и как-нибудь в следующий раз, – хмыкаю я, легко выдергивая из ее пальцев шнур, и невольно отмечаю: такие тоненькие, а ведь по клавишам били, словно молотки.

– Я не хвастаюсь. Мне заниматься надо, – она снова тянется за конфискованной мной деталью к ее пианино.

– А давай потом? – Я легко перебрасываю шнур в другую руку, поднимая его над ее головой.

– Давай без «давай»? Я, вообще-то, в консерватории учусь. У меня концерт скоро, – недовольно шипит мадам, глядя на меня с вызовом.

Прекрасно. А Ник говорил, что с соседкой проблем не будет, а она собирается бренчать сутками на пролет…

– То есть это не единоразовая акция мести? – Кривлюсь я.

– Нет, – девочка ухмыляется, гордо приподнимая свой острый подбородок. – Я играю каждый день минимум по два часа.

– Не сегодня, – ухмыляюсь ей в ответ, но голова начинает раскалываться так, что я решаю прекратить нашу бессмысленную перепалку.

За инструмент она в ближайшее время не сядет точно, пока я не высплюсь. Делаю шаг в сторону от девчонки, но эта заноза и не собирается сдаваться. Она резко дергает к себе шнур, все еще крепко зажатый у меня в руках, но явно не ожидает, что я тут же потяну его обратно к себе.

Сила моих рук против тоненьких ручонок. С громким «ой» она теряет равновесие и впечатывается всем тело мне в грудь, а ладонями инстинктивно обхватывает меня за талию. Мы так и стоим пару секунд недвижно посреди комнаты: я в одних боксерах и со шнуром в руке, и она, прижавшаяся ко мне, дабы окончательно не полететь на пол. Ее высоко завязанный пучок волос на голове утыкается точно в мой нос, и я непроизвольно вдыхаю аромат чего-то сладкого, напоминающего фруктовую жвачку. Пахнет вкусно. Даже слишком, что на мгновение я забываю о живущей в голове боли.

– Отцепись. – Девочка тут же пытается отлипнуть от меня, отталкиваясь теплыми ладонями от моего торса, а ее бледные до этого щеки за секунду становятся ярко-алыми.

Я со смехом развожу руки в стороны, не коснувшись ее миниатюрного тела даже мимолетно. Черт! Как же ее имя? Еще такое дурацкое… Карина? Альбина? Алина? Точно!

– А я тебя и не держу, Мальвина.

Спешно отстранившись, она пропитывает меня презрительным взглядом.

– Меня зовут Альвина, козел! – Сверкает своими темными глазищами, язвительно выплевывая последнее слово.

А я лишь растягиваю губы в улыбке. Попятившись к выходу из чужой спальни, победно размахиваю шнуром от фортепиано перед носом Мальвины.

– Да хоть Буратино, но играть ты сегодня не будешь, – и исчезаю в коридоре, оставляя девчонку стоять посреди комнаты с изумительно приятным миксом из возмущения и отвращения на лице.

Но запала язвить хватает ровно до того момента, как я закрываю за собой дверь соседней комнаты. Мне едва хватает сил сделать три шага до диванчика в крохотной спальне. По сравнению с остальным стильным и уютным антуражем квартиры, эта комната выглядит каморкой. Она практически полностью заставлена какими-то коробками разного размера, остатками обоев и плинтусов. Здесь нет даже занавесок на окнах, только полуторный, слегка потрепанный диван. Разместившись на нем, я забрасываю шнур куда-то в угол. И теперь понимаю, почему отправился спать вчера не сюда: жестко, тесно и жутко неудобно. Но сейчас уже плевать. Алкоголь начинает мучительно покидать мое тело, оставляя после себя озноб и взрывы боли в голове.

Я даже не двигаюсь с места, когда в резко распахнутую дверь спальни залетают мои футболка и джинсы, приземлившись прямо на стоящие в углу коробки.

– Бешеная…– шепчу себе под нос в ответ на громкий хлопок закрывшейся обратно двери.

Мне плевать на все выходки Альвины-Мальвины. Пусть хоть на голове пляшет, но в ближайшее время я точно никуда не съеду. Проще самому вытурить эту девицу отсюда.

Я пытаюсь заснуть, но вместе с похмельем меня окутывает ненависть. Начинаю ненавидеть каждую секунду своей жизни и вчерашний день в том числе. Ненавижу эту квартиру, в которой буду вынужден бомжевать неопределенный срок. Ненавижу отца…

«Дерьму место в дерьме», – к горлу подкатывает тошнотворный спазм, когда опять слышу его стальной, надменный голос у себя в голове, прорвавшийся через непрекращающийся поток боли.

И вспоминая, где и как прошел мой вчерашний вечер, уже с лютой ненавистью понимаю: он прав. Ведь прошлую ночь я опять провел со своими демонами.

Глава 7

– Как это нет? Вообще? Совсем? – Смотрю на заместителя декана и искренне не понимаю того, что было озвучено мне пару секунд назад.

– Совсем, – Наталья Ивановна трясет своей химической завивкой на голове.

– Нет, вы не понимаете, – я нервно ерзаю на стуле и с чувством заглядываю ей в глаза, не собираясь сдаваться. – Мне очень надо.

– Очень-очень, – поддакивает Аня, топчась за моей спиной.

Мы обе уже минут пятнадцать торчим в деканате, пытаясь вернуть меня в общежитие. Нас даже не смущает, что третья пара началась уже где-то полчаса назад, что сам небольшой кабинет с портретами Глинки и Шопена на стенах заставлен цветами в честь дня рождения одного из сотрудников факультета, а заместителя декана ждут в приемной самого декана, чтобы начать торжество. Я лишь усердно киваю, подтверждая слова Ани. Никто даже и представить не может, как мне нужно обратно в эту чертову общагу!

– Мальчевская, – вздыхает женщина, с укором просматривая на меня поверх своих очков, и по ее тону я понимаю, что не собирать мне сегодня вещей, – ты, конечно, у нас гордость консерватории, невероятно талантливая девочка, но это тебя не освобождает от общих правил получения комнаты в общежитии. Ты от места отказалась? Так?

– Так… – Надежда в душе становится еще призрачнее, чем мираж в пустыне.

– На твое место заселились?

– Заселились… – Становится ясно, что затея была провальный изначально, но я не опускаю руки и мило хлопаю ресницами. – Ну, пожалуйста.

Наталья Ивановна лишь разводит руками:

– Прости, дорогая, но в этом семестре это невозможно. Могу попробовать после Нового года решить что-то с твоим возвращением в общежитие.

Фраза «после Нового года» окончательно рубит во мне все связи с надеждой не делить жилплощадь с чужим и неприятным мне человеком. Становится так обидно, что начинает противно щипать глаза от подступающих к ним слез. Нет, я не выдержу жить с ним до Нового года.

– Ладно, – рвано вздыхаю и, обняв свою сумку, плотно набитую нотами, поднимаюсь со стула. – Я поняла.

Аня с таким же вздохом следует за мной на выход из деканата, поддерживающе похлопывая меня по плечу.

– А у тебя какие-то проблемы в квартире, где ты сейчас живешь? – останавливает нас голос Натальи Ивановны на выходе.

– Что-то типа этого, – грустно усмехаюсь.

О, это больше, чем просто проблемы. Это кошмар.

– У нее в квартире домовой завелся, – хихикает Аня, за что тут же получает от меня размашистый удар локтем в бок.

– Домовой? – с мгновенным интересом оживляется Наталья Ивановна. – Так ты попробуй с ним подружиться. Конфетку ему в темный уголок на кухне положи, молочка в мисочку на ночь налей. Скажи ему, что не обидишь, дружить предложи. А если он так и будет дальше тебя беспокоить, святой водой углы окропить надо.

Слышу, как рядом уже буквально давится от смеха Аня, а мне кажется, что я оказалась в каком-то дурацком цирке. Выталкиваю подругу из деканата и, сдержанно попрощавшись с Натальей Ивановной, сама скрываюсь за его дверями.

Хохот Ани эхом разносится по пустому коридору. Сдерживая в себе нарастающий шквал нецензурных слов и мыслей, подпираю спиной стену и просто смотрю на то, как кому-то очень смешно. Жаль, только не мне… Ведь не ее ждет «милый» домовой.

– Хороший совет же, – лыбиться Аня, утирая слезы из уголков глаз. – Может, тебе реально попробовать: молочко, конфетки… дружба… – На последнем слове она игриво подмигивает.

Я молча и в упор смотрю на Аньку, мысленно прокручивая в голове ее дальнейшие действия. Вот сейчас она посмеется, пойдет на пару, отсидит репетицию и вернется в комнатушку общежития, где ее не ждет никакая похабщина в виде зачетных сисек и никто не указывает, когда и как ей играть на своей скрипке.

А вот мой провод от инструмента был возвращен лишь вчера утром, когда Данил все же соизволил выползти из своего убежища. Заспанный, помятый во всех смыслах: и лицо, и футболка со спортивными штанами.

Он резко появился в гостиной, загородив широкими плечами весь дверной проем. Смерив меня взглядом, который идеально подходит пустому месту, просто без слов швырнул забранную себе вещь на стол во время моего завтрака. Именно швырнул. И после этого беззвучного представления, не дожидаясь моей реакции, мой «замечательный» сосед вернулся в свою спальню, а я так и осталась сидеть, изумленно поперхнувшись едой.

За два дня прошедших выходных мы в прямом смысле не виделись. Мне показалось, что мой сосед вообще больше не выходил из комнаты. Лишь ночью услышала шум льющейся воды в ванной. И я ни разу не видела, чтобы Данил ел. Никакая чужая еда так и не появилась за эти дни в холодильнике. Только то, что покупала я сама. Даже сегодня утром собиралась на учебу в полной тишине. И о том, что я в квартире не одна, мне напомнили огромные мужские кроссовки, брошенные на коврике у двери.

Мне, конечно, все равно, чем Данил питается и чем занимается. То, что мы толком и не пересеклись за все выходные – это прекрасно, но как бы там ни было, мириться с таким соседством я не собиралась. Правда все мои планы только что рухнули окончательно: вернуться в общежитие я пока не могу.

– Ты идешь? – Аня дергает меня за лацкан пиджака, вырывая из легкого ступора.

– Нет, – отрицательно мотаю головой, – у меня на сегодня все.

– Домой спешишь? – Анька в который раз задорно подмигивает.

А я лишь цокаю языком, закатываю глаза, вставляю в уши наушники, где играет концерт №2 Рахманинова, разворачиваюсь и оставляю подругу посреди коридора в полном одиночестве.

Мне не хочется домой. Лучше буду бесцельно шататься по улицам еще пару часов, чем приду туда, где не чувствую ничего, кроме дискомфорта. И я бы шаталась, если бы не мелкий, колючий дождь в дуэте с яростными порывами ветра. . А одежда на мне совсем не по погоде: легкая футболка под пиджаком и джинсы. Только от дождя можно спрятаться под зонтом, а вот от собственного настроения спрятаться не удается. Так душно и тяжело на душе, что я буквально плетусь домой, под мощные и яркие аккорды первой части второго концерта. Оказавшись на пороге квартиры, понимаю, что зря рано радовалась нашим редким встречам с Данилом. То, что он за пределами своей комнаты, но находится где-то в квартире, я понимаю мгновенно. Дверь в его комнату распахнута настежь, но кроссовки огромного размера стоят в коридоре. .

Я быстро скидываю обувь, пиджак, сумку, делаю три глубоких вдоха и осторожно захожу в гостиную. Увиденная картина мира вынуждает ахнуть. Как? Как вообще такое возможно? Меня не было всего полдня, а тут…

Все, чего мне хочется, так это топать ногами, материться и орать, когда взгляд охватывает пространство кухни-гостиной. Но лишь слышу скрежет своих зубов, который звучит громче, чем волнообразные арпеджированные пассажи в моей голове, и чувствую, как начинает сводить судорогой пальцы от того, с какой силой я сжимаю кулаки. Выдергиваю из ушей наушники, кидаю их на стол и грозно обращаюсь к темно-русой макушке Данила, которая выглядывает из-за спинки дивана:

– Ты вообще уже?!

– И тебе привет, – спокойным басом выдает Данил, не поворачиваясь, и даже не престает залипать в приставку на телевизоре, висящего на стене.

На экране огромной плазмы мелькают какие-то гонки, перестрелки, а у меня мысли о том, как бы его придушить, и чтобы на адском суде мне за это еще и медаль дали. Я продолжаю ошарашенно осматривать кухню и гостиную. Лучше бы Данил не выходил из комнаты и прикасался к еде и дальше.

Идеально чистая, убранная кухня, которую я оставила за собой всего несколько часов назад, словно превратилась в поле битвы после какого-то кулинарного шоу. Грязная сковородка брошена на заляпанной каплями от масла индукционной плите, на белой гранитной столешнице разбросаны ложки, вилки, скорлупа от яиц. Аккуратно стоящие до этого в шкафу баночки со специями теперь в хаотичном порядке брошены прямо на столе. Пустая коробка из-под замороженной пиццы, парочка пустых бутылок колы, обертки от каких-то конфет и сладостей… Данил даже не удосужился убрать использованные тарелки в посудомойку. Я уже молчу про то, что невооруженным глазом даже отсюда вижу заляпанные поверхности серых дверей кухонных шкафчиков и ящиков.

– Убери, – проговариваю через зубы и стараюсь дышать медленно и глубоко, чтобы сдерживать неуемное желание просто схватить Данила за ухо и ткнуть во все это носом.

– Чего? – отстраненно переспрашивает он.

Я делаю шаг к дивану и становлюсь почти напротив Данила, загородив собой часть экрана телевизора. Но мой сожитель особо и не реагирует на мое появление перед собой, лишь сосредоточенно кусает губы и продолжает сидеть в позе Будды, опершись локтями на разведенные в стороны колени, начиная активнее дубасить пальцами по геймпаду. Волосы взлохмачены, а пряди у лица распались кривой пробор, демонстрируя недовольную складку между широких бровей.

– Убери за собой на кухне, – повторяю громче и жестче, перемещаясь прямо в середину экрана.

– Минут через пятнадцать, когда закончу раунд, – без эмоций озвучивает Данил, пытаясь рассмотреть то, что происходит за моей спиной.

– Я хочу поесть нормально, а не в свинарнике.

– А я хочу, чтобы ты отошла от телевизора, потому что твой папа не стеклодув. Подождешь, ничего с тобой не произойдет, – равнодушно пожимает плечами, а я понимаю: он и не собирается поднимать свой зад.

Поэтому я проделываю примерно то же, что он сделал в субботнее утро, только с моим инструментом. Просто выдергиваю провод, соединяющий приставку и телевизор.

– Убери. Сейчас. – Важно киваю подбородком за его спину и оборонительно скрещиваю руки на груди.