Растет парень. Умный, ловкий, самостоятельный. Из лука стреляет уже прилично… для своего возраста. Пора искать ему хорошего учителя меча – луку любой пастух научит, а вот мечу только южанин.
С Мархом поговорить бы об этом. Он присоветует.
Да и вообще – я соскучился по моему Коню. Похвастаться перед ним сыном… пусть скорее находит свою златокудрую суженую, себе такого же парня заведет.
В Лотиане сейчас спокойно, так что почему бы нам и не съездить в гости? Перезимуем.
Надолго отлучаться не следует, и мы срежем путь через приграничье Аннуина. Дорога через весь Прайден займет не больше дня. Ну и, скажем, месяц проведем в Корнуолле. Мой парень не любит скучную лотианскую зиму – вот и побегает по Корнуоллу, там теплее.
Лотиан на зиму можно оставлять спокойно: тут самое страшное, что может случиться, – это буран. Но тогда уж никакой король не поможет.
Ух ты!
Мы едем в гости. К дяде Марху. На юг. Там зимой снег бывает один-два дня, не больше.
Вот здорово! Не то что у нас.
А еще дядя Марх – друг папы и брат мамы. И король. Как папа. И еще что-то… я не запомнил.
Я думал, мы поедем на лошадях. А оказалось всё гораздо интереснее. Мы вышли из башни, и папа повел нас в круг камней. Потом мы все взялись за руки и оказались… а я не знаю, где.
Я никогда тут не был.
Так интересно: небо серое, снега нет совсем, горы незнакомые. Папа говорит, что мы еще сегодня придем к дяде Марху.
Марх так хорошо опахал Корнуолл, что до него мне не добраться. Но он наивно считает себя неуязвимым. Слабость каждого из нас – в тех, кого мы любим.
Ирб со своим щенком даже не счел нужным уйти в Аннуин. Идет по границе миров, свято убежденный в безопасности. Смешно! Вроде он умный… был.
Тебе будет очень больно узнать о гибели друга, сестры и их сына, а, Марх?
Уверен, твое отчаянье будет безмерным. Достойной наградой за мои труды.
Будь они корнуольцами – хоть один из них! – их бы защищала священная борозда. Но они лотианцы. Им не поможет ничто, кроме собственной силы, – да и она не убережет тоже.
Смутно различимые гребни холмов и кромка неба начали смываться, земля стремительно уходила куда-то вниз… Друст еще не понял, что это, еще считал это интересным, а Ирб закричал:
– Гвен! Зови мать! Он был ее мужем, он не тронет ее! Зови, спасай Друста!
Ответа мамы мальчишка не услышал: с ревом прорванной плотины начала прибывать вода – до колен, до пояса, до груди… Мама подняла его, посадила на плечи – Друст заревел на всякий случай, но вода не пропала, и только папа кричал что-то, а потом…
Потом окрестные горы обернулись волнами.
Выше любых гор.
Они обрушились на них. Мерзкая соленая вода попала в рот и нос, такая противная… когда волна схлынула, то Друст принялся отплевываться.
Они оказались на островке посреди моря.
Папа кричал:
– Рианнон, стерва, подстилка, это твоя дочь и твой внук, спаси их от своего…
Последнего слова мальчик не понял.
Их островок был как плот – волны кидали его, но он не тонул.
А потом море стало стеной. Волна была выше башни – и обрушилась на них… Гвен и Друст завизжали от страха…
…обрушилась бы.
Эта стена воды налетела на невидимый утес. И раскололась.
Ирб что-то кричал про Рианнон… все слова были незнакомые. Но бабушка, кажется, поняла именно их – Друст увидел, как по гребням волн скачет белая кобылица. Мальчик никогда не видел мамину маму, но сразу догадался: это она. Это ее звал папа такими интересными словами.
– Спаси их, б…
Вероятно, Ирб хотел сказать «богиня».
Друст не понял, как оказался на спине белой лошади, мама села сзади, а папа…
– Папа!
Следующую волну Ирб отразить не смог.
– Па-апа-а-а!!! – звенел над ярящейся стихией крик ребенка.
– Папа! Папа! – кричал Друст, не понимая, где он, не видя, что моря больше нет.
– Успокойся, – незнакомая женщина… бабушка? – прижимала его к себе. – Будь мужчиной.
– Где папа?!
– Он погиб.
Друст заревел, отчаянно, до черноты, до слепоты…
Он не видел происходящего, не понимал, что белая кобылица несет их сквозь миры, не заметил, как они снова оказались в мире людей – подле незнакомого высокого замка. Не увидел и того, кто выбежал им навстречу.
Друст только почувствовал, что его сжимают руки… отца?
Мальчик очнулся. Этот широкоплечий рыжеволосый человек был не похож на Ирба. Но его рукам хотелось довериться.
– Малыш… малыш… – повторял он, и Друсту стало спокойнее от этих слов. Он приник головой к его плечу.
– Марх, Ирб погиб. Убит Манавиданом. Он выпустил силу Ворруда.
Молчание.
– Это его сын. Друст.
Молчание.
– Я не смогла… Не успела…
– Обоих?
– Нет, Гвен жива.
Бесстрастный голос:
– Что с ней?
– Не знаю. Она… ей… вряд ли она вернется в мир людей.
– Ясно.
– Марх, я не могла спасти троих!
– Не кричи. А то я решу, что ты не захотела спасать Ирба.
Ты презираешь меня, сын мой. Ты смеешь меня презирать.
Ты мне не веришь. Ирб твой друг… был твоим другом, и для тебе «не смогла» значит «не захотела».
Как мне объяснить тебе, что я испугалась Манавидана и сама?
Поверишь ли ты, что я никогда не видела своего бывшего мужа в такой ярости? Поверишь ли, что я испугалась за собственную жизнь?
Из Ворруда не выходил никто – и промедление грозило бы мне… я не знаю, чем. Над Воррудом у меня нет власти, Марх.
А Ирб уже был в Ворруде, когда я прискакала.
За что Манавидан так возненавидел его – я не знаю.
Поверишь? Нет?
За что, малыш? За что тебя так?
Ты как котенок – свернулся и спишь. Детские раны заживают быстро – что на теле, что на душе. Пройдет совсем немного времени – и смерть отца станет для тебя лишь смутным воспоминаем детства.
Я постараюсь заменить тебе его. Я сделаю для тебя всё, что сделал бы для собственного сына. Нет, не так. Я сделаю гораздо больше – чтобы хоть как-то оплатить мой долг.
Ты не узнаешь этого, маленький Друст, не узнаешь никогда: это я, я виноват в смерти Ирба. У Манавидана не было причин ненавидеть его. Он метил в меня. А я… глупец, мы о стольком говорили с Ирбом, о важном и пустячном, но я забыл рассказать ему о ярости моего отчима. Забыл предостеречь.
Если бы Ирб знал…
Поздно.
Я даже не знаю, какими тропами он ушел. Что происходит с теми, кто гибнет в Ворруде?
…Он прожил сотни лет или даже тысячи – и погиб из-за меня. Всего лишь неосторожность друга. Лишь одна нерассказанная история своей юности. Пустяк.
Мы, живущие веками, привыкли, что хрупка человеческая жизнь. Мы привыкли к смертям людей, как они сами, должно быть, привыкли к листопаду.
Им наша жизнь кажется вечной – и мы забываем, что и она висит на точно таком же волоске.
Спи, маленький Друст. Тебе не стоит знать всего этого. Что изменит твоя скорбь? – разве что сделает жертву Ирба напрасной.
Если бы его можно было вернуть скорбью – я бы завыл, как сотня плакальщиц.
Но он погиб, чтобы ты жил. Жил не в горе, а в счастье.
Так что будем жить, малыш. И постараемся жить счастливо – по крайней мере, ты.
Горевать Марху не было времени: у него на руках был мальчишка, с которым приходилось быть неотлучно. Даже ночью брать в свою постель, иначе ребенок не спал и ревел от страха. Твердил: «Волна! Волна! Папа!»
С Друстом надо было что-то делать. Марх, при всей любви к Ирбу и Гвен, не годился в няньки их сыну. Даже сироте.
Так что король собрал эрлов на совет.
Только нелюдь.
Сам Марх явился в собрание с племянником на плечах. Мальчишке эта поездка верхом явно нравилась.
На трон король садиться не стал, остановился посреди залы и рявкнул:
– Пусть уйдут те, кто не хочет или не может помочь Друсту!
Никто не вышел.
Тогда Марх самым нецарственным образом согнулся, спустил малыша на пол и легонько толкнул его:
– Выбери, у кого бы ты хотел погостить.
Колл, сын Коллфевра, скорчил ему забавную рожу, и Друст подбежал к нему.
Колл скорчил другую рожу.
Друст засмеялся – первый раз после гибели отца.
В тот же день, вечером, они сидели у очага – Марх и Колл. Рядом спал мальчишка, по привычке крепко сжимая руку дяди.
– Воспитаешь его?
– Это несложно. Героев растить легко.
– Что же трудно?
– Трудно вырастить достойного человека. Но я постараюсь.
– Он переживет свое горе?
– Он мал. В этом возрасте беда забывается быстро.
– Или не забывается вовсе.
– Марх, пусть шрамы остаются – но раны всё-таки заживают.
– Увезешь к себе?
– А куда еще? Хен Вен обрадуется… ухрюкается от счастья.
– Ты уверен, что он ей понравится?
– А ты в этом сомневаешься? Да ну?
– Это хорошо, – медленно кивнул Марх.
– Что именно? – Колл посерьезнел.
– Хорошо, что он выбрал тебя. Или ты его – неважно. Хорошо, что он будет расти у тебя. Вдали ото всех.
– Сменить ему имя?
– Не стоит. Мои эрлы не болтливы. О спасенном сыне Ирба скоро забудут. Ты же не собираешься принимать гостей и показывать воспитанника?
– Да уж!
Они оба рассмеялись: Колл славился своей нелюдимостью.
Потом эрл-Свинопас спросил:
– Марх, что ты задумал? Для чего ты хочешь спрятать Друста?
– Не поверишь: не знаю. Просто… лучше появиться сразу сильным. И не показывать до поры свою мощь – пока не понадобится. А в этом мальчике заключены немалые силы. Пусть его считают погибшим. Пусть о нем забудут. Тем ярче будет его возвращение – но уже не ребенка.
Колл кивнул и сказал негромко:
– Будь уверен, мой Король: сын Ирба взрастет в тайне и явится во всей мощи – в свой час и к своей славе.
Марх вздрогнул. Он слишком хорошо помнил, кто когда-то сказал эти слова о нем самом.
История – повторялась?
Собрать Друста на долгие годы учебы было делом недолгим: Колл не признавал никаких излишеств, во всем походя скорее на крестьянина, чем на эрла. Так что мальчику выдали запас добротной, но некрашеной одежды – и всё. Эрл-Свинопас решительно сказал, что прочее или есть у него дома, или этот кутенок сделает себе сам.
Друст ничуть не боялся покидать Тинтагел, хотя еще вчера не мог отойти от Марха и на шаг. Он только спросил:
– Дядя Колл, а с нами по дороге не..?
– Нам недалеко идти, – успокоил его Свинопас. – Ничего не случится.
Марх взял племянника на руки:
– Удачи, малыш. Вырасти сильным и мудрым. Слушайся наставника – и Хен Вен.
– А кто это – Хен Вен?
– Узнаешь, – хмыкнул Колл.
Они вышли из замка и довольно долго шли холмами на юг. Вдруг на одном из холмов Друст почувствовал… это было почти как там, куда их привел отец…
Мальчик заревел от страха, но Колл не обратил на его слезы никакого внимания. Железным захватом стиснув запястье малыша, он продолжал идти, почти таща его за собой, – Друст, конечно, пропустил тот миг, когда Колл свернул. Свернул не за менгир, не в лесной чаще, не в сумерках и не в туманах – а в солнечный полдень, прямо на вершине холма. И внизу стала видна хижина, которой только что не было.
К хижине был пристроен свиной закут – почти такой же большой, как это убогое жилище.
И оттуда – то есть из закута, не из дома – вдруг раздалось такое громкое и радостное хрюканье, что Друст даже позабыл реветь и бояться.
– Иду, малышка, иду, лапушка! – отвечал в пространство Колл, ускоряя шаг.
Друст побежал вприпрыжку, чтобы не отстать.
– Я тебе маленького свинопаса привел… – приговаривал Колл на ходу, словно успокаивая то огромное существо, которое продолжало радостно хрюкать. – Да подожди ты, ты же так мне весь закут разнесешь!
Они уже спустились. Колл обернулся к мальчишке:
– Ты меня спрашивал, кто такая Хен Вен? Иди и знакомься.
Сказать, что Хен Вен была большой свиньей, – не сказать ничего. Она была огромна. В холке – даже выше Друста.
А еще она была мохнатой. Как овца. Шерсть у нее оказалась короткой, свитой в тугие кольца. Когда свинью выпустили побегать, оказалось, что ее шкура – светло-серая.
И она умела говорить. Нет, не шкура, шкуры говорить не могут. Говорила Хен Вен. Только говорила она по-свински… то есть на своем свинском… свинячьем языке. Колл ее понимал и отвечал ей по-человечески. А она ему хрюкала.
Но всё было и так понятно: они очень соскучились друг по другу. И теперь болтали, как всегда взрослые болтают при встрече.
Лепешки на ужин Колл пек сам – на раскаленных камнях очага. Обычные, ячменные. Грубая пища. Но Друст был готов уписывать их за обе щеки еще горячими – так они были вкусны. И родниковая вода – запить.
После чего Колл надвое разделил охапку соломы, выдал Друсту меньшую часть – и старый плащ впридачу. Лучшей постели в замке эрла-Свинопаса не водилось.
– Спать, – негромко велел он. – Завтра у тебя будет тяжелый день. И послезавтра тоже. И вообще – пока ты будешь у меня учиться.
– А чему ты станешь меня учить, дядя Колл? – глаза мальчишки зажглись любопытством.
– Запомни, – хмуро отвечал Свинопас, – к тем, кто тебя учит, обращаются «наставник».
– Наставник, – понятливо кивнул Друст, – а меня будешь учить не только ты?
– Не только, – буркнул тот и приказал: – Марш спать! Остальное завтра.
После чего вышел из хижины, не дав мальчишке задать очередной вопрос.
Обиженно шмыгнув носом, Друст устроился спать подле очага. Ему, почти с младенчества росшему на летних пастбищах Альбы, охапка соломы была вполне удобным ложем.
Колл пришел к Хен Вен, почесал ее за ушами, она довольно хрюкнула.
– Не хочешь сменить облик? – осведомился Свинопас. – Он спит, он не увидит.
– Хр! – отвечала та.
– Ну, как знаешь. Так как тебе этот мальчик?
– Хр-хр-шш…
– Он внук Рианнон. Он – твой свинопас по праву крови. Обучишь его?
– Хрю!
– Он боится магии, Хен. Будь осторожна. Не перестарайся.
– Хъръ!
– Не ругайся, я ничуть не хочу тебя обидеть. Просто – любой может увлечься. И ты тоже.
– Хър.
– Да, я знаю, ты всегда была осторожна. Я знаю, что ты самая мудрая, – иначе бы ты была совсем не здесь…
Колл прижался щекой к мохнатой морде свиньи и проговорил:
О проекте
О подписке