Император. Август собственной персоной. Удостоил нас визитом.
Септимий Север.
На север пришел Север. Строчка, достойная лучших бардов.
Пришел, рассчитывая с нами справиться.
Но мало называться Севером, чтобы одолеть Север. И даже всей армии, что с ним, будет мало.
Впрочем, это я плохо знаю их язык. Он не Север. Он – Северус…а я, раз властвую в Альбе, то буду на их лад – Альбус. Вот и получается: приходит Северус к Альбусу и хочет его убить, а Альбус ему и говорит: «Не тронь меня, Северус, тебе же от этого хуже будет».
Кернунном клянусь, надо это будет какому-то барду подарить. Неплохой сюжет может выйти.
Тьфу. Глупости какие-то лезут в голову. Что я – болтливая кумушка из селения к югу от Антонинова вала, что ли?
…это была очередная война. Благородная. Победоносная. Ну, пока еще не совсем победоносная… но скоро… уже почти завтра…
Цивилизация против варварства. Давайте запишем это по-латыни. Перевод нетруден: и «цивилизация», и «варварство» на всех языках пишутся одинаково. Ну а «против» – поставьте vs. Этого достаточно.
Они несли цивилизацию. На остриях копий и мечей. А варвары… дикари, не желающие признать подлинной культуры… зачем им существовать, таким?!
Gallia omna divisa est in partes tres… и четвертой части не быть, и нет никакой кельтской Британии, ишь чего выдумали! – кельтскую Британию им! – есть только римская Британия, а в этой кельтской (бывшей кельтской, а нынче очень даже римской!) Галлии три части, и нет никакой четвертой!
А главное – не будет.
…это была очередная война. Отчаянная. Дикая. Безумная.
У вас нет оружия? Нет железных мечей, дальнометных стрел, катапульт?! А ножи? а зубы?! Или вы уже остались без зубов?!
И гремела песня на древнем языке, бывшем здесь еще до прихода кельтов: «Мы свободное, гордое племя, мы боремся за каждый шаг..!»
Откуда пришла эта песня к пламенеющим синими узорами круитни? Какими дорогами привел ее к ним Тот-Кто-Бродит-В-Курганах? Из прошлого? из будущего? – из каких времен донеслась она до пиктов, снова и снова отчаянно лезущих на вал, сминающих легионеров числом, несмотря на их железные доспехи и разные военные хитрости?!
Битва была радостной… насколько радостным может быть убийство.
Если есть радость в том, чтобы, уже пронзенным железным мечом римлянина, дотягиваться мертвым – почти мертвым, но всё-таки еще не совсем! – до его горла и успеть перерезать его кремневым ножом… если есть в такой смерти радость, то она – была.
В этой битве не было пощады. Ни раненых – их затаптывали еще живые; ни пленных – их не брали.
Это было только убийство. Беспредельное. Сотни, тысячи мертвых.
Хитроумные орудия римлян уже не имели смысла – в кровавой каше смешались легионеры и дикари, доспешные и нагие, ненавидящие и… ненавидящие. Ни луки, ни даже длинные мечи уже не решали ничего. Только ножи, когти, зубы…
Кровавый сгусток ярости опоясал Британию, протянувшись от моря до моря. Битва кипела везде. И стоило римлянам хоть где-то прорваться – новые пикты будто из-под земли появлялись.
Антонинов вал стал рубежом обороны пиктов. Даже если римлянам удавалось захватить участок полуразрушенной стены – они не могли закрепиться там. И уж совсем безумием было бы пытаться спуститься по ту сторону.
Север был подобен тому аду, о котором рассказывают христианские проповедники. А кто же добровольно отправится в ад?!
Север был непокорен. Северус видел это.
Продолжать бессмысленную бойню? – зачем? Пикты получили достаточно суровый урок, они не сунутся на юг.
…точно так же, как римлянам надо забыть о севере.
Север недоступен Северусу.
Поле побоища: Марх
Хватит ли у меня сил заставить землю расступиться и поглотить мертвые тела? Без различия: бритты, римляне…
Тысячи убитых. Десятки тысяч.
Оба войска расползлись прочь от побоища. Кто хочет, тот и назови это победой. Достаточно сказать, сколько погибло врагов, – и умолчать о собственных потерях. Скажи так – и сразу станет ясно: вот великая победа.
Величайшая просто…
…мутит от запаха крови.
Курганы, вы так жадно глотали живых. Так поглотите мертвых. Хотя бы своих… кто бы ни строил вас, зачем бы он это ни делал – вы же веками принимаете в себя мертвецов.
Так примите синетелых. Хотя бы их. Трупов сразу станет меньше.
Доведись кому видеть это – убежал бы в ужасе. Или умер на месте – от страха.
Земля медленно шевелилась – словно губы беззубой старухи. Мальчики в железе – нет, это слишком жесткая еда, ей такое не по зубам… тьфу. Тьфу.
А вот круитни, да еще и синенькие – это мягкое, вкусное мясо. Его можно проглотить не жуя.
И земля заглатывала своих детей. Медленно втягивала их в себя.
Мать принимала детей обратно.
Септимий Север приказал торжествовать победу.
…нет, не совсем так.
Сначала он приказал отвести войска за вал Адриана, укрепить его наскоро – и в ближайший год восстановить каменные стены уже всерьез.
А теперь, когда армия (остатки армии, но об этом – тссс!) в безопасности, теперь самое время провозгласить, что проклятые пикты разбиты на голову и больше не высунутся из своих северных холмов.
Приказано: праздновать.
И вполголоса приказано: забыть и думать о вале Антонина. Больше никогда не пытаться продвинуться севернее Адрианова вала. Это – граница. Она должна быть нерушима.
И еще приказано: постараться забрать тела погибших с поля боя. Это не так просто, но всё же – приложить все силы к тому, чтобы похоронить легионеров как подобает.
Круитни снова стали, как и век назад, полными хозяевами в центральной Альбе. Об указах Септимия Севера они не знали (вообще у них неважно обстояло дело с пониманием латыни!) – а посему наивно полагали, что если территория кельтской Альбы расширилась вдвое, то страшную битву выиграли именно они.
Чудовищной ценой, но – выиграли.
Вал Антонина местами просто сровняли с землей, вымещая на неопасных уже насыпях свою ненависть.
А после – стали заново обживать равнинную Альбу. К югу от бывшего вала снова появились селения, заблеяли стада… круитни были слишком измучены той бойней, чтобы стремиться разделаться с римлянами. Они хотели просто пожить – те, кому повезло выжить.
Так прошел год. Другой.
После пары лет затишья на телах воинов вновь стал проступать синий узор. Словно перед битвой… но круитни чувствовали, что не новой атаки на Стену от них хочет Тот-Кто-Бродит-В-Курганах. Он ждал от них другого… и они передавали своим старейшинам его волю: подготовиться к празднику победы.
Пусть Стена пока стоит – римляне прячутся за ней, как заяц в норе. Владыка Курганов прав: римляне уже потерпели поражение. Значит, празднуем.
Так думали круитни. И ошибались.
Ирб, ты помнишь, как Август разгромил нас?
Глупый вопрос. Конечно, помнишь. Такое не забывается. Ни боль бессилия, ни позор поражения.
Что ж, друг мой, скоро наш август кончится. Наступает наш сентябрь. Время жатвы. Кровавой жатвы.
Я убью лишь одного. Но это будет сам Август.
Он неосмотрительно приехал сюда. Я бы не дотянулся силой до их Рима… даже помогай мне вся Британия – не смог бы. Но этот Август, словно в насмешку зовущийся Севером, он – так близко. До города Эборака, где он сейчас, – подать рукой. А уж если через курганы – дорога заняла бы несколько вздохов.
Северус без Севера, этой ночью ты лишишься не только жизни. Ты и Августом быть перестанешь.
Сейчас, мечась в бреду (или – прозрении?) агонии, ты понимаешь, что я хочу сделать.
Но уже не можешь мне помешать.
По всей Альбе горели костры. Огромные, в рост человека, поленья ярко пылали – а вокруг них плясали круитни и скотты, позабывшие о былых распрях своих народов. Темноволосые и рыжие, низкорослые и великаны, они были сейчас одним народом, народом-победителем.
И ярче изжелта-белого пламени костров светились синие узоры на телах воителей.
Особенно много костров было на оплывших насыпях вала Антонина. Весь перешеек, от моря до моря, полыхал в ночи. Словно золотой венец огней примеряла Британия, венец, которым короновал ее Тот-Кто-Бродит-В-Курганах.
Истошно-радостные вопли волынок. Грохот барабанов. Дружные выкрики охрипших от натуги певцов. Живые змеи танцоров, несущиеся вокруг костров.
И в разгар веселья к ним вышел Владыка Курганов.
Его увидели все – от веселящихся почти под Стеной до жителей дальних северных нагорий, куда война не доходила и в худшие годы.
Он просто подошел к огню… огням… всем кострам Альбы.
И всем почудилось – или то была не греза, а явь? – не дрова горят. То пылают орлы римских легионов – ХХ Победоносного и XXII Удачливого. Хороши названия, но вот – горят значки когорт и манипул, пеплом опадают крылья золотых орлов… раскрашенное дерево хорошо горит, а эти штандарты сейчас только деревяшка, корчащаяся в пламени.
Славен ты был, Двадцатый легион, Отважный и Победоносный. Тобой сокрушен Каратак. Ты уничтожил армию Боудикки. Яростный Кабан, ты мнил, что поднял на клыки Прайден?! Но сокрушен ты, и сломлен хребет римского зверя в поединке с великими стражами нашей земли.
Медью текут пряжки легионеров, гибнут в огне сотнями кабаны и единороги, переставая быть воплощением римской доблести и становясь лишь каплями расплавленного металла.
Тот-Кто-Бродит-В-Курганах снова взял свою добычу. Для этого ему теперь не надо поднимать яростную волну круитни.
Но этого ему было мало.
Сегодня он требовал крови. Требовал отдать ему жизнь.
Жизнь одного-единственного.
Марх повелительным жестом вытянул правую руку. Старейшина… старейшины? старейшины по всей Альбе? – вложил… вложили? ему в десницу древний кремневый нож.
Владыка Курганов ударил – ударил в пустоту, в пламя, в горящие штандарты. Ударил, забирая жизнь своего пленника.
…по ту сторону Стены, в Эбораке, Август Септимий Север дернулся в последней судороге – и затих.
Август был убит.
С ножа Марха капала кровь.
Рассвет был хмурым, как с похмелья.
Марх сидел у потухшего костра, безразлично вороша угли. Синие узоры на его теле казались давным-давно нарисованными вайдой и стертыми почти совсем.
Ирб подошел, молча посмотрел на друга: дескать, говори, если хочешь, я слушаю.
Марх обломил кусок почерневшего дерева.
– Оказывается, победа – это сначала много крови, а потом большая усталость. Большая победа – очень много крови и очень большая усталость. Ну а великая… – он развел руками.
– Но ты победил.
Он покачал головой:
– Победила Британия, а не я.
Ирб предпочел не спорить, спросил:
– И что теперь? поведешь Альбу добивать римлян?
– Нет. Это можешь сделать ты… или любой из вождей. Или просто подождать полвека – римляне удерут сами. До последнего толстого управляющего виллой… хотя нет, толстый управляющий сбежит раньше. Последним уйдет легионер, которому я охотно пожал бы руку, не будь он моим врагом…
Ирб присел рядом, извлек откуда-то мех с медом.
Марх чуть улыбнулся:
– Ты не приходишь с пустыми руками.
Круитни улыбнулся в ответ:
– Тебе нужно не так уж многое. Выучить нетрудно.
Когда Марх вернул ему изрядно полегчавший бурдюк, Ирб спросил:
– А что собираешься делать ты? Добивать римлян ты оставил нам, но мне слабо верится, что ты намерен просто отдыхать.
– Ты вроде неплохо знал мою мать…
– А при чем здесь это?
– Тогда тебе должно быть известно, что она сделала меня королем, чтобы я вернул в Аннуин похищенное священное стадо.
Помолчав, Марх добавил с усмешкой:
– У меня наконец-то выдалось свободное время. Впервые за три века, а?
Он беззвучно рассмеялся, запрокидывая голову. Привычка, века назад перенятая у Арауна.
Марх? Неужели ты?
Ты вспомнил о долге, ради которого тебя и призвали в мир людей?
И трех веков не прошло!
Конечно, ты человеческий король – и войны в твоем мире тебе важнее. В чем-то они были действительно важными, пожалуй.
Да, Марх, я злюсь. Злюсь сейчас – хотя именно сейчас причины для гнева нет.
Сейчас, когда ты наконец вспомнил о своем долге, я злюсь, что ты почти три века не думал о нем.
Ты наконец готов выйти в бой за священное стадо.
Это, пожалуй, смешно: теперь не готов я.
Я слишком долго ждал этой битвы. Изождался. Изверился.
Марх, потерпи чуть-чуть.
…а в Прайден пришла весна.
Ей было совершенно безразлично, как идут войны бриттов с римлянами, кто взял верх, кто потерпел поражение. Весна наступала по всем мирам, по всем народам – и это было то наступление, которое не приводит ни к чьему поражению.
И жертвы наступления весны были горделивее победителей.
Но гордецы падали, сраженные весною, падали в молодую траву, сплетаясь в объятиях с красавицами, каждая из которых была сейчас – Весной.
Торжествующей в своей слабости.
Бельтан. Костры сияли ярче звезд, и стиралась граница меж миром людей и Аннуином, и везде вились хороводы, сплетаясь и переплетая миры, как нити в орнаменте.
Смех, музыка, огни, пляски…
…Марх зашел по пояс в студеную еще реку; он старательно отмывал свое тело, словно пытаясь смыть синие боевые узоры – им нет места сейчас.
Сыну Рианнон был не один век от роду, но этот Бельтан стал для него первым: в море праздников нет, а королем людей Марху было не до веселья.
Зато сейчас… войны с римлянами казались Коню дурным сном, война с Гвидионом будет чуть позже, а сейчас – Бельтан, и встреча с красавицей, еще неизвестной, но уже желанной, той единственной, кого он будет любить долго-долго, аж до самого утра!
И надо освободиться от боевых узоров.
А весенняя вода поможет.
– Ты фыркаешь прямо как конь, – рассмеялась она.
Пару раз ударила по воде, брызгая на него.
– Я и есть конь, – улыбнулся Марх, оборачиваясь к насмешнице.
Это была дева-сидхи, светящаяся как лунный луч и такая же прекрасная.
– Пойдем? – она протянула к нему руки.
Сын Рианнон кивнул. Раз эта чаровница не боится его, значит, он смыл с себя века человеческих войн. А прочее в эту ночь неважно! – и можно плясать с этой серебристой девой, и можно повалить ее в высокую траву, и на земле всё совсем не так, как с холодными морскими красавицами, здесь всё теплое, и жар страсти бежит по жилам, и эта сидхи прекрасна, и она жаждет любви, и в Бельтан всё возможно и всё – правильно, и не было этих войн, не было, не было, а есть только дурманящий запах лилий, податливое белое тело, счастливый смех…
…и рассвет.
– Ты ведь Марх, бренин Аннуина? – спросила она.
Он сел, провел рукой по лбу, стряхивая безумие этой ночи.
– Ты Марх? – повторила она.
– И что? – нахмурился он.
– Ты прекрасен.
В ответ он самым невежливым образом хмыкнул.
– И фыркаешь, как конь, – улыбнусь она. – Ты всегда так?
– Послушай, – жестко ответил он. – Это был Бельтан. Он кончился.
– Но ведь будет следующий. А до него – Лугнасад…
– А до него я уйду на новую битву. И не знаю, вернусь ли.
– Ты вернешься.
– У меня есть невеста.
– Это важно в Бельтан? Или в Лугнасад?
– В году не только два этих дня.
Дева-сидхи обвила его плечи руками:
– А я не спрашиваю о других днях. И я не хочу занимать место твоей невесты. Скажи мне, Марх: тебе было радостно со мною?
– Да, – он невольно улыбнулся.
– Я не прошу делиться со мной любовью. Это для твоей невесты. Но дважды в год я хочу разделять с тобой радость. Только с тобой. А ты?
– С тобой. Если вернусь живым.
– Тогда – до встречи в Лугнасад, Марх.
– Как хоть зовут тебя?
«Ллиан… – прошелестел ветер над рекой. – Меня зовут Ллиан».
– Так пора, Араун?
Исполинский олень скачет по тучам, рога его блестят как молнии.
– Пора, Марх.
Вороной конь мчится рядом. Словно сгусток мрака. И топот копыт по небесам – грозным громом.
– Куда мы..?
– В Каэр-Невенхир. Крепость Небес.
– Крепость? Но где она?
– Твердь небес – вот эта крепость. Здесь исстари бьются все великие силы Волшебной Страны.
– Араун, где наше войско? Что ты собирал?
– Два короля Аннуина – ты считаешь, что этого мало? Ты слишком хорошо усвоил предрассудки людей, сын Рианнон. Я собирал свою силу. Этого хватит.
– Но в сражениях…
О проекте
О подписке