Не возвращаются на небеса дожди…
Николай Лятошинский
Не возвращаются ни время,
Ни любовь,
Всё так устроено,
Что мы теряем нечто,
Ключи от Рая отдали навечно,
И никогда ушедший свет вечерний
Не возвратит вчерашнюю луну.
Так быть должно,
И в том зазора нет:
Теряя, мы ведь что-то обретаем,
Но никогда ушедшая любовь
Не возвратится больше в наше сердце,
Поскольку даже цвет теряет перья,
Как счастье,
Что потеряно навек.
Вчерашним супом сыт уже не будешь,
Поскольку его съели накануне,
И сани не зимой готовить надо,
И не терять последнюю рубашку:
Так и надежду можно потерять.
Потери наши —
Это неизбежность,
Не возвратить былого,
Не вернуть,
И, сколько не кричи:
Прости,
Прости,
Прощён не будешь,
Даже не проси,
Поскольку жизнь потеряна навечно
И все прощения в себе произноси.
Не возвращаются ни время,
Ни любовь,
А просто,
Когда жизнь своё отжила,
Попробуй сохранить всё то,
Что было,
Тем самым сохранишь ты эту жизнь.
Женщина —
Такая осторожная
И ласковая,
Любит под солнце подставлять бока,
Любит вкусненькое,
Такое,
Особенное,
Главное,
Чтобы оно на глаза ей попалось,
И она,
Не глядя,
Это вкусненькое ам-м,
Особенно
Если это мужчина,
Которым можно повелевать.
Я смотрю с берегов на моря,
И летаю по небу глазами…
Я смотрю с берегов на море…
Деми Новак
Я смотрю с берегов на море,
Я смотрю на безбрежную даль,
Где сливается небо с морем,
Закрывая собою печаль.
Лёгкой лодочки белая стать,
Она в море лебёдушкой станет,
Над которою чайки летают,
Говоря рыбаку: «Летай!»
Вёсла сушатся на ветерке,
И колдует над удочкой ветер,
Разговаривая с пойманной рыбой
На понятном ему языке.
Всё означено,
Как дважды два,
На волнение глядя морское,
Я ещё облакам доверяю,
Что мне тайны поверят свои.
Сколько лиц надо мной пронеслось,
Облака, на кого-то похожие,
Корчат рожи,
А море в ответ
Отражает их сущность с действительным,
И они уплывают в даль.
Пойду за иван-цветом
И чай из него заварю,
И это случится летом,
Когда расцветают цветы.
Мне некогда лукоморить,
Я лучше цветы соберу,
Ромашек и прочих соцветий
Охапкою в дом принесу.
Цветы среди утра играют,
Цветочная ваза полна,
Разбрызгиваю в капельках влагу,
Благословляя на радуги
Капельки на цветах.
Возьму я иван-цвета,
Я чай из него заварю
И всем домочадцам,
Знакомым
Густой аромат подарю.
И, чай попивая с снадобьями,
Цветам подарят свои взгляды,
И словом добрым приправят
Беседу за нашим столом.
Проходит июль, но у памяти свой Эверест,
На травном подоле, чтоб мы от шагов уцелели…
Виорика Пуриче
Середина июля,
Но держится в памяти
Сущность травинок и живности,
Ступаем,
Ступаем,
Стараемся не наступить
На жёлтый цветочек,
Который недавно родился.
Считаем шаги:
Раз-два-три,
Раз-два-три,
Раз-два-три,
Под каждой травинкой стрекочет,
Шевелится,
Прыгает,
Стараемся очень,
Чтобы не наступить,
И, чтобы не делалось,
Будем надеяться – к лучшему.
Здесь жизнь переложена
В звуки,
В движения,
В жизнь,
Исходное тут:
На вершине сознания нашего
И главное тут: пожалуйста, не навреди, —
Природа не терпит такого к себе отношения,
Когда дикий ухарь старается всё низложить.
По травке,
По травке,
Здесь зелень живая в оттенках,
А рядом цветочки,
Которые нужно хотя бы не обрывать,
Поскольку июль,
Который ещё не закончился,
А значит, всё это
Как должное надо принять.
Июль и раздолье —
Всё это цветёт и растёт,
Ты слово скажи,
И оно от тебя перемолвится,
А после смолчи,
Ведь любит июль тишину,
Которую можно послушать,
Подслушать,
Исполнить.
Очаг —
Он сложен из желаний:
Он для тепла и для еды,
Он,
Чтобы что-то приготовить,
Чтоб можно было стол накрыть.
Он для жилища —
Самый главный,
И веет от него уют,
Когда вокруг все домочадцы,
И темы общие живут.
Очаг одарит настроеньем,
И ждёт тебя покой в дому,
И обогреет,
Когда зябко,
К нему с мороза так и льнут.
Что нужно сердцу?
Мир и счастье,
Открытые врата чудес,
Очаг всё вам с лихвой подарит,
Когда положены дрова.
Поэт японских трёхстиший хокку (хайку), японских пятистиший танка, японской эротической лирики сюнгаута, хоррорку, китайской пейзажной лирики, произведений жанра любовной лирики, научный публицист. Литературные произведения и научные работы автора являются победителями более 200 российских и международных конкурсов. Автор иллюстрированного сборника японской поэзии «Хоккубана», объединяющего в себе два вида японского искусства – «икебана» и «хокку», куда вошли лучшие композиции японской флористики и произведения автора.
Обладатель более 60 наград, включая знак отличия «За вклад в развитие образования», медаль им. Сократа, Золотую медаль «За новаторскую работу в области высшего образования», Серебряную медаль им. В. И. Вернадского, Золотую медаль «Европейское качество», орден «Первый среди равных», Грамоту от Генерального Консульства Японии за победу в ежегодном конкурсе хайку, золотую и серебряную медали за победу в международных конкурсах «Искусство. Совершенство. Признание» от Международной академии современных искусств в номинации «Литература», а также серебряную медаль за цикл работ по японской флористике «икебана». Награждён дипломом им. А. Нобеля Международной академии наук и искусств.
Член-корреспондент Международной академии образования при Британской академии образования, советник Российской академии естествознания, советник Академии образования и воспитания, ассоциированный профессор Региональной академии менеджмента, действительный член «Международного комитета по интеллектуальному сотрудничеству – Лига интеллектуалов», член редакционного совета электронного научного издания «Наука XXI века», член оргкомитета научно-практических конференций Центра научной мысли, кандидат в члены Интернационального Союза писателей, член литературного клуба «Творчество и потенциал» (звание «Мастер стихии огня поэзии»), член клуба выпускников японского центра «Диана», член Ассоциации Художников Ботанического Искусства, член Профессионального союза художников России, член Ассоциации студентов и выпускников Евразийской бизнес-школы «EMAS», Атташе Международной организации «Антарктический Союз», мастер «Икебана» 3 ступени японской школы «Согецу».
На грани пера – ещё шаг, и слишком откровенно: японская эротическая лирика «сюнгаута»
Как и другие редкие жанры японской поэзии, пятистишия танка также имеют свои уникальные разновидности. Одной из таких разновидностей, которая соответствует пикантной тематике, получила своё основательное развитие благодаря творчеству выдающегося японского поэта Рубоко Шо и представляет собой жанр любовно-эротических танка. Авторское и наиболее подходящее название – «сюнгаута», которое именуется «песнью весенних сюжетов». Лирика, рассчитанная на взрослую аудиторию, должна обладать не только намёком на откровенность в пересечении границ любовных отношений, но также сдержанностью, чтобы читатель имел право и возможность домыслить сюжет эротизма с помощью замысловатых образов и лаконичных форм, используемых в произведении. Главное условие при создании «сюнгаута», действительно, заключается в том, что поэт должен работать на грани своего мастерства в любовно-эротической форме, придерживаясь провокационной темы «любви под весенней Луной», но не переступать порог небрежности и явной откровенности «постельных сцен», поскольку это будет считаться другим жанром «взрослой поэзии».
Завуалированность явных действий при описании сюжета считается вершиной мастерства, поэтому важно не только владеть сакральными знаниями о японском символизме эротизма, но также «ловко жонглировать умелым словцом» при «росписи холста жарких картин».
Произведение жанра «сюнгаута» вынуждает читателя бесцеремонно «подсматривать в замочную скважину» или за «приоткрытую ширму» в надежде лицезреть таинство эротического сюжета, как бы войдя в чужую комнату. Гуляя по ней своим страстным взглядом и раскрывая для себя пикантные образы заданной темы, он должен ощутить происходящее и, возможно даже, представить себя главным героем или героиней происходящего. Намёки должны быть подобраны максимально точно, чтобы произвести на читателя впечатление гиперреализма, и тогда его сердце начнёт биться сильнее и сильнее с каждой прочитанной строкой.
Нельзя не согласиться с тем, что, сделав ещё один шаг навстречу откровенности, как фантазии читателя попросту разобьются на осколки и смысл изящного искусства потеряет всяческий смысл. Другое неминуемое условие, как и для большинства жанров японского писательского мастерства, – недосказанность и завуалированность. Поэт даёт описание окружающего пространства в буквальном смысле несколькими штрихами тонкой кисти, а остальное опять же ложится на плечи фантазии самого читателя. При этом окружающие действо объекты и предметы тонкой паутинкой должны ваять не только общую картину, но и создавать атмосферность внутри комнаты. Например, обозначая в произведении «пламя свечи», каждый читатель может по-разному представить и самостоятельно достроить часть или даже всё содержание комнаты. Другими словами, нужно не допустить, чтобы читатель всё-таки вошёл в «запретную комнату происходящего действа», допускается только наблюдать, бережно приоткрыв завесу. Недосказанность важна и в самом мотиве, чтобы предоставить читателю возможность не только «подсматривать в замочную скважину» и представлять, но и совершать прогулки в мире своих личных фантазий, делая определённые выводы и создавая свои образы, основываясь на происходящем.
Ещё одним условием и больше приёмом является олицетворение через образы и объекты природы. Здесь считается важным постоянно обращаться к японскому символизму и символизму эротизма, где, например, «белые кувшинки» могут быть прямым сопоставлением с прекрасной женской грудью, на которые поэт может сделать акцент, спрятав небрежную откровенность далеко под кровать. В каких-то случаях, когда поэт не может отыскать «нужный оттенок на палитре цветов японского символизма эротизма», он вправе самостоятельно домыслить предмет сопоставления и максимально приблизить читателя к пылкому намёку. Таким образом, особое значение представляет то, что поэт не должен передавать читателю целое руководство трактовки и расшифровки смыслов, используемых в «жаркой картине» штрихов, он должен передать саму кисть и едва подкрашенный холст с основными образами и атмосферностью.
Произведения «сюнгаута» должны создавать в сознании читателя особые, сакральные, может быть даже странные, но его личные внутренние ощущения и переживания, всего лишь на мгновение приоткрыв занавес происходящего.
С закатом солнца
Скользят лучи по телу.
Едва лишь обнажая.
Словно ветра дыханье,
Касаясь воды.
Сбросив лепестки.
И тычинки лотоса
Сладкие на вкус.
И лунный свет играет,
В ущелье проникая.
Крепко сжимали
Набухшие кувшинки
Ветви в облаках.
Росой любви и страсти
Луна оставит брызги.
Нащупал тепло.
В ущелье среди ночи
Грелся у костра.
И сколько побывало
В нём странников таких же?
Под крики чаек
Приливы и отливы
Встречала в простынь.
Нанизанной строфою
Была той влажной ночью.
Щекочет ветер.
Раскрылась орхидея.
Дрожит в объятьях.
Упруго в ствол вцепившись,
Забыв свою стыдливость.
В распадке двух гор
Находит утешенье
Мудрая сосна.
Влюбляясь всё сильнее
В упругие вершины.
Сжимала нежно
Бутоны роз набухших
Под брызгами звезд.
Всю ночь ты любовалась
Падением всех комет.
Водопад из слёз
Горячий воск роняет
На бархат лилий.
И с каждой каплей страсти
Сильнее подчинялась.
Сбросив кимоно,
По белой коже страстно
Скользили тени.
Им, полностью отдавшись,
Ты таяла свечою.
Наступил рассвет.
Луна, забрав с собою
Ночные стоны,
Ушла до новой встречи
С хозяином блаженства.
Слышно за стенкой, —
Всю ночь скрипели сосны.
Встречая рассвет.
Ты словно в сочных красках
Измазана любовью.
Безумная ночь
Наутро солнце встретит
Под водопадом.
В румянце наслажденья
Купалась этой ночью.
Настало время.
Холодным лунным светом
Ты обнажалась.
Меняла ты ночлеги, —
Искала пик блаженства.
Циновка в дырах
Дышала пылкой страстью.
Ведь каждой ночью
Всё для тебя постелью
Казалось в час желанья.
Журавль в озеро
Ступает грациозно,
Расправив крылья.
В онсэне растворялась
Распутная девица.
Звёздное небо.
Лишь тень в саду крадётся,
Играя в прятки.
И слышен скрип кровати
Под песнь ночной цикады.
Ветер, гуляя,
И лотоса тычинки
Коснулся нежно.
Натянутые струны
Гитары задрожали.
Лишь внутрь входящий
Узнает, как пробраться
Холодной ночью
Меж заросли бамбука,
Дыханьем согреваясь.
Наслаждение.
Вкусив однажды сливу,
И сладкий персик.
В забвении кувшинки
И лотоса росинки.
Злыгостев В. Ю. © 2022
О проекте
О подписке