Кутузовский проспект
Яблоневый сад
у Поклонной горы
Москва – город живых. Несмотря на почтенный возраст, она не застыла, не замерла в торжественном самолюбовании. Не стала пронафталиненным музеем. Меняются городские ландшафты, чертит затейливые узоры дорожная сеть, закрываются и открываются музеи, театры, магазины, стремятся к зениту стройные колонны небоскребов.
Это, впрочем, не значит, что москвичи бесцеремонно относятся к своему прошлому. Нежно любимы горожанами места, сохранившие колорит минувших лет. Одна из таких черточек – сады. Плодовые деревья на Балчуге и вдоль Садового кольца давно стерты с лица города, а вот у Парка Победы яблоневый сад по-прежнему существует. Трудно поверить, но это «обыкновенное чудо» создали в 50-х годах двадцатого века простые советские школьники из города Кунцево.
На другом «берегу» шумного Кутузовского проспекта царапает тучи оригинальный в своей нелепости обелиск работы Зураба Церетели, журчат фонтаны на Поклонной горе и громоздится над парком монументальный купол Центрального музея Великой Отечественной войны. В сравнении со старыми садами эти пафосные постройки – зеленая молодежь. Яблони были здесь задолго до парка, музея и аттракционов. Сад тянулся от старого Рублевского шоссе до вершины Поклонной горы. Именно там проходила граница Москвы.
Сегодня сад сохранился только с северной стороны Кутузовского проспекта. Прогулку можно начать от метро Парк Победы, двигаясь по тропинкам сада до подземного перехода, который приведет вас на западную оконечность парка Поклонной горы. Здесь можно сесть на троллейбус или маршрутку до центра, либо прогуляться до метро по парку сравнив работу современных ландшафтных дизайнеров и кунцевских пионеров. Возможен и обратный вариант. В любом случае завершать прогулку лучше у метро
Парк Победы. В нарядных «сталинках» возле Триумфальной арки есть кафе и ресторанчики, где можно перекусить после длительного променада.
Существует ещё участок сада вокруг южного вестибюля метро Славянский бульвар. Однако он представляется более обособленным и не столь живописным в сравнении с восточным участком.
Лучшее время для прогулок по садам у Поклонной, разумеется, весна. Пора цветения обычно приходится на конец мая. Тогда на краткие часы сады преображаются, выстреливая в город розовой и пломбирной пеной своих крон.
И скворчащее масляной сковородой «адище» пыльной магистрали словно притухает на время, и люди в транспорте, отрываясь от мобильных телефонов, смотрят… смотрят… И тысячи ртов, словно сами себе под нос, как молитву, повторяют: «Сады цветут».
Новодевичий проезд, д. 1
Новодевичий монастырь
Есть в Москве места, как острова. В бурном потоке столичной жизни эти заповедные уголки остаются неизменными. Укорененность не столько физического, сколько тонкого свойства. Фасад дома могут подновить, в старом сквере разбить цветник или пустить карусель, но сохранится ощущение вечности, неспешно сочащейся между пальцами.
Таким качеством в полной мере владеет Новодевичий монастырь, пруды и парк у его подола.
Нарядная стройная колокольня, словно тонкий девичий стан, одетый в праздничное платье, формирует эстетику архитектурного ансамбля. Наиболее выгодный вид на монастырь открывается с дальнего берега Большого Новодевичьего пруда. Ранним летом и поздней весной, когда над столицей катятся неистовые грозы, можно полюбоваться, как хорош монастырь в сочетании с высоким голубым небом и белыми громадами кучевых облаков. В такие моменты небо, земля и спокойные воды пруда представляются как некая единая, связная анфилада образов. От сверкающего зенита к белым крепостным стенам и ниже к зеркалу воды, где чудной фата-морганой плывут оттиски золотых куполов.
Однако ничто не может сравниться с видом Новодевичьего монастыря зимой. Когда белизна стен и башен соперничает с чистотой снега, покрывающего подножие укреплений, монастырские постройки кажутся еще наряднее на фоне яркого морозного неба. Нет ничего лучше в это время, гулять берегом пруда с кофе и сахарным крендельком, наблюдая как у высоких стен обители, скользит под горку на санках веселая детвора. Эта пряничная яркость не слишком вяжется с суровым укладом монашеских будней. Но так уж заведено у нас на Руси, где мятежный дух страстей и вожделений преображается подчас, достигая высот искреннего покаяния и тонкой экзистенции.
Недаром среди стариц Новодевичьего монастыря было столько родовитых и знатных в миру женщин. Основание обители, по легенде. также связано со знатной женщиной, первой женой Василия Третьего Соломонией Сабуровой, принявшей постриг и впоследствии причисленной к лику святых. В разные годы насельницами в Новодевичьем становились такие значительные фигуры как, Иулиания Палецкая – вдова младшего брата Ивана Грозного, сестра Бориса Годунова – вдовствующая царица Ирина Федоровна, вдова свергнутого с престола в 1610 году царя Василий Шуйского – Мария Петровна Буйносова-Ростовская и первая супруга Петра Первого, опальная царица Евдокия Федоровна Лопухина.
Для кого-то, как для сестры Петра Первого царевны Софьи, эти стены были тюрьмой, для других – укрытием во времена смут и вторжений. Каждая именитая гостья вносила что-то новое в облик старинной обители, делая ее краше. Особенно преобразился Новодевичий при Годуновых и Романовых. Появилось каменное кольцо укреплений, были возведены надвратные церкви и колокольня с двумя храмами.
И все же самым главным достоинством монастыря является чувство покоя и глубокого умиротворения, возникающее у каждого, кто хоть раз пересек кольцо стен и вошел во двор обители.
Сейчас, в век протестов, потрясений и повсеместного снижения значимости религии, сомневающимся стоит посетить такие места, как Новодевичий монастырь, и, быть может, тогда они смогут понять, для чего людям нужна вера.
Улица Большая Ордынка,
д. 34, стр. 13
Марфо-Мариинская обитель
Елизавета Федоровна, урожденная немецкая принцесса Гессен-Дармштатская, старшая сестра императрицы Александры Фёдоровны и святая российская преподобномученица – одна из самых трагических фигур в истории России прошлого века. А основанная ею в 1909 году, в тревожное время между двух русских революций, Марфо-Мариинская обитель милосердия до сих пор остается памятником этой горячей заступнице обездоленных.
Принятие Елизаветой новой родины было настолько полным, что она по зову сердца через семь лет брака с великим князем и дядей царя Сергеем Александровичем Романовым перешла в православие. А русский язык сумела выучить настолько хорошо, что говорила почти без акцента.
В делах благочестия они были согласны с мужем, человеком образованным и религиозным. Они даже медовый месяц предпочли провести не за границей, а дома, в своем имении под Москвой, в Ильинском. Эта отстраненность от светской жизни и осуждение близости царской четы с Распутиным сильно охладили их отношения с двором.
Однако, когда великий князь стал генерал-губернатором Москвы, общественность столицы приняла его в штыки из-за жесткой консервативности взглядов и сопротивления любым конституционным преобразованиям. Многие иначе, как «князь Ходынский» его не называли, взваливая на градоначальника вину за трагедию Ходынки и бестрепетное продолжение празднования «на костях раздавленных москвичей». Елизавета Фёдоровна тем временем усердно трудилась во благо москвичей, устраивая благотворительные концерты и базары, основывая сиротские дома и госпитали, учреждая кружки изучения Библии.
В Елизавете Федоровне счастливо сочеталась черты евангельских Марфы – заботящейся о земном, и Марии – заботящейся о небесном. Так, в феврале 1904 года она создала комитет по сбору средств в помощь солдатам Русско-японской войны. За два года ей удалось собрать огромную по тем временам сумму – более миллиона рублей. В кремлёвских мастерских целыми днями формировали посылки на фронт. Именно из этих мастерских и выбежала великая княгиня на грохот взрыва, когда в феврале 1905 года террорист Иван Каляев метнул в карету её мужа адскую машину. Степень ожесточения в обществе против Сергея Александровича была так велика, что некоторые цинично шутили, что «покойный впервые пораскинул мозгами». Великого князя разорвало взрывом на части, и Елизавета Фёдоровна сама собирала разбросанные куски его плоти. Однако, она нашла в себе силы посетить Каляева в тюрьме и передать ему прощение от мужа, присутствие которого ощущала все эти скорбные дни.
Оставшись вдовой, Елизавета Федоровна продала фамильные драгоценности и особняк в Санкт Петербурге и купила усадьбу с четырьмя домами и садом на Большой Ордынке. Так возникла обитель сестёр милосердия с полу-монастырским уставом, куда принимались женщины от двадцати одного года до сорока лет. И хотя сёстры давали обет нестяжания, целомудрия и милосердия, но при желании они могли свободно снять с себя все обещания и вернуться в мир. У них даже монашеская «униформа», разработанная Михаилом Васнецовым, была не традиционно черного, а жемчужно-серого цвета. Устав обители, настоятельницей которой стала великая княгиня, она написала сама.
Сначала некоторые члены Священного синода встретили её начинание в штыки, заподозрив в них попытку возродить древний институт диаконисс. Но рядовые москвичи, особенно обитатели соседнего Хитрова рынка, полного нищих, воров, грабителей и проституток, приняли заботу настоятельницы. Первым делом в обители развернули госпиталь. Потом преобразовали зимний сад в маленькую больничную церковь святых Марфы и Марии так, чтобы через открытые двери больницы можно было следить за службой даже лежачим.
Духовником обители стал соратник великой княжны по оружию: Митрофан Серебрянский был до этого настоятелем Покровского храма 51-го драгунского Черниговского полка, а Елизавета Фёдоровна – его шефом.
Скоро в обители появились аптека, где часть лекарств выдавалась бесплатно, столовая для неимущих, пункт раздачи одежды, библиотека, приют для девочек-сирот. А вход украсила часовня. И, конечно, в первую мировую именно в Марфо-Мариинской обители был устроен Всероссийский штаб милосердия.
По совету Михаила Нестерова Елизавета Федоровна пригласила тогда молодого архитектора Алексея Щусева для строительства собора Покрова Богородицы. А сам Нестеров вместе с Андреем Лаковым и Павлом Кориным взял на себя интерьеры и роспись в соборе. К 1912 году Алексей Щусев возвел собор в стиле русский модерн «по мотивам» владимиро-суздальского зодчества: с каменной резьбой на белоснежных, как покров Богородицы стенах, и с изысканно вытянутыми, но по-монастырски черными луковками куполов. По красоте и изяществу этот храм может сравниться только с церковью Спаса Нерукотворного в Абрамцево, выполненной в том же стиле. На плане собор выглядит как несколько вытянутый латинский крест, но издали он походит на корабль, корабль спасения.
Сохранилось фото, где Елизавета Фёдоровна сидит на скамейке у стен обители, а над её головой разрастается переплетение высеченных в камне сказочных птиц, животных, цветов – прообраз райского сада. Над богатой белокаменной резьбой в Покровском соборе работали такие замечательные мастера, как Сергей Коненков и Никифор Тамонькин. Глаз невозможно отвести даже от замысловатого растительного узора чугунных решеток на узких окнах и от резной деревянной решетки, стилизованной под средневековье, на воротах обители.
После революции Елизавета Фёдоровна твердо решила, несмотря на уговоры немецкой и английской родни, остаться в Москве. На светлую седмицу, в мае 1918 года она была арестована и выслана сначала в Пермь, а затем вместе с двумя монахинями и другими членами царской семьи перевезена в Екатеринбург, а через два месяца в Алапаевск. В ночь на восемнадцатое июля великая княгиня вместе с другими была зверски убита большевиками: живьем сброшена в шахту Новая Селимская в восемнадцати километрах от города. Затем шахту закидали гранатами. Когда осенью того же года Белая армия заняла Алапаевск, тела погибших были подняты и «отступили» с частями армии на восток. В последствие два гроба с телами Елизаветы Фёдоровны и монахини Варвары через Шанхай и Порт-Саид были доставлены в Иерусалим и погребены под храмом равноапостольной Марии Магдалины в Гефсимании.
А Марфо-Мариинская обитель просуществовала еще до 1928 года. После храмы закрыли, сестер сослали. В Покровском соборе организовали клуб
О проекте
О подписке