Инна Хайнус

Ермакова Инна Иосифовна печатается под псевдонимом Инна Хайнус. Родилась 11 апреля 1977 года в Крыму, проживает в городе Сухой Лог.

Член Российского творческого союза работников культуры и Российского союза писателей (РСП). Трижды номинант национальной литературной премии «Поэт года». Награждена медалями за вклад в русскую культуру и литературу.

В печать вышли две её книги: «Стихи с солью» и «Я расскажу о том, о чём боятся…». Также публикуется в альманахах РСП, Интернационального Союза писателей, Русского литературного центра, Сою за писателей, издательствах «Книга. ру», «Славянское государство», «КУБиК», «Четыре», «АРТ-Сияние», «Рифмоград», журнале «Худо жественное слово».

Нет пустых домов

 
«Заброшенный, пустой и нежилой, —
Мне говорила женщина устало, —
Когда-то жили здесь большой семьёй,
В отъезде дети, стариков не стало.
Вы можете зайти и посмотреть,
Местами, правда, прохудилась крыша,
И лесенки все начали скрипеть,
А под ногами пробегают мыши.
Ну, вы смотрите, мне пора бежать,
Ещё с хозяйством надо управляться.
Потом, прошу, зайдите поболтать,
Хотелось бы немного пообщаться».
 
 
И я пошла по дому не спеша,
Слегка рукою стен его касаясь,
И трепетом наполнилась душа,
То плача, то нелепо улыбаясь.
К одной стене припала головой,
Не знаю, сколько так я простояла.
И поняла: а дом-то ведь живой, —
И солнышко в окошке засияло!
Смотрю, к печи хозяюшка идёт:
Косынка, платье, фартук белоснежный —
И что-то так тихонечко поёт,
А голос удивительный и нежный.
В углу хозяин с молотком сидит
И мастерит там что-то, улыбаясь.
На печке кошка рыжая лежит,
 
 
Мурлыча и лениво умываясь.
Вот в дом влетели двое сорванцов,
Крича и грозно палками махая,
Изображая будто бы бойцов,
И между ними схватка удалая.
Вокруг стола несутся и визжат,
А на столе уж самовар дымится
И ароматно пирожки лежат,
Картошечка горячая томится.
 
 
И всё исчезло, растворилось вдруг…
Дом старый, обветшалый и убогий.
Лишь на полу увидела я круг,
Где стол стоял красивый и трёхногий.
С тех пор я знаю: нет пустых домов,
Хоть и стоят они в плену молчанья,
Но в них живёт основа всех основ —
Они хранят в себе воспоминанья.
 

Мокрое платье

 
Сильнейший дождь, моё намокло платье,
Следы от шин, прибитая хвоя.
Твоя улыбка, сильные объятья,
Ты как-то странно смотришь на меня.
Прилипло платье к талии и бёдрам,
Чернилами тушь мажет по лицу,
С небес как будто выливают вёдра,
И капли шкодно виснут на носу.
Твой яркий смех, и говоришь: красивая
Я в мокром платье, с тушью на щеках.
И я смеюсь. Какая я счастливая,
Целуя дождик на твоих губах.
Мы, словно дети, шлёпаем по лужам,
Промокли кроссы, чавкает вода.
Нам в этот миг никто сейчас не нужен,
Мы будем вместе, вместе навсегда!
А дождик льёт и в лужах пузырится,
И мы домой почти уже пришли…
С тех пор мне очень часто снится,
Как мы с тобою счастье обрели.
 

37 ступеней, 5 площадок

 
37 ступеней, 5 площадок
В родительский мой дом меня ведут.
Я поднимаюсь быстро, без оглядок:
Известный с детства раннего маршрут.
Открою дверь. Наш пёс так громко лает!
Выходит папа, улыбаясь мне.
На кухне мама стряпает и жарит,
Лениво кошка тянется во сне.
Поговорим, поспорим, посмеёмся,
И я сижу, как в маленьком раю.
Так тихо и спокойно сердце бьётся,
Когда на папу с мамой я смотрю.
 
 
37 ступеней, 5 площадок
В родительский мой дом меня ведут.
Я поднимаюсь быстро, без оглядок:
Известный с детства раннего маршрут.
Открою дверь. Наш пёс так глухо лает.
И папа из-за двери машет мне.
На кухне мама борщ, наверно, варит,
И так же кошка тянется во сне.
Поговорим, поспорим, посмеёмся,
Но взгляд у всех печальный и пустой.
И беспокойно сердце моё бьётся:
Узнала я, что болен папа мой.
 
 
37 ступеней, 5 площадок
В родительский мой дом меня ведут.
Я поднимаюсь, а в душе осадок:
Какие новости сегодня ждут?
Открою дверь. Наш пёс почти не лает.
И папа что-то тихо шепчет мне.
На кухне мама кашу папе варит,
И вяло кошка тянется во сне.
Поговорим, не спорим, не смеёмся.
Расскажет папа, что немеют руки.
Почувствую, как сердце моё рвётся
От боли, сострадания и муки.
 
 
37 ступеней, 5 площадок
В родительский мой дом меня ведут,
Теперь я ощущаю сил упадок.
Как тяжело идти сегодня тут!
Открою дверь. Наш пёс лежит, не лает.
Не выйдет и не машет папа мне.
На кухне мама, ничего не варит,
И кошка замерла в глубоком сне.
Не говорим, не спорим, не смеёмся,
Нам даже просто тяжело дышать.
«Он больше не придёт и не вернётся!»
Как страшно это всё осознавать!
 
 
Всё чаще стала я смотреть на небо…
Особенно люблю по вечерам.
И мне неважно, был ты там иль не был,
Я просто знаю, что ты точно там!
Глазами жадно в небосвод впиваюсь,
Ищу родной, знакомый силуэт.
Я, папа, знаю, я не ошибаюсь:
Ты мне оттуда говоришь «привет».
Раз ты ушёл так быстро, не прощаясь,
Душа твоя по-прежнему живёт.
Она нас любит, греет, освещает
И от всего плохого сбережёт.
 
 
37 ступеней, 5 площадок
В родительский мой дом меня ведут.
Я быстро поднимаюсь, без оглядок,
«Спасибо, Господи, меня здесь ждут!»
Открою дверь. Наш пёс давно не лает,
И выйдет мама, улыбаясь мне,
Она уже так редко что-то варит
И ходит вяло, словно бы во сне.
Поговорим, поспорим, посмеёмся,
И сердце бьётся с горечью, любя.
«Да, папа к нам с тобою не вернётся,
Но ты живи! Не оставляй меня!»
 

Татьяна Шефер

Родилась в 1980 году в селе Ванавара Красноярского края, живёт в Ханты-Мансийске. Окончила юридический факультет Югорского государственного университета. Почти двадцать лет посвятила выбранной профессии.

В раннем детстве любила читать и учить наизусть произведения классиков: А. Пушкина, М. Лермонтова, С. Есенина; а позже – и наших современников: В. Высоцкого, Л. Рубальской, Н. Турбиной и других. Основными темами своей поэзии называет любовь, женственность, семейные ценности, красоту окружающей природы. В некоторых стихах использует религиозные и мистические мотивы. В прозе отдаёт предпочтение жанру реалистического рассказа, пишет о детстве и взрос лении, страхах и психологических проблемах.

Край любимый

 
Мне берег Турции не нужен,
И Крым мне тоже ни к чему.
Мой интерес к тебе разбужен,
Сейчас отвечу почему.
 
 
Не только ты, мой край любимый,
Не только место силы здесь.
Ты самобытный, модный, милый.
Тут всё для жизни нашей есть.
 
 
Грибов собрать – так это мигом.
Брусники, клюквы – не вопрос.
И раздаётся эхо криком
Над плато семерых холмов.
 
 
В тебе есть всё и даже больше,
И лето, жаркое и нет.
Зима с тобой чуть-чуть подольше
И ярче кажется рассвет.
 
 
Души загадочные трели
Звучат сильней, когда домой
Я возвращаюсь в самом деле
И понимаю, что ты – мой.
 

Я помню, мама

 
Я помню, мама, твои руки,
Такие тёплые всегда.
И колыбельной твоей звуки
Ко мне приходят иногда.
 
 
Я помню детство: ты в халате,
В игрушках плюшевый медведь,
Ты шьёшь опять кому-то платье,
И мне так хочется уметь.
 
 
Мурлычет песню наш приёмник,
Портянки ищет вновь отец.
И на печи урчащий чайник —
Как будто оперный певец.
 
 
Я помню всё и даже больше,
Твои с улыбкою уста.
Я лишь прошу: живи подольше,
Даря заботу, как всегда!
 

Малая родина

 
Я вспомню места, где поспела брусника,
Где память цепляет за детство крюком.
Как вместе с тобой собирали чернику
И смело месили мы грязь босиком.
 
 
Нам море казалось заоблачной далью,
И город Москва – где-то там, далеко.
И баба Наташа, закутавшись шалью,
Бранила за шалость нас очень легко.
 
 
Там ягель растёт белоснежною шапкой,
Ковром застилая подножье тайги.
Жарки собирали в большие охапки,
Костры разводили на устье реки.
 
 
Мы были малы – вот и верили в чудо,
Мы верили в дружбу и даже в любовь.
Мы знали: добро не бывает без худа
И что в наших жилах – родителей кровь.
 
 
Я с трепетным чувством альбом открываю,
Листаю страницы, на фото смотрю.
От чувств своих млею, когда вспоминаю.
Я Родину малую – благодарю!
 

Я – семя

 
Я – семя, древо, колосок,
Я древних предков голосок.
Источник жизни я, тепла,
И в жилах кровь моих текла.
И кровь во мне, да не моя,
Она мне предками дана.
И всё, что есть во мне, – не я,
А сила матери, отца.
Стоит за ними весь их род,
Река большая – вплавь, не вброд.
Из века в век она течёт
И в водах жизнь с собой несёт.
 

Современная проза

Александр Ведров

1939 года рождения, физик-ядерщик. Вырос в Новоуральске – городе, где был возведён первый ядерный военно-промышленный комплекс СССР. Окончил три высших учебных заведения. С 1963 года – сотрудник Ангарского атомного комбината (АЭХК). С 1973-го – на партийной работе, где стал заведующим оборонным отделом Иркутского обкома КПСС.

Член Российского союза писателей (с 2015 г.), Интернационального Союза писателей. Неоднократно отмечен общероссийскими премиями и званиями победителя литературных конкурсов. Прозаик. В Иркутске и Москве издано два десятка его произведений, которые распространяются по всей России и за рубежом.

Глава 2. Свердловск
На закрытом факультете

(отрывок из книги «Урановая буча»)

В октябре 1957 года на Ангарском атомном комбинате была пущена первая очередь производства, и одновременно, в тот же месяц, я студентом приступил к изучению курса по разделению изотопов урана. Наш красавец институт, Уральский политехнический институт имени С.М. Кирова (УПИ), замыкал центральную улицу Свердловска, носившую, естественно, бессмертное имя Ленина. Физико-технический факультет УПИ, для краткости – физтех, имел отдельный учебный корпус по улице Сталина, который строители успели сдать за год до моего поступления. Двери элитного факультета мне открыла серебряная медаль средней школы закрытого города, Свердловска-44, возведённого при первом атомном объекте СССР. Замечу здесь, что наша группа, ФТ-60, была наполовину укомплектована золотыми и серебряными медалистами.

Первые выпуски атомщиков УПИ готовились на ускоренных курсах, куда до 1955 года переводили студентов третьих-четвёртых курсов энергетического, химико-технологического и металлургического факультетов. Курс обучения им продлевали на два года. Теорию по физике новобранцы изучали летом – каникулы отменялись – за закрытыми железными дверями. Вход на территорию факультета осуществлялся по отличительным знакам на студенческих билетах. Обязательной была самоподготовка, в целом по десять-двенадцать часов занятий в день. Запрещалось посещать рестораны; студентов, замеченных в таких развлекательных походах, с физтеха отчисляли. Требовались аскеты. Не разрешалось также распространяться об учёбе на спецфакультете.

Декан ФТФ П.Е. Суетин писал в воспоминаниях, что в августе 1949 года на доске объявлений УПИ были вывешены большие списки студентов вторых – четвёртых курсов ряда факультетов, приглашённых для беседы в первую римскую аудиторию. В неё на сто пятьдесят мест набилось вдвое больше слушателей. В президиуме – директор УПИ А.С. Качко и трое неизвестных. Директорами назывались тогда руководители вузов, у которых позже приставка «ди» была признана излишней, и директора превратились в ректоров.

Директор произнёс краткую зажигательную речь о долге советского человека и предложил студентам здесь же, без раздумий, дать согласие на перевод на открывающийся в институте физико-технический факультет. О новой профессии и сам директор мало что знал. Туман, секретность, заводы только строились, но колеблющиеся были не нужны. Из зала ушли десять-пятнадцать недоверчивых человек, остальным раздали громоздкие анкеты для заполнения.

Наше обучение началось с трудового семестра, организованного на казахстанских целинных землях. На трудовом фронте студенты присматривались друг к другу, сплачивались в коллектив, а возвратившись, избрали Федота Тоболкина, прибывшего из Группы советских войск в Германии, старостой, а меня – комсоргом.

* * *

1957 год был богат на события. О пуске атомного комбината на Ангаре уже упоминалось. В июне, когда одни выпускники средних школ в суматохе бегали по приёмным комиссиям институтов, а другие – по отделам кадров предприятий, члены Политбюро сталинской закалки вздумали сместить с поста первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущёва, но их затея провалилась и окончилась разгромом «антипартийной группы» Маленкова, Молотова, Кагановича и примкнувших к ним Шепилова и Первухина. Едва отстранили от власти неугодных, как в их число попал полководец Победы, маршал Жуков, отправленный на пенсию. А этот чем провинился, только что спасший страну от разгрома? В Кремле шла борьба за власть, но народу было не до неё, как и мне, занятому поступлением в институт. Событие важнее некуда.

Четвёртое октября – сенсация всех времён человечества! Советская ракета вывела в космос первый в истории спутник Земли! Людским восторгам не было предела. Из мира суровой реальности мы вдруг перенеслись в мир фантастики. По ночам, свободным от облачности, можно было дождаться мгновения, когда маленький небесный светлячок появлялся на звёздном ковре и деловито мчал по заданной траектории из одной космической крайности в другую, облетая дозором околоземную орбиту. Он спешил обогнуть планету, заявляя о себе всем народам и континентам непрерывными сигналами, напоминающими некий знак из азбуки Морзе. На протяжении трёх месяцев люди могли видеть в недоступных раньше высотах что-то своё, земное, и слышать в эфире простые сигналы: «бип… бип… бип…», затмившие музыкальные шедевры всех великих композиторов.

Мы тогда не знали, что этими торжествами обязаны человеку по фамилии Королёв, главному конструктору ракетострое ния, который работал, опережая время. Ракетному делу он посвятил себя с молодости, с первой встречи с гениальным русским учёным Циолковским, которому ещё Ленин, понявший ценность идей калужского мечтателя, назначил пожизненный пенсион. Однако же космические устремления Королёва были надолго приостановлены, поскольку его деятельность компетентными органами была признана вредительской и троцкистской. «Вредитель» в 1938 году был арестован и отправлен на разработку колымских золоторудных месторождений. Другой арестант, конструктор самолётов Андрей Туполев, затребовал золотодобытчика Королёва в своё распоряжение и привлёк его в казанском конструкторском бюро, а попросту – в тюремной «шарашке», к разработке фронтового штурмовика Ту-2 и лучшего пикирующего бомбардировщика Пе-2. Тоже полезная работа.