Дебют

Марина Колесникова

60 лет, живет в Северной Осетии. Член Российского союза писателей. Номинант премии «Поэт года» 2015, 2016, 2017, 2019 гг. Публикации: сборник стихов «Хрустальный сосуд», в газетах «Народы Кавказа» и «Осетия сегодня», в альманахе «Поэт года – 2015», т. 23, в питерском альманахе «Вдохновение», в альманахе «Российский союз писателей» 2019 г.

Готовится к публикации альманах «Российский союз писателей», 2020 г.

А счастье бесконечно будет длиться

 
Асфальт пропитан стоптанной листвой
На улицах, продрогших от тумана,
И тянет тучи ветреный конвой
Через леса, поля и океаны.
 
 
Я растворяюсь в свете фонарей,
Рассыпавшись на мириады капель.
Стекающий рисунок без затей
По окнам с занавесками из штапеля.
 
 
В тени качающихся фонарей
Рождались краски, тут же исчезая,
Похожие на белых лебедей,
То падая, то вверх взлетая
 
 
Туда, где зарождается рассвет,
Где небеса из голубого ситца,
Там нет предательства, обмана нет,
А счастье бесконечно будет длиться.
 

Ночной город

 
Закат вздохнул, уткнувшись в горизонт,
Растаял день, будто и не был.
Ночь над землей раскрыла темный зонт.
Длинная тень легла на небо.
 
 
Уставший город плечи опустил
Под тяжестью дневного бремени,
Ночную тишину глотками пил
В молчанье, позабыв про время.
 
 
Лишь изредка нарушив тишину,
Машина взвизгнет тормозами
И скроется, за угол завернув,
Мне помаячив фарами-глазами.
 
 
Я по ночному городу иду,
Вдыхаю ароматы ночи,
Где звезды пляшут будто бы в бреду,
Порвав черные тучи в клочья.
 
 
Там лунная тропа уходит ввысь,
Пронзив космические дали.
Там где-то время с вечностью сплелись
И новым измереньем стали.
 

Однажды может быть

 
Одна беда стелила нам постель,
Холодный ветер выстудил нам души,
И не растопят солнце и капель
Заиндевевшие сердца от стужи.
 
 
Однажды в памяти захочешь ты стереть
Мое лицо, мой голос, мои руки,
Чтоб утром, просыпаясь, не хотеть
Желать меня, испытывая муки.
 
 
Однажды ты соскучишься по мне
До боли в сердце, до головокруженья.
Услышишь голос мой в звенящей тишине
И удивишься: «Что за наваждение?»
 
 
Однажды ты захочешь позвонить,
По памяти мой номер набирая,
Гудки услышав, будешь ты молить,
Чтоб тебя выслушала, трубку не бросая.
 
 
Однажды ты захочешь, может быть…
Но стрелы памяти пронзают время.
Увы, судьбы нам ход не изменить,
И нам нести по жизни свое бремя.
 

Осень

 
Осенний дождь роняет слезы,
С листьев стряхнув дневную пыль.
Город, устав от вечной прозы,
Ищет в поэзии новый стиль.
Порывом ветра, раскачав высотки,
Раскатом грома напугав людей,
Как из рояля извлекая нотки,
Осень играет на струнах дождей.
Пусть говорят, что осень – скука
И краски тусклы и бледны,
А за дождем стоит разлука
И слезы расставания видны.
Напротив, мне приятна осень.
Дождя слепая пелена
Мирскую суетность уносит,
Душа спокойствием полна.
В любви плохой погоды не бывает,
И осень может стать весной,
Когда душа от счастья тает
И крылья вырастают за спиной.
 

Виктория Сергеева

Родилась в 1982 году в Саратовской области в семье врачей. Продолжив семейную традицию, окончила с красным дипломом Саратовский государственный медицинский университет, затем решила учиться дальше. Прошла обучение в ординатуре по внутренним болезням, а затем аспирантуре, защитила диссертацию, став кандидатом медицинских наук. Более 10 лет трудится в стенах родной alma mater, гордится своими студентами, многие из которых уже стали первоклассными врачами. Поэзия – с детства любимый жанр автора. Сама взялась за перо в 16 лет, до сих пор считает написание стихов одним из своих хобби и отличным средством от профессионального выгорания. Больше всего любит путешествовать и читать. Любимые поэты Е. Евтушенко и С. Есенин. В альманахе «Российский колокол» публикуется впервые.

Снегопад

 
Снегопад во сне мне снится,
Белый, чистый снегопад.
Снится мне зима-царица,
Снится дом и старый сад.
Снятся снегири на иве,
Что уж дремлет много лет,
Говорят, что и весною
На ней будто листьев нет.
Будто после того лета,
Что покинула я дом,
Жизни нет и нету цвета,
А мой сад погружен в сон.
Спят заброшенные вишни,
Их так сильно замело,
Вырос дуб и стал не лишним,
А закрыл мое окно.
Я когда-то все рубила
Его тоненький стволок,
А уехав, позабыла.
Дуб и вырос – стал высок.
Пусть теперь растет, мужает,
Тень пускай окну дает.
Даже он по мне скучает,
Враг мой бывший меня ждет.
Дом по-прежнему такой же,
Каким был пять лет назад.
Время, милое, постой же,
Вовсе нет тебе преград!
Вот пять лет промчалось лихо,
Я вернулась лишь во сне,
Как прекрасно, мирно, тихо
В моей милой стороне.
Снег все падает, кружится,
Спит усадьба моя всласть.
Жаль, что лишь все это снится,
Наяву б домой попасть!
 

О себе просто так…

 
Старею, скромнею, учусь понимать.
Черствею, не знаю, как дальше летать.
Любить нет желанья, влюбляться – уж поздно,
И вместо улыбок все чаще серьезно.
 
 
Порой сомневаюсь, порой удивляюсь,
Как будто себе в чем-то сопротивляюсь.
Давно не романтик, и все же не скептик,
Отчаянный трагик и больше эклектик.
 
 
Глазами играю, душа нараспашку,
А сердце по-прежнему как промокашка.
Во всем вижу ржавчину и подоплеку,
Не помня о правде, внимаю намекам.
 
 
Но знаю уверенно, жизнь как погода:
Сегодня прекрасна, а завтра невзгоды.
Не стоит нос вешать и ждать утешений,
Ведь в каждом мозгу есть десятки решений.
 
 
Увы, я не ангел, не нимфа, не фея,
Во мне что-то есть даже от Бармалея.
Но если меня вы решите понять,
То кланяюсь низко! Пойдемте мечтать!
 

Тот сентябрь…

 
Сентябрь был. Ты сжал мне руку
И проводил меня домой.
Мы целый вечер гнали скуку,
Забыв, где вечность и покой.
 
 
И время с нами не считалось,
Лишив рассудка и ума.
Недолго счастье продолжалось,
И вдруг нагрянула зима.
 
 
Мы долго верили в удачу,
И так хотелось продолжать,
Но стало ясно, что все значит,
Когда в тиши пришлось молчать.
 
 
Теперь черед за мной остался,
И, протянув тебе ладонь,
Мой разум так с тобой прощался,
Хотя в душе горел огонь.
 
 
Мне было больно и печально,
Разжать рукопожатья плен,
И чрез мгновение буквально
Друг другу стали мы никем.
 
 
Очередной сентябрь уходит,
И кто-то снова проводить
Меня до дома вдруг предложит,
Ведь дальше надо как-то жить!
 

Знамение

 
Дождь яростно стучит в оконное стекло,
Еще темно, рассвет погиб в ненастье.
И кажется, что лето просто истекло,
Как время, отведенное на счастье.
 
 
Тревожный сон гром оборвал внезапно,
Но память сохранит его сюжет.
В нем были те, кто съехал безвозвратно.
В нем были те, кого со мною нет.
 
 
И каждый раз такие сны – знаменье,
Ведь мудрость мертвых – для живых урок.
Так пропадет простое воскресенье,
Все будешь думать, что же за намек.
 
 
В тот год и не чума, и не проказа
Косили люд и поражали всех вокруг.
Пришла коварная, заморская зараза,
Сводившая с ума и докторов наук.
 
 
И почему-то позавидуешь умершим,
Ведь им увидеть это не пришлось.
Дарован им покой, как все сумевшим,
Живым пока того не удалось.
 
 
А что же сон, чего остерегаться?
Подумать только, мудрости бокал
Приходится испить, не испугаться
От тех, кого Господь давно призвал.
 
 
И вот из сна посыл: бороться, веря,
С проклятием и болью до конца!
И человек тем отличим от зверя,
Что не сломается, не потеряв лица.
 
 
Дождь перестал, и солнце так лучисто,
За спадом снова будет новый взлет.
Пускай мы все отчасти пессимисты,
Но верить нужно! Все пройдет!
 

Дух весны

 
Ты ощущаешь Дух Весны,
Ступая по косе проталин?
Воспоминанья мимолетные и сны
Вновь прерывают одиночество у спален…
Начало пробужденья – как возврат
К истокам неоконченных романсов,
В которых тот, кто виноват,
Покаялся в движеньях плавных танцев.
Еще закрыты окна от ветров,
Еще укрыты голова и руки,
Зато души порывы без оков
Смущают мысли о любви от скуки.
Так опьяняет Дух Весны,
Сознанье подчиняя воле,
И мысли снова звонки и честны,
И нет обременений боле…
 

Эдуард Дипнер

Родился в Москве 14 декабря 1936 года. Окончил Уральский политехнический институт (заочно). Инженер-механик. Работал начиная с 16 лет рабочим-разметчиком, затем конструктором, главным механиком завода. С 1963 года работал главным инженером заводов металлоконструкций в Темиртау Карагандинской области, в Джамбуле (ныне Тараз), в Молодечно Минской области, в Первоуральске Свердловской области, в Кирове, а также главным инженером концерна «Легконструкция» в Москве. С 1992 по 2012 год работал в коммерческих структурах техническим руководителем строительных проектов, втом числетаких, как «Башня 2000» и «Башня Федерация» в Москве, стадион в Казани и др.

Пишет в прозе о пережитом и прочувствованном самим собой. Ранее нигде не публиковался.

Лучше водки хуже нет
Рассказы знатока

Мы сидели за столом на нашей очередной встрече-попойке. Ни по какому поводу, просто так, ради встречи, ради удовольствия потрепаться со старыми друзьями. Мы любили эти нечаянные сходки, иногда звонили друг другу: «Как вы там? На месте? Так мы приедем через полчаса, ничего не готовьте, все привезем с собой». А иногда заваливались без звонка, по дороге заезжали в магазин… Много лет тому назад, в восьмидесятых, работали мы на одном заводе в городке М. Завод только построили, красавец-завод на импортном оборудовании, своих специалистов в городке не было, мы, четыре семьи, приехали сюда с разных концов великой страны и получили квартиры в одном доме, только в разных подъездах и на разных этажах. Тогда всем нам было по тридцать – сорок лет. Счастливый возраст, когда дети уже выросли из пеленок, когда уже не нужно вытирать им носы, они сами понемногу двигаются на своих ногах, а родители неожиданно ощутили свободу от них, а также то, что в жизни еще есть много интересного, озорного, бесшабашного, чего не могли себе позволить в трудные послевоенные и послепослевоенные годы своей молодости… Нам повезло с заводом, он был новенький, там все нужно было делать сначала, и это было страшно интересно. Нам повезло с городком. Он был небольшой, чистенький, уютный, окруженный лесами, с речками и озерами. На улицах городка пахло не металлургическими и химическими выбросами из заводских труб, а лесной хвоей подступающих лесов.

Нам не повезло с занудой-директором. Он нас всех пригласил на завод, дал нам работу и квартиры и считал, что мы должны безропотно и рабски выполнять его директорские причуды, а мы честно служили не директору, а делу. Впрочем, кому и когда везло с директорами? Есть такой парадокс: работает рядом с тобой человек-недиректор, человек как человек, а потом по каким-то неведомым причудам судьбы оказывается он директором, и сразу меняется. Становится важным, недоступным и непогрешимым. Точно порог директорского кабинета разделяет два мира: мир простых смертных и мир небожителей, имеющих право вершить судьбы простых людей другого мира. А может быть, там, наверху, в столицах, в министерских кабинетах, куда часто вызывают директоров, с ними проделывают какую-то операцию? Удаляют железы человеколюбия и простой человеческой жалости и на их место вживляют железо и камень? Но в нашем случае тирания директора не разобщала, а сплачивала нас. Наш директор любил в воспитательных целях вызывать нас на ковер в свой кабинет в выходные дни и читать нам долгие и нудные нотации. Видимо, ему нечем было заняться в выходные. По субботам мы, как правило, работали, всегда находились недоделанные за неделю дела, зато в воскресенье чуть свет уезжали за город, чтобы не достал нас наш заводской самодур.

А мобильных телефонов тогда еще не было! Каким счастливым было это время!

Весной, восьмого мая, в день рождения Толика мы купались в обжигающе-холодной реке Вилии. Синие от холодной воды, наскоро обтеревшись полотенцем, гоняли мячик и пили холодную, от речной воды, водку. А наши женщины в это время, расстелив на берегу скатерки, шили на швейной машинке какие-то свои наряды, резали для нас бело-розовое сало и огурцы, раскладывали по тарелкам вареную картошку. Летом и осенью забирались мы в грибы и ягоды, вечером, отягощенные корзинами, возвращались домой, усталые и счастливые… Зимой устраивали лыжные путешествия на дальний лес. А когда случались праздники или чьи-то дни рождения, наши женщины договаривались, в чьей квартире состоится торжество, и в тесную квартиру собиралось по двенадцать-пятнадцать человек. Почему-то к нашей лихой компании стремились наши сослуживцы-заводчане из местных, и тогда дым стоял коромыслом. Танцевали под радиолу (у Юры было шикарное собрание пластинок с песнями Джо Дассена) и орали хором дурацкие песни. Самой популярной была песня про ботик.

 
Так на фига ж мы ботик потопили?
На нем совсем был новый граммофон,
И портрет Эдиты Пьехи,
И курительный салон!
 

Помнится, эту бессмыслицу принес нам Сеня Рубанек. Сеня был музыкант и еврей. Потом, в девяностые, Сеня слинял в Израиль, оставив белоруску-жену, а эта его песня осталась в нашей памяти. Я до сих пор не могу понять, как терпели эти наши шумные выходки до часу-двух ночи соседи, простые заводские рабочие. Почему не донесли в партийную организацию о наших бесчинствах. Может быть, потому, что на следующий день утром мы были вовремя на заводе, трезвые и сосредоточенные, и делали наше честное дело.

С тех пор прошло уже тридцать лет, за эти годы многое изменилось в наших судьбах. Первым не выдержал директорского гнета Герман. Уехал в Россию, работал на разных там заводах, потом пробился в Москву, занимался в девяностые годы строительным бизнесом, преуспел, а когда отошел от дел, сбежал из суматошной Москвы в нашу тихую глушь, построили они с Люсей дом рядом с лесом, на безопасном расстоянии от детей и внуков, выращивают помидоры и картошку и считают, что лучше места на свете нет. Со временем ушли с завода и остальные. Кто – на другие заводы, а кто… и на свет иной. (Царство небесное им и память, пока мы живы!) В общем, от прежней лихой компании осталось нас немного. Мы постарели и уже не орем песню про ботик, все труднее нам сдвинуться с места, но пока еще находим силы для таких вот встреч-сходок-праздников. Право слово, каждая такая встреча для нас – маленький праздник. Никакой молодежи, одни старики! Впрочем, стариками мы себя не считаем, особенно когда сидим вот так, вспоминаем старое и болтаем всякую чушь.

На этот раз сидели мы на веранде у Германа с Люсей. Легкий летний ветерок через открытые окна чуть-чуть овевал наши разгоряченные лица, светило солнце, и нам было хорошо, потому что солнце и ветерок, потому что мы с друзьями и еще потому, что выпили немного по первой. Герман среди нас был самым старшим, но выглядел не хуже других. В отличие от нас пузанов, он следил за своей талией, бегал по утрам, гонял по лесу на велосипеде, а зимой, если бывал снег, – на лыжах. Вообще-то, был он задавакой и считал себя шибко умным. Нет, ум у него, конечно, был, и незаурядный, но нельзя же так! Только он начинал изрекать свои заумные идеи, наши женщины открывали рты и пялились на него. Но мы ему это прощали, потому что был он хорошим другом и совсем не вредным. Был он длинным и в прошлом рыжим, а теперь совсем белым. Был он наполовину немцем, но мы ему и это прощали, потому что, как он говорил, у него только имя, отчество, фамилия и внешность были нерусскими, все остальное было русским. В этот день был Герман в особом ударе. То ли на велосипеде там, в лесу, он кайф получил, то ли в интернете что-то особое сотворил…

– Ну что? – сказал Яша. – По второй, что ли? Ты, Гера, что будешь пить?

– Я? Наверное, водку, – сказал Герман. – Кстати! По этому случаю есть у меня одна история. Хотите?

– Валяй! – сказал я. Мы никуда не торопились, и нам было хорошо.

История первая

– Было это давно, – начал Герман.