Цитаты из книг автора «Алла Горбунова»

Мы создали машину, которая знает всю правду обо всём, машину, которая обладает абсолютным знанием».

Я и сама стала понимать, что учебу в ПТУ мне не потянуть. Вот философский факультет – другое дело.

Что такое смерть? Для одного человека – это конечное состояние, следствие причинного процесса, окончательное увеличение энтропии, результат движения от менее вероятного состояния к более вероятному. А для другого человека с другим типом сознания – наоборот, это цель, окончательное исчерпание энтропии, результат движения от более вероятного состояния к менее вероятному. Смерть для него представляет собой рождение для истинной жизни вне времени. Энтропийное время – это время Вавилона, время дьявола. Информативное телеологическое время – это время Града Божьего.

мы неполноту знания о реальности компенсируем его стереоскопичностью. Можно исходить из того, что, с одной стороны, существуют информация, тексты, культура, с другой – материя, природа. Физическое время необратимо движется в одну сторону, и по мере движения физического времени возрастает энтропия.

песня ведьмы или русалки. Мне нравились стихи-заклинания, ритмичные, тёмные, завораживающие. Они возникали совершенно неожиданно в прозаических текстах сказок. Они отзывались у меня в крови, как странное бормотание откуда-то из глубины веков, из сочленений костей, то, в чём звучит отголосок беззвучного крика природы. Что-то простое, дикое, тёмное, страстное и печальное, древнее, страшное, бросающее тебя прочь от всех выносимостей культуры – к самому сердцу мира. Я читала эти сказки с вкраплениями стихов на даче. Я была маленькая. Была гроза, скрипели доски, и сердце мира говорило со мной.

неким моментальным касанием не от мира сего. Оно не длилось, оно просто касалось и исчезало, потому что удержать это было совершенно невозможно, разве что доли секунды. В этом касании было сразу всё, и то, что это происходило, было важнее всего.

В детстве со мной происходила одна удивительная, таинственная вещь. Я называла её Самое Главное. Оно случалось само по себе, и я не знаю, с чем это сравнить. Пожалуй, с тем, что лежит в самой сердцевине поэзии, –

Эти войны, эти репортажи в газетах, эта наивность… И кажется, все мы – потерянные маленькие дети. Бессмысленно мучаем себя и друг друга, а как по-другому – не знаем. И нет ни суда, ни воздаяния, ни возмездия, только какая-то пустая тёмная комната в деревянном доме, приоткрытая дверь, в которую входит неяркий свет, скрипучие половицы и ведро опилок на полу.

Места, где рассказывали когда-то поморские сказки, пели поморские песни. Промышляли треску и сёмгу, ловили нерпу, добывали ламинарию и анфельцию, собирали гагачий пух. Жили там, должно быть, когда-то старик со старухой… Работал старик мурманщиком на промыслах, на веснованье ходил покрутчиком на шняках через Горло Белого моря на становища Рыбачьего и Финмаркена, ходил в молодости и на Грумант. Старуха варила пищу, очищала снасти от тины и собирала морошку. Выйдешь из дому – дует ветер с моря, а за селом еловый лес… Побережье Белого моря – это, должно быть, сказочное Лукоморье, где у моря растёт дуб зелёный, златая цепь на дубе том, леший, русалка, избушка на курьих ножках. Там лес и дол видений полны, там о заре прихлынут волны… Черномор и витязи, колдун и царевна, Баба-яга и царь Кощей

Ночью приехали на берег Белого моря. Было замечательно красиво. Матовый, приглушённый, нежно-изумрудный зелёный, словно в дымке, подёрнутый пеленой, и синие, фиолетовые, нежно-сиреневые цветы, колокольчики и другие, чьих названий я не знаю. Песок был тоже с матовым розовым оттенком, море и небо – голубо-бело-сиреневатые. Какой прекрасной и прозрачной была эта северная гамма цветов! Был очень сильный отлив. Мы видели, как мёртвые маленькие рыбки и крохотные раковины обнажились под полной Луной. Весь берег сверкал, усыпанный кварцем и аметистами. Потом ездили в Варзугу на одноимённую реку. Заходили в церковь Св. Афанасия. Варзуга знаменита своим Успенским комплексом: церкви XVII века, как считается, срубленные мастерами-умельцами без единого гвоздя. Поднимались на колокольню, и мальчонка-звонарь продемонстрировал нам своё искусство. После Варзуги пошли в поход в поморское село Кузомень у Белого моря. Дорога была долгой, через лес, а потом белые дюны – голое песчаное пространство, кое-где на песке росли корзиночками фиолетовые цветы. Женщины во время войны, говорят, повырубили все ели, потому что ходить далеко за дровами они не могли. В день отъезда обратно в Полярные Зори ходили на мыс Корабль, где рядом с ровной полосой берега в море вдаётся скала, по форме похожая на корабль. Там – аметистовое месторождение, берег сверкает фиолетовым и сиреневым. Мы с подругами подбирали аметисты, которые в изобилии валялись под ногами. Нимфа Аметис спасалась от влюблённого Диониса, и Артемида её обратила в камень. Дионис брызнул на камень вином, чтоб оживить Аметис. Вином Диониса, застывшим в кварце, мерцает аметист – возлюбленный камень Полярного сада. Север мерцает драгоценными камнями, незаходящим солнцем, фиолетовыми цветами. Следы нимфы Аметис у корабельного мыса Дионис поливал вином.