Глава 2. Семейные узы

27 мая 2086 года. Понедельник. Рига

1

– Дедушка, – Настасья, которой было теперь восемнадцать, обратилась к Петру Сергеевичу Королеву, университетскому профессору шестидесяти двух лет от роду, – скажи, почему именно после исчезновения мамы и папы ты запретил нам с Иваром ходить в гимназию? Почему – не годом раньше? Я помню, что папа заводил речь о моем переводе на домашнее обучение, но ты его тогда не поддержал.

Они сидели в библиотеке её деда: просторной комнате, на двух высоких окнах которой всегда были опущены жалюзи, да еще и плотно задвинуты темные шторы, хоть окна и смотрели во двор.

В трех высоких шкафах стояли бумажные книги, а в центре комнаты располагались два письменных стола, один – дедушкин, другой – внучкин. За маленьким столом Настасья делала уроки с тех пор, как пошла в первый класс. Когда-то в этой самой квартире она проживала вместе с родителями, и после их так называемого исчезновения её дед решил, что они станут жить здесь. А последние девять лет за этим же столом, как за школьной партой, вместе с ней сидел Ивар, живший в том же доме, что и она, только этажом ниже. Петр Сергеевич учил их сам.

Сейчас Настасья расположилась за этим столом одна: Ивар должен был прийти только через полчаса, ровно в девять вечера. Они всегда занимались по вечерам – когда дедушка приходил из своей лаборатории при университете. И когда все соседи, с которыми можно было ненароком столкнуться на лестнице, уже сидели по домам. Хотя последняя проблема разрешилась еще года три назад. В их подъезде, кроме семьи Ивара и кроме самой Настасьи с дедушкой, теперь проживали только две пожилые супружеские пары, да и те – на первом и на втором этажах. При этом квартира Ивара находилась на третьем, а Настасьина – на последнем, четвертом этаже старого, возведенного еще в девятнадцатом веке, дома.

Дом этот при строительстве не был разделен на жилые подъезды: его предназначили для одного из городских присутственных учреждений. Только потом, уже после Второй мировой войны, его разбили на квартиры. И поделили на вертикальные секции, условно назвав их подъездами. Настасьин дед говорил, что в некоторых квартирах до сих пор прятались под обоями двери, через которые можно было попасть в соседнее парадное. Но сейчас Настасья думала не об истории дома – ожидала ответа на свой вопрос.

– Летом 2077 года не только твои мама и папа пропали, – сказал Петр Сергеевич. – Произошло и многое другое. Помнишь, я вам с Иваром рассказывал, с чего началась информационная революция в конце двадцатого века?

– Компьютеры и средства коммуникации резко подешевели и стали доступны практически всем желающим.

– Всё верно. Вот и летом 2077 года случилось нечто подобное. Незаполненные капсулы Берестова резко упали в цене. Тогда говорили, что в Китае – в их знаменитой агломерации «Шелковый путь» – нашли способ удешевить их производство. Но я слышал другое: оно изначально было дешевым. Просто в первый год после появления капсул на рынке сам Берестов – тот, кто их изобрел, – как мог, противился снижению их цены. Опасался – и не без оснований – что его игрушка может оказаться опасной. Ошибся, правда: она оказалась не опасной – она оказалась гибельной.

Настасья поерзала на стуле: о гибельности ей очень хотелось расспросить дедушку поподробнее. Однако она знала: эта тема была под негласным запретом в их доме. Да деду и не приходилось особенно стараться, чтобы оградить внучку от информации обо всем, что происходило за пределами их дома и двора. Глобалнет приказал долго жить, и даже телевидение работало с перебоями. А выпуски новостей не выходили в эфир вовсе. В 2077 году в Риге было 248 телеканалов, а сейчас оставалось только два. По одному из них беспрерывно крутили старые американские телесериалы. А по второму – показывали спортивные соревнования: турниры по дартсу в пивных барах; матчи по снукеру в ночных ресторанах; состязания по настольному теннису в школах и университетах.

Да и эти два канала периодически прерывали вещание: и в Риге, и во всем Балтсоюзе отключения электричества случались как минимум раз в неделю. Само электричество было доступным, чуть ли не как воздух. Но электросети требовали ремонта и контроля – а ремонтировать и контролировать их стало почти что некому. Однако телевидение молчало о регулярных блэкаутах так же, как и обо всем остальном.

И Настасья задала другой вопрос – вместо того, что вертелся у неё на языке:

– Но всё же Берестов согласился на продажу своих капсул по дешевке?

– Его мнение роли особой не играло. До меня доходили слухи, что он с самого начала подписал договор со вторым соучредителем «Перерождения». И будто бы в этом договоре были прописаны их полномочия: Берестов руководит научной деятельностью корпорации, а всеми вопросами бизнеса ведает его партнер, Денис Молодцов.

– Но разве Молодцов не потерял деньги из-за снижения цен?

– Вряд ли такие люди, как он, теряют деньги. Недополучил в одном – компенсировал в другом. Во-первых, объемы продаж капсул тут же возросли в разы. Во-вторых, «Перерождение» открыло новую линейку продаж: заполненные капсулы с материалом добровольных доноров. А, в-третьих… – Дедушка запнулся было на полуслове, но потом всё-таки договорил: – В-третьих, Молодцов всё рассчитал верно. Трансмутация приобрела популярность. И богатые люди, единожды поменявшие внешность, на этом уже не останавливались. Особенно если трансмутированные оболочки портились: старели, набирали вес или начинали болеть теми болезнями, от которых страдали изначальные носители. Потому-то особым спросом начал пользоваться материал детей. Да и вообще – молодых здоровых людей не старше двадцати пяти лет. Теперь ты понимаешь, почему я не велел вам с Иваром посещать гимназические занятия?

– До двадцати пяти нам еще далеко…

– Да и после этого вы вряд ли будете в безопасности – с вашей-то красотой!

Отвернувшись от деда, Настасья поглядела на свое отражение в стеклянной дверце книжного шкафа. И увидела бледное лупоглазое существо с очень длинными, уложенными в массивный пучок черными волосами, совершенно прямыми – ну, хоть бы немножко они вились! Вот у Ивара были настоящие кудри! И он-то действительно был красивым, прямо как сказочный принц.

– А когда мы с Иваром сможем пожениться?

Настасья не особенно хотела замуж – даже за Ивара. Однако замужество – это был шанс обрести свободу. Хоть немного больше свободы, чем она имела сейчас. Ивар – тот совсем не тяготился их заточением. Для него главное было, что Настасья рядом и что она в безопасности. Но вот она сама – это было иное дело.

Дедушка глянул на неё так пристально, что она быстро прибавила:

– Я потому спрашиваю, что в последнее время Ивару совсем житья дома не стало. Ты же знаешь: его мама… она заболела. А сестры – они его ненавидят. И постоянно его шпыняют: дескать, он им наверняка родня только наполовину, по матери. А иначе с чего бы он был таким смазливым – когда у них самих внешность строгая? Проще говоря: чего это он – красавчик, а они – уродки? Пока их мама была дома, они, конечно, таких разговоров себе не позволяли. А теперь измываются над братом, как хотят.

2

Мать Ивара, Сюзанны и Карины – Татьяна Павловна – была высококвалифицированной медицинской сестрой. И все окружающие думали о ней: железная женщина, несгибаемый характер. Её не подкосили ни смерть мужа, ни покушение на жизнь сына, ни апокалипсические события, творившиеся вокруг. Ежедневно – а порой и работая сутки напролет – она трудилась в своей больнице. И выглядела даже веселой, так что никто ничего не замечал. Один только Настасьин дедушка порой отзывал Татьяну в сторонку – о чем-то шепотом её расспрашивал. И Настасья как-то раз – неумышленно – подслушала часть их разговора.

– Это правда, – спрашивал Петр Сергеевич, – что те, кого называют безликими, могут выполнять какую-то механическую работу? Если так, то выходит – они сохраняют часть интеллекта.

– Ну, я бы не назвала это интеллектом, – отвечала ему Татьяна Павловна. – Если, к примеру, усадить их на велотренажер и придать их ногам вращательное движение – то да, они станут крутить педали. И будут крутить их, не останавливаясь, пока их не снимут с тренажера. Или же пока они не умрут. Одна из наших сестер как-то раз в конце смены забыла своего подопечного в зале с такими тренажерами – и к утру, к моменту её возвращения, он уже отдал Богу душу. Но её даже от работы не отстранили. Мало, знаете ли, есть желающих ухаживать за такими.

– Но ведь за это неплохо платят, разве нет?

– Платят – если у тех была медицинская страховка. А если её не было, то вся надежда – на благотворителей. Говорят, корпорация «Перерождение» создала специальный фонд, из которого поступают средства на содержание подобных пациентов.

– В любом случае – «Перерождение» на этом не разорится. – Настасьин дед помрачнел. – Сколько такие пациенты живут – год? Полтора?

– У меня был случай: один прожил почти три года. – Мама Ивара произнесла это без всякой радости. – Молодой был, сильный – до того. Как мы все плакали, когда смотрели на него – на то, что от него осталось.

Настасья – ей тогда было лет пятнадцать – так удивилась, что уже не слушала дальше. Она ни разу не видела Татьяну Павловну плачущей. Даже на похоронах мужа та держалась лучше всех – и утешала рыдавших дочерей и сына. Но, как видно, с тех пор многое переменилось. И что-то начало подтачивать маму Ивара задолго до того, как она сломалась.

После того её разговора с Настасьиным дедушкой прошло года полтора, когда во время одного из ночных дежурств у Татьяны Павловны случился нервный срыв. Ивар под огромным секретом поведал Настасье, что его мама отвела всех своих подопечных – трех женщин и двоих мужчин – к небольшому бассейну, располагавшемуся в подвальном этаже больницы. После чего столкнула их всех в воду – одного за другим. И все пошли ко дну, как мешки с песком. А мама Ивара уселась на край бассейна, опустила в воду ноги – даже не снимая тапочек, – и сидела так, болтая в воде ногами, до самого утра. Пока её не отыскала другая медсестра, пришедшая её сменить.

После этого Татьяна Павловна покинула рижский Общественный госпиталь, в котором она работала. И отправилась в другое лечебное учреждение. В дурдом – как без всякого стеснения заявили сестры Ивара. И Настасья подумала: они почему-то ужасно этому рады.

3

Петр Сергеевич не рассердился на внучкин вопрос о замужестве.

– Всему свое время, Настасьюшка, – сказал он. – Вот погоди: я закончу исследования, над которыми работаю, и тогда, возможно, всё изменится. – И он слегка потер левую бровь – в точности так же, как делал когда-то пропавший Настасьин папа.

– Дедушка, а над чем ты работаешь в своей лаборатории? – Настасья ощутила такой елей в своем голосе, что ей стало немножко стыдно; но уж больно хотелось подловить деда: узнать, наконец, чем он занимается уже столько лет – без отпусков и даже почти без выходных дней.

Но Петр Сергеевич только шутливо погрозил ей пальцем, а потом произнес – то ли с деланной озабоченностью, то ли вправду беспокоясь:

– А что это Ивар не идет? Уже девять часов.

И в этот момент, будто в ответ на его слова, на столе перед ним зазвонил телефон.

– Наверное, это он! – Настасья схватила трубку раньше, чем до неё успел дотянуться дед. – Алло!

Однако её ждал неприятный сюрприз: она услышала голос вовсе не Ивара, а его старшей сестры, самой противной из двух – Сюзанны.

– Ив приболел. – Голос мегеры звучал как-то напряженно. – Так что прийти к вам не сможет. Но он просит, чтобы ты зашла к нам сегодня – навестила его.

– А почему он сам не позвонил? – спросила Настасья и тут же, ужаснувшись возникшей у неё мысли, задала другой вопрос: – Случилось что-то плохое?

Она подумала: колберы всё-таки добрались до него. И он превратился в одного из тех, кого именуют безликими. Настасья знала – почему. Тот ролик в Глобалнете в полной мере её просветил. Хотя, конечно, ни один безликий уже ни о чем и никого попросить не смог бы.

– Да ничего страшного! – заторопилась Сюзанна. – Попил молока прямо из холодильника, и у него разболелось горло. Так что он может говорить только шепотом. Потому-то я звоню вместо него.

– Я сейчас к вам спущусь! – сказала Настасья и повесила трубку.

– Откуда у них молоко? – удивился Петр Сергеевич, когда она ему всё рассказала. – А впрочем, наверное – порошковое. Я сейчас провожу тебя.

Он довел её до квартиры этажом ниже и подождал, пока Сюзанна впустит Настасью и запрет за ней дверь на два замка.

4

Квартира Ивара полностью совпадала по планировке с той, где проживали они с дедушкой. Но всякий раз, приходя сюда, Настасья отказывалась в это верить. Прихожая, метров пятнадцати площадью, была так загромождена (хламом) самыми разными вещами, что казалась не больше обычной кладовки. В комнате, которая располагалась под их с дедушкой библиотекой, жили Сюзанна с Кариной. И когда дверь в ту комнату приоткрывалась, Настасья могла видеть толстый ковер на полу, огромный диван с двумя креслами и старинный платяной шкаф с зеркалом во всю переднюю дверцу. А комната Ивара, находившаяся под Настасьиной спальней, только тем на эту спальню и походила, что в ней тоже имелся довольно обширный балкон, выходивший во двор.

У Настасьиного друга не было ни книг, ни компьютера, ни телевизора, ни картин на стенах. Казалось, Ивар навсегда застрял в том времени, когда он учился в начальной гимназии. На полках в его комнате идеальными рядами стояли модели электрокаров и электрокоптеров, подаренные еще его папой. А обои на стенах украшал «мальчиковый» рисунок: футбольные мячи, игроки в разноцветной форме, изображения болельщиков, у которых лица были разрисованы флагами Балтийского Союза. Ивар не хотел ничего в своей комнате менять.

Однако сегодня Настасья чуть рот не разинула от изумления, когда вошла в прихожую. Здесь всё было прибрано. Детский велосипед Ивара, на котором он давным-давно не мог ездить, больше не стоял у стены. Старинная вешалка не грозила обрушиться под ворохом наброшенной на неё одежды. Из стойки для обуви торчали только задники тапочек, которые обычно надевала Настасья, приходя в гости. Но когда девушка хотела вытащить их, чтобы переобуться, Сюзанна замахала на неё руками:

– Не надо, не надо! Проходи так, Настасьюшка! – Голос её был заискивающим, как у какой-нибудь бедной родственницы из старинного фильма.

Настасья чуть в соляной столб не обратилась: в прежние её посещения Сюзанна заставляла её снимать обувь у самого порога. Ведь это они с Кариной по очереди драили в квартире полы, а не их братец-умник, который только и делал, что учился неизвестно чему. А главное, Сюзанна всегда называла подругу своего брата только одним именем: Настёна. Она отлично знала, что Настасья обязательно поправит её, стараясь не злиться, но всё равно злясь: «Я не Настёна, я Настасья». Но всякий раз обращалась к ней именно так.

И вот теперь, ошеломленная теплотой приема, Настасья всё-таки вытащила тапочки из стойки и сменила на них свои туфли. А потом двинулась к комнате Ивара. Проходя по коридору мимо (библиотеки) комнаты Сюзанны и Карины, она машинально заглянула в приоткрытую дверь и увидела, что возле зеркального шкафа стоят два больших кожаных чемодана, туго набитых чем-то. А к электрической розетке подключено допотопное зарядное устройство, соединенное сразу с двумя ноутбуками: и Карининым, и Сюзанниным. Оно постоянно искрило, так что Ивар много раз просил сестер не пользоваться этим зарядником, говорил им: «Устроите пожар». Однако они брата не слушали.

«Вы решили куда-то съездить?» – хотела спросить Настасья. Но тут Сюзанна, которая шла за ней следом, одним быстрым движением закрыла ведущую в эту комнату дверь. Так что девушка спросила другое:

– А где Карина? С Иваром?

И поразилась тому, как переменилось лицо Сюзанны при этом вопросе. Только что оно было хоть и некрасивым, но, по крайней мере, спокойным. И вдруг – по нему прошла волна судорог. Тридцатидвухлетней сестре Ивара понадобилось не меньше четверти минуты, прежде чем она смогла с собой совладать.

– Да, да, Карина в комнате Ива! – Сюзанна принялась часто кивать головой. – Идем к ним!