Она стояла посреди зимы. Всё та же живая девочка готовая броситься танцевать. Тело гнётся и двигается в такт извивающейся вьюге. Ноги быстро-быстро перебирают ритм, чтобы не касаться ледяного асфальта.
Снег.
Он застилает видимые прежде следы. И вот она стоит, опустив ресницы наблюдая за тем, как исчезает ее танец.
Спустя время она снова ищет свой ритм. Можно быть свободной от всего кроме себя. Какова ее роль в этом стёртом и заново обрисованном мире? Шаг за шагом учится смотреть вдаль, жить, строить планы. Танцевать? Но есть невидимая нить, которая словно звонкий колокольчик отзывается болью внутри.
Замирает. Идя по дороге, усеянной звёздами, ей просто хочет быть. А она замирает.
В тишине много музыки. Вырисовываются картины и люди. Реалии и безысходность. Сжимается. Внимательно наблюдая за звуками, приходящими в ее жизнь. Каждая мелодия имеет смысл и каждая по отдельности не важна.
Узор. Ее беззащитнее тело украшено линиями шрамов. В каждом из них скрыта истина. Скрытая от неё самой. Разглядывая эти линии, она плачет.
Одиночество.
Мгновения, подаренные ей жизнью. Так ли они хороши?
Порой оно губительно пускает в неё свои корни, даря покой и ужас тишины.
Раскрывая в себе страхи и превращая их в цветы, она чувствует себя причастной к миру. В такие дни, одиночество отступает.
Одиночество. Коварное и благодатное. Лёд и пламень. В нем она скрывает свои изъяны. В нем она обретает жизнь полную просветления, единения и самосозерцания.
Как странник, шедший по тропе,
Я потерялась в тишине.
Тоска, потери, боль и мрак,
Мне бы найти опять маяк.
Поднявшись вслед за солнцем ввысь,
Оно шепнуло: «оглянись».
Смотрю на горы, воды, дали,
А им неведомы печали.
Ответ лежит всегда в тебе,
Лишь делай шаг к своей судьбе.
Ну а пока лесная гладь,
Моей глухой тиши под стать.
Мне бы нежно припасть к тебе тенью,
Чтоб тебя не тревожить совсем.
И себя потерять во вселенной,
Чтобы нас окружал наш Эдем.
Я хотела бы стать твоей частью,
Мимолетно дыхание ловя.
Наделив тебя силой и властью,
Узнавая с тобой, кто же я?
Ты меня окунул в свои чары,
Я окрепла и стала смелей.
Ты забрал на себя все кошмары,
Закрывая меня от смертей.
Я в объятьях твоих растворилась,
Твои крылья закрыли, как щит.
И я тихо отвечу: «влюбилась»,
А судьба нас с тобой наградит.
В дыхании сила моя,
С ветром сливаясь
В единый поток.
Чувствую, что я большая!
И все мне по-плечу,
Лишь листочками прошуршу
И полечу…
За пределы проблем,
Споров и гнева,
Всего, что онемело
От страха и злобы своей и чужой.
В дыхании сила моя,
Пока я дышу – я все могу!
Забываю порой,
Что достойна.
Достойна быть Королевой.
Что « По-щучьему велению,
По-моему хотению»
Воплощаются желания,
Ты только пожелай
И мечтать не переставай.
Позаботься о себе,
Сдирая мнения чужые.
Пусть катятся к чертям!
Всё то, что говорили.
Ты достойна
И ты Королева,
Королева не та, что нос задрала,
А та, что из любви рождена
По праву своего явления.
Выхожу за пределы
привычного мира.
Здесь правят чувства
И видишь иную картину.
Здесь нету границ,
Здесь есть лишь любовь.
Она правит миром,
Даруя ценность каждого мига
Жизни своей и других людей.
В танце единства
Кружится Свет,
Расширяясь в сердце моем,
Помогая идти своим путём.
Зажигаясь звездой
Над моей головой.
Больше не иду во мраке.
Я знаю кто Я.
И хочу быть лишь Светом
В мире этом.
В твоих объятиях
Новорожденная Я,
В твоих объятиях
Я расцвела.
Пустила корни
И проросла.
Проросла глубоко —
В недра земли.
Опору в себе обрела,
Поняла, что красива
И богата плодами,
Что твоя любовь
Во мне раскрыла.
Твои крепкие руки
Держат меня,
Когда я сама не своя,
Когда сомневаюсь
Или теряюсь в слезах.
Так много и сильно
Ты веришь в меня.
Люблю тебя!
Во имя любви,
Если нужно,
Я меч возьму
И всё зло
Красиво изрублю.
Заверну в лаваш
И скормлю волкам.
Что б неповадно было
Вертеться там,
Где живет любовь.
Я очень тебя люблю!
И за любовь твою
Благодарю!
Я – семечко в благодатном чернозёме. Расту и тянусь к свету. Рядом папа и мама. Она обнимает, за ручку ведёт в мир знаний, поёт «Подмосковные вечера» перед сном, читает любимую Дерьмовочку (тогда я коверкала звуки), успокаивает, когда мне кажется, что на качелях катаются зомби, листает букварь и знакомит с оборотнями-буквами. «Р» часто превращается в «Л» даже без полнолуния.
Я – росток. Пробиваюсь к дверям школы «Денсури». Начинаю учить корейский. Ом-ма (догадайтесь на каком языке значит «мамочка») плетёт косички бубликами, поправляет рюкзак с кирпичами (так говорили соседи) и ведёт в первый класс; слушает мои корявые стишки и хлопает; объясняет учительнице, что я, ну, очень творческая, поэтому раскладываю учебники, тетради и ручки под партой; вытирает слезы, когда Никита отбирает бутерброды и готовит в следующий раз на двоих.
Я – маленькое летнее деревце. Мама везёт меня на море в санаторий и поливает заботой. Тренируем корейский. Возвращаемся. Пишу сказки. Хожу в музыкалку. Не всегда. Иногда просиживаю уроки у Жени, Иры, Насти и бегу. Белые туфли сверкают, дедушка едет мимо, но не видит меня, либо делает вид, что не видит. Спустя год о корейском приходится забыть. Новая классная руководительница кричит:
– Я ненавижу детей!
Новая школа. Новые разношерстные учителя, дети с Айфонами и я с кнопочным. Веду дневник и записываю даже что ем. Во смешная. Мечтаю написать книгу. Мама помогает решать задачи по физике. А папа? Теперь его нет не только в воспоминаниях, но и в нашей жизни. Его строгость прожгла все хорошее. Зато есть подруги с которыми говорим до утра, друзья с которыми затираем лето до дыр.
Звонит звонок. Улетают в небо шары и загрязняют планету. Тогда я не думаю об этом. Снимаю синий пиджак и чёрный низ становится разноцветным, как и белый верх.
Я – дерево. Меняю листву. Шагаю в дырявых джинсах и сумкой на плече в громадную аудиторию. Попадаю в мир, где девочки вымерли, осталась одна я. Ну, почти. Дружу с Ромашкой. Он считает, а я читаю. Пишу громадные формулы и чувствую себя сломанным компьютером, который пишет, но не понимает. Напрягаю извилины: смотрю М (м) атрицу или решаю её, беру интервью у интегралов и у крутых производных. Сражаюсь с теодолитами и нивелирами. Собираюсь с силами (тяги, трения, притяжения) и побеждаю теоретическую механику.
Позволяю себе иногда не слушать техническую тарабарщину и пишу заметки, пробую обуздать рассказы. Иду на Литературный кружок и начинаю дышать и улыбаться. Но всё ещё боюсь начать рукопись. Отмечаю первую сессию, вторую… последнюю. Считаю сметы. Выдыхаю. Перечеркиваю университетское прошлое. Решаю: не буду работать по профессии. С меня хватит цифр.
Я – плодоносное дерево. Выхожу замуж. Рожаю сына. Начинаю писать книгу и участвовать в марафонах. Держу в руках первый сборник «Сказки из маминого сундучка» с моей Купи-Купи (сейчас по ней в школе Симферополя поставят спектакль), второй сборник… седьмой. Начинаю отправлять рассказы на конкурсы. Первый шорт-лист. Фух. Всё не зря.
Не дописываю одну книгу, вторую и даже третью. И наконец заканчиваю четвертую. Главный герой – голубь Глядь улетает. Но понимаю, это не то. Пишу для детей. Рождается Бабошка, Варя и Воля. Теперь мечтаю не просто написать книгу (эта мечта уже сбылась четырежды), а издаться. И понимаю, ничего стыдного в Самиздате нет. Это лучше, чем хранить рукописи в столе и ждать, когда придёт крутой издатель и заплатит горы золота за рукописи. Ха! Всякое бывает, но к этому нужно идти, а не стоять. Иду.
Я – крепкое дерево! Пускаю корни. Тянусь к цели. Цвету. Плодоношу.
Соткала из паутины кокон,
Так давно, что комья пыли
Все просветы в нём заполонили.
Встали пробками, не выдавить,
Не выбить.
Позабыла что такое свет,
В темноте смотрела горе,
Разливалось оно долгим морем,
Заполняло с головой – не выдохнуть,
Не вылить.
Отрастила рыбий хвост.
Под водой дышать училась кожей,
С чешуёю рыбьей она стала схожей.
И блестела вся, слепя глаза,
Давила.
Утонула в забытьи.
Ни печали, ни тоски, мысли – сплошь пробелы.
Всё покрылось снегом белым- белым.
Кокон превратился в скорлупу.
Закостенел.
Отвалилась чешуя.
Тело обрастало шерстью тёплой,
Но сжималось, чтоб не быть.
Спать в пустоте холодной.
Тихо- тихо, белая пустыня.
Ничего.
Сны смотрела:
Было что- то до.
Было зыбким предрассветным,
Было ярким, лёгким, необъятным, светлым-
Разным. Не таким как здесь.
Живым.
Стук услышала.
То сердце испугалось и забилось.
Подалась вперёд.
Раздался треск, упала скорлупа.
Осыпался весь лёд.
Осталась паутина, а за ней открылось бесконечное:
Сияли звёзды.
Каждое утро Она вставала, затягивала волосы в тугой узел и открывала одну из девяти дверей.
За первой висело зеркало. Отражение в нём менялось – там была она, но разная; то с огромными звериными глазами, полными страха, то с ветвистыми рогами, с которых свисали мокрые комья земли, то с растрескавшейся кожей, по ложбинкам которой текли ручьи зеленой тоски. Она садилась у зеркала и плакала.
Вторая дверь открывалась ржавым ключом. Там стоял стол, на нём стакан и три кувшина, в одном вишнёвая настойка забвения, во втором берёзовый сок смакования грусти, в третьем бесцветная жидкость без названия. Два из трёх кувшинов всегда были наполовину пусты, один же оставался полным, почать его безымянное содержимое Она не решалась.
За третьей дверью – уходящие вверх ступени, они заканчивались обрывом, далеко внизу которого стоял туман и слышался густой шум.
На четвёртой была надпись «Правда», Она не любили туда заглядывать.
Пятая дверь приглашала поговорить. Разговоры были однообразными и односторонними, ведь отвечать было некому. Выговорившись, Она возвращалась к зеркалу – кто она после освобождения от груза навязчивых мыслей: олень, рогами роющий мокрую от собственных слёз землю, перепуганный галаго, может, голодный ястреб с острыми когтями или полевая мышь, в спешке запасающая зерно. Как раньше выглядело её лицо, она почти забыла.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке