Глава 4

Николай открыл дверь своим ключом. Разувшись в прихожей, окликнул мать, и поняв, что её нет дома, прошёл в свою комнату. За целый день у него не было и крошки во рту, но услышанное от Степана о собственных способностях отбило желание есть. Он плюхнулся в кресло и задумался о друзьях.

Вместе они дружили более восьми лет. До сего времени в них, вернее, в каждом из них, он был уверен, как в самом себе. Ради каждого из них был готов на любой поступок и был уверен, что и они готовы ради него на всё. И тут такое! Оказывается, он им не подходит! Они – умны, он – дурак, и вообще – ему не место на этой земле. Он им не нужен! Эта реальность была сродни ножу, вонзённому в его сердце по самую рукоятку.

Если бы он был женщиной, возможно, сейчас плакал и рвал на себе волосы от душевной боли, но будучи мужчиной, лишь время от времени скрежетал зубами, когда боль становилась не выносимой. Николай просто сидел и боролся с болью. Весьма успешный врачеватель человеческих душ, сейчас был бессилен. Он мог понять и объяснить многое в поведении человека, но случившееся с ним не поддавалось ни каким критериям и было за пределами его понимания жизни. Позже вспомнил, что мать ещё вчера говорила, что у Семён Николаевича день рождения и поедет к нему. “Сегодня он её точно не отпустит и оставит у себя”, – Благодарность судьбе за то, что может побыть один, теплотой окатило душу. Он не слышал, как звонил телефон, не вёл счёт времени, а просто сидел, слушая образовавшуюся пустоту в своей душе, и боролся с болью. Если бы мог сейчас умереть, то с радостью бы это сделал, – так сильно болела душа! Не сомкнув глаз, всё так же в кресле просидел всю ночь. А когда наступило утро, и зазвонил телефонный будильник, Николай встал с кресла, умылся и пошёл на работу.

Двухэтажная, построенная много лет назад психиатрическая больница с её некрасивой краской фасадных стен, с разбитыми во многих местах ступеньками центральной лестницы, выглядела весьма удручающе. Ей требовался по меньшей мере ремонт, но администрацию, это вовсе не волновало. Внутреннее убранство больницы ничуть не уступало по уродству внешнему. Длинный коридор, хотя хорошо освещался, но всё равно казался мрачным. Тягостный тёмно-синий цвет его стен, привинченные к полу синие скамейки способствовали ещё большему помутнению рассудка несчастных пациентов, бессмысленно бродивших по этому коридору значительную часть дня. Комнаты, где обитали больные, находились по обе стороны коридора.   В каждой палате лежало по шесть человек. Из удобств – раковина с горячей и холодной водой, но туалет на весь этаж – один. Он располагался в конце коридора, рядом с кухней и столовой. Скудного бюджета больницы едва хватал на еду для больных и на лекарства первой необходимости. Оттого кормили плохо, но высокий профессионализм врачей творил чудеса. Лечение больные получали хорошее и этот факт сглаживал все бытовые неудобства. Жалоб на больницу не поступало, по причине этого с ремонтом не торопились.

Николай работал врачом-психиатром в этой больнице уже пять лет. Сюда он пришёл сразу же после ординатуры. Врачом стал под нажимом матери. Они жили вдвоём: отец много лет назад ушёл из семьи, но мама второй раз замуж не вышла. Одинокий разведенец – Семён Николаевич – давно ухаживал за ней, предлагая руку и сердце, но мать всё никак не решалась выйти за него. Она работала лаборанткой в химической лаборатории при Академии наук, и, хотя не питала к химии никаких чувств, не уходила оттуда из-за сына, который, напротив, был одержим этой наукой. Всеми правдами и неправдами она поставляла ему всякого рода пробирки, колбочки, некоторые реагенты. В прошлом мать мечтала стать врачом, но обстоятельства сложились так, что она не смогла выучиться. Свою любовь к медицине она навязала сыну, уговорив его поступить в медицинский университет.

Но, даже учась на лечебном факультете, Николай увлечённо занимался химической фармацевтикой, посещая всевозможные кружки, против чего мама тоже возражала, считая фармацевтику не мужским делом. Когда необходимо было выбрать специализацию, Коля выбрал психиатрию. Эта наука была ему близка: он любил копаться в глубинах человеческих душ, хорошо в них разбирался, умел найти подход к каждому больному. И теперь, по прошествии нескольких лет, был даже благодарен матери за привитую ему любовь к медицине. Психиатрия нравилась ему все больше и больше.

– Николай Владимирович, у вас что-то случилось? Вы на себя не похожи, у вас совершенно седые виски, – это первое, что он услышал от коллег, входя в здание больницы. Они с участием смотрели на него, старались разговорить, вывести на откровения.

– Да просто всю ночь не спал, – он пытался отшутиться, но улыбнуться не получилось.

Николай не пошёл на планёрку, а отправился сразу же к себе в кабинет, чтобы начать приём больных. Ему хотелось побыстрей окунуться в дела, чтобы отвлечься от произошедшего. Среди больных почувствовал себя немного лучше, и они даже стали ему роднее. Слушая их выдуманные рассказы о себе, он, как никогда ранее, понимал их, отчётливо видел причины, вызвавшие расстройства их психики, ибо подобное ощущал сейчас и сам.

Вас, как и меня, предали или не поняли. Вам, как и мне, кто-то близкий, родной наплевал в душу, вонзил просто так, ни за что, нож в спину и попал в самое сердце. Вы, как и я, не можете понять, за что, и потому начался разлад в ваших душах. Ваше внутреннее «я», вступило в борьбу с вашим сознанием, которое уверяет вас, что такова реальность, что в мире нет ничего постоянного, что дружба, любовь – пустой звук, что вы одни в этом мире и полагаться вам не на кого. Близкие люди – это те самые монстры, готовые в любую минуту нанести вам удар. Что поделать? С этим надо жить. Вам тяжело, ваши старые ценности разрушились прежде, чем вы научились жить по-другому, оттого и возникла болезнь. Какое неправильное слово! Это вовсе не болезнь. Это альтернатива прежней жизни. Вы ведь должны были куда-то спрятаться, чтобы переждать, прежде чем научитесь жить по новым правилам. Да, да, именно так. Переждать, …переждать. А что остаётся делать? Как жить, когда тебя не принимают, тебя не слышат?.. Остаётся пережидать, пока как-то не удастся приспособиться: жить без дружбы, без любви, без надежд, а, значит, и без потерь.

И чем больше он слушал истории, тем отчётливее понимал, что душевная доброта повинна во всём. Жестокость и бессердечие – спасение от разлада в душе, а значит – спасение от болезней. Уходил Николай с работы совсем другим человеком. Он ясно понял, как надо жить, чтобы не было больно. ” Я им отомщу”, – это последнее, что подумал он о друзьях, прежде чем забыть эту историю и погрузиться в совсем другие мысли.

По дороге домой он забежал в магазин и купил краску для волос. Он надеялся, что мать куда-нибудь отлучилась, и он успеет покрасить волосы, прежде чем она увидит его таким. Его ожидания не оправдались: мать вышла навстречу, как только услышала поворот ключа во входной двери, и уже включила свет в прихожей.

– Здравствуй, родной, – мать нежно обняла его. – Почему ты вчера ничего не поел?

– У Стёпки поел досыта, больше не хотелось, – сказав это, сделал попытку быстрее прошмыгнуть в ванную, но мать схватила его за руку.

– Постой-ка, – встревоженным голосом она задержала сына и приподнялась на цыпочки, присматриваясь к его волосам. – Боже мой, да у тебя виски седые! И вокруг глаз морщинки. Что случилось, сынок? – В её взгляде было столько страха, что Николай поспешил успокоить мать.

– Ничего у меня не случилось. Просто старею.

– Да, это в двадцать шесть лет-то?!

Мать пошла вслед за сыном, который отправился мыть руки.

– Сыночек, скажи правду, ну пожалуйста! Вчера с утра у тебя был нормальный цвет волос. Что произошло? Мать не давала закрыть дверь в ванную.

– Я тебе честно говорю: ничего у меня не случилось. Позволь закрыть дверь, я хочу в туалет.

Мать покорно отошла от двери, но уходить не собиралась. Как только он вышел, вновь кинулась к нему с расспросами. Николай, понимая, что она не отстанет просто так, решил соврать.

– Ольгу помнишь? – он сел на своё место за столом в ожидании ужина.

– Скворцову, светленькая такая?

– Да. Она ушла к другому.

– К кому?! …Вы же вроде с ней расстались?

– К одному придурку, ты его не знаешь. А я, дурак, даже о женитьбе начал думать…

– Вот стерва! Ну и очень хорошо, что она до свадьбы раскрылась. Ты правду говоришь?

– Мам, когда я тебе врал?

– И ты из-за этой дуры так расстроился, что поседел? – мать нежно обняла сына. – Плюнь ты на них! Зачем они тебе нужны?

– Я и наплевал. Сначала расстроился, потом подумал – и наплевал. Давай кушать, мам, умираю с голоду. Как поживает Семён Николаевич?

– Хорошо. Спрашивал, почему ты не пришел на его день рождения. Я сказала, что ты очень занят на работе.

– Правильно сказала. Зачем я там вам буду мешать? А поздравление я ему по ватсапу послал.

– Ничего бы ты нам не помешал! Поел бы вкусненького, а то ни на один вечер тебя нельзя одного оставить. Вчера вот голодным лёг.

– Мам, ну что ты! Я совсем не голодный был.

– Сынок, ты действительно из-за Оли расстроился?

– Да. Не столько расстроился, сколько обидно стало. Я к ней с душой, а она…

Мать тяжело вздохнула, раскладывая еду по тарелкам. Она поверила сыну и была огорчена. Когда-то её саму оставил муж, и боль от душевных ран была ей хорошо знакома. За ужином она не утерпела и вернулась к старой теме.

– Такие обманщицы, сыночек, не стоят того, чтобы ради них нервы мотать, – мать наставляла сына, который молча ел суп и думал о своём. Он лишь изредка посматривал на мать, давая понять, что весь во внимании. Поев, Николай встал из-за стола.

– Всё было вкусно. Мам, я тебя понял, из-за этих дур нервы больше мотать не буду. А волосы я покрашу, не переживай.

Николай сдержал обещание. Вечером, выйдя из ванны и высушив волосы феном, он продемонстрировал матери чистые, блестящие волосы, среди которых не было ни одного седого, правда, морщинки возле глаз никуда не делись.

Глава 5

Дни потянулись за днями. Уже прошло больше месяца после начала игры в «рулетку», друзья не встречались, ссылаясь на занятость. Они лишь перезванивались, да и то – не разговаривали подолгу. Между ними возникла какая-то отчуждённость. Вскоре Степан на полгода улетел в Нью-Йорк на творческие семинары. Друзьям он сообщил об этом лишь перед посадкой в самолёт.

Было четыре часа дня, когда Николай шёл в раздевалку, чтобы переодеться и пойти домой. Раздался телефонный звонок.

– Да! – прижимая телефон головой к плечу, ответил, а между тем открыл свой шкафчик и, продолжая разговаривать, начал раздеваться. – Да, да я вас внимательно слушаю. …Я вас понял, сейчас спущусь. Ждите меня во дворе.

Закончив разговаривать по телефону, продолжил переодевание. Аккуратно повесил на вешалку белый халат и надел рубашку. Настроение после телефонного разговора заметно испортилось, раздражение нарастало. “Предупреждал же: в больницу не приходить…Что за люди!”. Он не любил заниматься своими личными делами на территории больницы, потому приход этой женщины его несколько беспокоил. Переодевшись, только хотел было закрыть шкафчик на ключ, как вновь зазвонил телефон. Продолжая стоять возле шкафчика и заранее раздражаясь от возможности форс-мажорных обстоятельств, приложил телефон к уху.

– Серёга? Слушаю. …Что, прямо сейчас что ли? Я уже переоделся, до завтра нельзя отложить? …Не психуй! Надо так надо. Сейчас зайду.

“Опять будет уговаривать – что-нибудь написать, а меня там, на улице женщина ждёт, которая мне очень даже нужна”, – ворча и шёпотом ругаясь, Николай всё же вновь открыл дверцу шкафчика и, достав с вешалки халат, надел его прямо на рубашку. На ходу застёгивая пуговицы, быстрым шагом пошёл на кафедру.

Настроение вконец ухудшилось. И совсем не хотелось встречаться с товарищем, упорно навязывавший ему научную деятельность, к которой его совсем не тянуло. Его товарищ, Сергей Воронцов, был кандидатом медицинских наук и работал старшим научным сотрудником на кафедре психиатрии, которая базировалась тут же, в одном из помещений больницы, в которой как раз и работал Николай.

Пойми, не моё это дело, не люблю я светиться, писать там чего-то, отвечать на вопросы, защищаться. Моё дело лечить. Я тебе данные поставляю, статейки изредка пописываю – и достаточно. Больше ни во что меня не втягивай!

Он шёл и обдумывал слова, которые скажет, если Сергей вновь начнёт уговаривать взять тему для диссертации. Но Николая ожидало совсем другое, когда он открыл дверь кабинета товарища и вошел.

Бледный, как простыня, Сергей лежал на кушетке, но, как только увидел Николая, сделал попытку быстро встать, но быстро не получилось, а лишь очень медленно, опираясь о стул. Выглядел Сергей весьма плохо: потухший взгляд, бледное лицо, капельки пота на лбу. Николай, протягивая руку для приветствия, с тревогой спросил.

– Привет, ты чего такой? Заболел, что ли?

– Да, – руки Сергей не подал, мало того, быстро натянул на рот повязку, что висела у него на шее. – Из Таиланда неделю как вернулся. Похоже, подцепил что-то. Я тебя по делу вызвал. Мне некогда, в больницу ложусь, – Сергей прошёл к столу и взял папку, которая там лежала. – Вот, здесь всё написано, – и он протянул папку Николаю. Тот взял её в руки, но открывать не стал, а продолжил встревожено смотреть на товарища, который тихим голосом говорил.

– Я должен был на днях лететь на симпозиум в Америку, но сам видишь, в каком я состоянии. Полетишь ты вместо меня.

– Ты что? С дуба рухнул?! – Николай во все глаза смотрел на Сергея.

– Мало того, ещё и выступишь. Не переживай, я же сказал: здесь всё написано. Придёшь домой, прочтёшь. Там всё понятно, к тому же ты в курсе всех моих наработок, и львиная доля в них – твоя заслуга.

– Не пори чушь!

– Все формальности улажены. Заявка на твоё участие дана. Забери папку, дома держи. Завтра с утра придёшь на кафедру, получишь нужные документы. Поездку тебе оплатят. На кафедре всё объяснят. Билеты на твоё имя уже куплены, гостиница забронирована. К тому же ты не один полетишь из нашего города. В общем, завтра всё узнаешь.

– Вот тебе и на! Без меня – меня женили, – расстроено проговорил Николай, но папку всё же покрепче прижал. – А что, до твоего выздоровления подождать – никак?

– Нет. Может, я вообще не выздоровею. Если умру – дело продолжишь.

– Ну уж нет! Ты чего, вообще со страху отупел? Твоё дело – сам и продолжишь. Запомни это. Куда, говоришь, на конференцию надо ехать?

– В Бостон.

– Хорошо. Америка. Чего не съездить – съезжу. Но чтобы к моему возвращению был здоров! Ясно? Я твоими делами заниматься не собираюсь. У меня и своих полно. Ясно?

– Да.

– Запомни, только с таким условием и еду. Когда выезжать-то?

– Через два дня. Ты, главное, хорошо подготовься. В моём почерке разберись.

– Не переживай. Пошли, я провожу тебя в больницу.

– Нет, нет. Я уже «скорую» вызвал. Меня ждут. До свидания.

Николай проводил друга и посадил его в «скорую», которая ждала на выходе. Попрощавшись, вернулся в больницу и прошёл в раздевалку, чтобы снять халат. Через некоторое время с папкой в руках, расстроенный болезнью друга и ошарашенный предстоящей поездкой, он наконец-то вышел из здания больницы. Выйдя, сразу же приметил хорошо одетую женщину. Они уже встречались раньше, и он её просил не приходить в больницу, но женщина его ослушалась и сейчас нервно прохаживалась взад-вперёд чуть в сторонке от входа, но всё же у всех на виду.

Делая вид, что он её не замечает, и убыстряя шаг, Николай прямиком направился к выходу за территорию больницы. Но, конечно же, женщина его заметила, и до него стали доноситься её оклики.

– Николай Владимирович! Николай Владимирович, подождите!

Слыша это, но не сбавляя шага, Николай упорно продолжал двигаться к воротам.

Лишь оказавшись вне территории, резко сбавил шаг и позволил себя догнать.

– Николай Владимирович, что ж вы так бежите? – женщина наконец-то догнала его и, переводя дыхание, с осуждением посмотрела на врача.

– Елена Петровна, мы же с вами договаривались, что общаемся только по телефону, и в больницу вы не приходите.