Глава 8

Мирослава

Понятия не имею, как долго мы стояли так, глядя друг на друга. Яков – покровительственно, снисходительно, я – с неприкрытым гневом. Прозвучавшее в зале сообщение о начале посадки на отправляющийся в Мурманск поезд сменилось обычной вознёй.

– Доволен? – прошипела, надев кольцо с бриллиантом, и сунула пустую коробочку обратно Серебрякову.

– Вполне, – убрал и только после обернулся к девушке за прилавком. Перед ней уже стоял бумажный пакет с заказом, рядом – кофе. Дав знак одному из охранников забрать всё это, он направился к выходу.

– Спасибо, – коротко сказала я, потому как сам Серебряков поблагодарить поглядывающую на меня с любопытством девицу не сподобился.

Невесомое кольцо обжигало руку. Я чувствовала, как оно тянет меня куда-то, возврата откуда нет. Мысленно напомнила себе, что это ничего не значит. Просто кольцо, которое можно снять так же легко, как я надела его. Сжала руку в кулак, с трудом борясь поднять и посмотреть на пальцы.

– Считаешь, что победил? – идя рядом с Яковом в окружении его свиты по перрону, холодно осведомилась я.

– Для того, чтобы победить, нужно воевать. Или хотя бы сражаться. С кем мне сражаться, Мира? С тобой?

– Разве ты не это делаешь? – искоса глядя на него.

Судя по его реакции, своим вопросом я позабавила его. Я вообще забавляла его. Этакая смешная карманная собачонка, предназначенная для того, чтобы хозяин не сдох от скуки.

– Не вижу ничего смешного.

Яков придержал меня за руку. Остановился и, не выпуская, проговорил:

– Воевать и бороться имеет смысл только с равными, – коснулся безымянного пальца.

Глядя мне в лицо, он поглаживал кольцо. Вдоль позвоночника пробежал холодок. Ветер зашуршал кинутой кем-то обёрткой, погнал её дальше, стук колёс чемодана прошёлся по нервам. Я дёрнула руку, не желая этой опасной и в то же время интимной ласки.

Яков мгновенно стиснул мою кисть:

– Я могу сломать тебя в любой момент.

– Так почему ещё не сделал этого? – выплюнула ему в лицо.

– Потому что мне это не нужно, – он поднял мою руку. Держал уже не так крепко, но я знала – это иллюзия. Движение, и пальцы его сомкнутся сталью.

Против воли опустила взгляд, и всё, что я только что хотела сказать, куда-то делось. Моя ладонь по сравнению с его была совсем узкая, и контраст этот был особенно виден сейчас, когда на пальце моём поблёскивало кольцо.

– Сломанные цветы имеют свою прелесть, – вновь заговорил он. – Их запах становится сильнее, да и разрушение всегда притягивает.

Медленно я подняла голову. От его слов стало холодно, страх, немного притупившийся, вернулся и стал ещё сильнее прежнего.

– Ты наверняка и сама замечала, что разрушение притягивает куда больше, чем созидание, – хватка на кисти. Я резко, с шумом вдохнула. – Замечала, – с коротким кивком подтвердил он свои же слова.

Я смотрела на него, не в силах ни ответить, ни отвернуться. Я даже пошевелиться была не способна.

– Мне было бы интересно посмотреть на тебя сломанную, не скрою, – продолжая ласкать палец возле кольца. Потянул на себя, приобнял за талию. – Только сломанные цветы слишком быстро вянут. А мне это ни к чему.

Вначале он выпустил мою руку, потом меня саму. Отступил, удерживая взглядом, и только спустя какое-то время пространно посмотрел в конец платформы.

Остановившееся время побежало вперёд. Я вернулась в реальность, хотя всё ещё до конца не пришла в себя. Заметила стоящих неподалёку патрульных со служебной собакой. Шальная мысль броситься к ним и попросить о помощи угасла быстро. Как только Яков, проследив за моим взглядом, опять посмотрел на меня.

– Можешь попробовать, – он был серьёзен.

Я действительно могла. Могла попробовать. Но не стала. Вместо этого пошла вперёд вдоль поезда. Какой у нас вагон, я не знала. Просто шла, потому что было ощущение, – если остановлюсь и ещё раз окунусь во мрак глаз Серебрякова, просто рассыплюсь прахом.

Охрана Якова остановилась возле одного из вагонов. Если к дверям других тянулись пассажиры с вещами, здесь не было никого. Только молоденькая, словно сошедшая с глянца проводница в выглаженной форме.

– Будьте добры ваши паспорта, – обратилась она к Якову, безошибочно угадав в нём главного. Вожака.

– Мой и моей жены, – как само собой. Как будто это было уже свершившимся фактом.

Откуда у него мои документы, я думать не хотела. Зачем? Паспорт, телефон… вся моя жизнь.

Проверив, проводница вернула Якову паспорта и пригласила пройти в вагон. Я почти угадала: пусть сам вагон Серебрякову не принадлежал, в нём не было никого, помимо нас и его стаи.

– Сюда, – остановил он меня, когда мы дошли примерно до середины. Шире открыл дверь и втолкнул меня внутрь роскошного купе.

По инерции я сделала несколько шагов, развернулась и услышала щелчок. Задвинув дверь, Яков повернул замок. Я попятилась, упёрлась в столик. Ночь… Вся ночь наедине с ним в этом купе, этом вагоне. Целая ночь…

Это не дверь закрылась со щелчком. Это очередной выстрел у моего виска. Сколько их ещё будет? Сколько я смогу выдержать, пока он не решит сделать последний, решающий? Не много… А может быть, этот и был последним. Глядя на Якова, я понимала, что скорее всего, так оно и есть.

Глава 9

Мирослава

Раздавшийся стук в дверь нарушил повисшую в купе опасную тишину. Нехотя Яков отвёл от меня взгляд.

– Что ещё? – с недовольством осведомился он у охранника.

Тот подал ему бумажный пакет с пирожными и кофе. Момент для этого был далеко не подходящий. Должно быть, человек Серебрякова уже успел понять это, потому что, извинившись, поспешил убраться восвояси. Дверь снова закрылась. Яков бросил пакет на столик, поставил кофе. Я так и стояла, вжавшись в край неразобранной постели. Смотрела на него, не зная, что мне делать.

– Раздевайся.

Мне снова стало не по себе. Только пару секунд спустя поняла, что это «раздевайся» не значило, что я должна снять свитер и всё, что под ним. Заставив себя сделать вдох, я сняла пальто и повесила его на плечики.

Поезд потихоньку качнулся, перрон поплыл мимо окна.

– Ты часто бываешь в Санкт-Петербурге? – спросила, чтобы нарушить молчание.

Если уж мне придётся провести ночь в этой клетушке наедине с мужчиной, от взгляда которого меня бросает в холод, а от прикосновений – в жар, лучше попытаться отвлечь его.

Помедлив, я опустилась на постель. Шире раскрыла шторки. Сумерки стали уже совсем густыми. По освещённой фонарями платформе в обратную сторону тянулись провожающие и вокзальные работники.

Не дождавшись ответа, я повернулась к Якову. Он снял часы, положил их на столик и только после этого удостоил меня взглядом.

– Достаточно часто.

Ни слова больше. Пальто его уже висело рядом с моим. Всё в той же тишине Яков поставил передо мной стаканчик. Бумажный пакет зашуршал, когда он начал разворачивать его. Каждый шорох лезвием ножа резал нервы.

Обхватив картон, я наблюдала за Яковом, ловя его движения и боясь лишний раз пошевелиться сама.

– Люблю ночные поезда, – вдруг сказал он, разламывая крендель. – В них есть своеобразная романтика.

Взяв половину, он положил вторую на пакет передо мной. Запах свежего сладкого хлеба смешался с ароматом кофе, и я неожиданно для себя поняла, что проголодалась.

– Ты и романтика, – отломила кусочек от кренделя. Сняла со стаканчика крышку и отпила чай.

Всё это напоминало мне передышку. Колёса стучали чаще, поезд набирал ход. Откусив кусок кренделя, Серебряков откинулся на спинку диванчика. Положил ладонь на стол, и я едва не поперхнулась. На безымянном пальце его правой руки, как и на моём, поблёскивало кольцо: широкое, мужское. Стоило поднять взгляд к его лицу, я заметила удовлетворение.

– Дай мой паспорт, – потребовала я нервно.

– Зачем? – как всегда он наслаждался. Как сытый кот, загнавший мышку только ради того, чтобы поиграться с ней, понаблюдать за её агонией.

– Дай мой паспорт, Яков! – забыв обо всём, я встала. Кажется, он убрал его в карман пальто вместе со своим. Шаря по карманам, чувствовала, что он смотрит на меня. Нет, снова нет… Наконец достала из внутреннего кармана сразу оба – его и свой. Пролистала… Ничего. Руки дрожали. Я смотрела на страничку, где должен был стоять штамп о регистрации брака. Ничего… Только метка о расторжении предыдущего.

– Ждала чего-то другого? – подойдя сзади, Серебряков забрал у меня паспорт. Кинул на свою постель. Положил ладонь мне на живот. – Разочарована?

– Видимо, твоя власть далеко не такая безграничная, как ты хочешь это показать, – дёрнулась скорее из чувства сопротивления. Потому что деваться мне было некуда.

Он хмыкнул. Задрал свитер и стал поглаживать голый живот. Внутри всё сразу сжалось, дыхание замедлилось и стало чаще. Он задрал свитер выше, почти до груди, склонился к уху. Потёрся о меня пахом. Поезд качнулся, и я схватилась за дверной косяк. Прерывисто выдохнула.

– Скажешь, в ночных поездах нет романтики? – его голос царапал моё сознание.

Сдавливая грудь, он лизнул раковину уха, шумно вдохнул мой запах. Поезд опять качнулся, и я коснулась голым животом металла. Яков хрипло выругался, сдавил сосок и покрутил между пальцами, прикусил кожу на моём затылке и ещё раз вдохнул.

– Только подростки считают зажимания в поездах романтикой, – говорила, а голос не слушался.

Яков пробрался под мой свитер второй рукой. Опустился губами к чувствительному месту за ухом.

– Нет! – рванулась, когда он сдавил обе груди. Зашипела. – Ты делаешь мне больно! – сквозь зубы.

Мне действительно было больно и страшно. Только страх и боль так тесно переплетались с удовольствием, что я сама не могла найти конец одного и начало другого. Он не выпускал. Мял меня, тёрся, и член его становился всё твёрже. Покусывая шею, он добрался до плеча, ладонь соскользнула вниз, к поясу моих джинсов. Я впилась в его запястье пальцами. Ногтями в кожу.

– Ай! – вскрикнула снова, ударившись затылком о стену. Он развернул меня так резко, что закружилась голова. Сжал руки, оскалился. Верхняя губа его дёрнулась, в глазах отражался свет. Так же, как и в тёмном прямоугольнике окна. Свет и я…

– Знаешь, что делают с розами? – тяжело дыша. – У них обрезают шипы. Не забывай, что я говорил тебе про сломанные цветы. Я могу передумать. Начну с шипов, а закончить могу чем угодно, – очень тихо выговорил он.

Сердце моё колотилось у горла. Его дыхание обжигало, а я едва могла вбирать воздух. Он выпустил мои кисти, но я не опустила их. Так и стояла, всё ещё прижатая к стене. Он погладил меня над пуговицей джинсов, по самому низу живота.

– С твоими шипами я разберусь. Раз ты не услышала меня, когда я сказал, чтобы ты не заставляла меня переступать черту, что же…

Он отошёл. Взял кофе и встал напротив окна. Теперь в тёмном стекле виднелось его отражение.

– Ты уже давно её переступил, – ему в спину.

Он сделал ещё глоток кофе и повернулся.

– Ошибаешься, Мира.

Ошибаюсь? То ли вагон стал раскачиваться сильнее, то ли это меня начало качать. Я вернулась за столик. Взяла чай, крендель, хотя сама не понимала, зачем. Кольцо на моём пальце, кольцо на его…

Его телефон пикнул, экран загорелся, но различить я ничего не смогла.

– Зачем тебе жена, если ты и так можешь взять всё, что хочешь? – сдавленно. Взгляд снизу-вверх.

– Так надо, – он взял мобильный. Посмотрел на дисплей и тут же выругался сквозь зубы. – Сука, – процедил. – Иди прогуляйся, – эти слова предназначались уже мне.

Я приоткрыла рот, собираясь спросить, в чём дело. Но не успела.

– Выйди, – с холодной и раскалённой одновременно яростью. – Чтобы в ближайшие десять минут тебя тут не было, – рывком поднял, подтащил к двери.

– Руслан, – рявкнул. – Присмотри за ней.

Стоило его охраннику выйти из соседнего купе, он толкнул меня к нему и скрылся за дверью. Я обернулась, но купе было закрыто. Опять посмотрела на Руслана и прерывисто выдохнула.

– Я… – облизала пересохшие губы. – Я пойду умоюсь.

Руслан кивнул и пошёл следом за мной. Мне же оставалось надеяться, что хотя бы в туалете я смогу остаться одна и привести в порядок мысли.