– Нет, Аля. Нет. Он бы позвонил нам, – оборвал эту цепочку предположений дядя Дима, и мы снова замолчали. Затем, не сговариваясь, принялись вспоминать, как в прошлом году, летом, Сережа выловил под Питером огроменную щуку. Тетя Аля побежала за фотоальбомами, нашла снимок с той щукой. Улыбающийся Сережа держал ее в руках, его счастье было таким же огромным, как у мужика из вирусного интернет-ролика про пойманную рыбу-язя. Мы листали альбомы, разговаривали о прошлом, о школьных годах, о том, что Сережа всегда хорошо разбирался с компьютерами, что ему бы чуть побольше усидчивости и упорства, и он мог бы вообще ученым стать – умный мальчик. Мы снова начали лить слезы, я попросила прощения, сама не зная, за что. В итоге все происходящее начало так сильно напоминать поминки, что мне стало трудно дышать. Я просидела у них, пока за окном не опустились сумерки – гораздо дольше, чем собиралась. Я приехала, чтобы рассказать им все, что знаю, а вместо этого больше слушала, чем говорила. Для родителей Сережи я была чем-то вроде моста. Пусть я и бросила их сына, но до этого была с ним два года. Ничего лучше в их распоряжении не имелось. Даже вещей, с которыми Сережа приехал в Париж. Моя мама не забрала их, когда уезжала в Авиньон, и я тоже не взяла их, покидая отель. Тогда я не знала, что делать даже с собой, мои мысли были похожи на стаю синиц, которую вспугнул случайный выстрел. Я забыла о его вещах. Полагаю, полиция изъяла их из хранилища отеля после того, как было возбуждено дело о пропаже без вести. Я точно не знала, что стало с вещами Сережи, и от этого мне было стыдно.

– Значит, последним, кто видел моего сына, был твой нынешний жених? Этот французский аристократ? Он что, действительно, какой-то граф?

– Кажется, у него есть титул, но я не уверена, что именно граф. Хотя да, граф.

– Ты не уверена, граф он или князь, Даша? Ты выходишь замуж за этого парня, я ничего не путаю? – скривился Дмитрий Сергеевич.

– Я читала о вас с этим графом Де Моро, – сказала вдруг тетя Аля, краснея, и я подумала о том, как это, должно быть, выглядит со стороны. Молчаливая нескладная дочка знаменитой актрисы, «девочка с запросами», как она назвала меня, встречалась с ее сыном целых два года, а потом во Франции познакомилась или, правильнее будет сказать, подцепила кого-то получше, поинтереснее – графа – и всё, плюнула на ее сына, променяла его на деньги и статус. Что тетя Аля могла прочитать, что могли написать эти журналисты? Могла увидеть мою фотографию в окне дешевой многоэтажки в арабском районе, могла представить себе, что это за «любовь» у меня с графом. Никаких упоминаний о том, что у Золушки до появления принца уже был другой. Ее сын Сережа.

– Газеты всё врут, – сказала я, уткнувшись в чашку, но подавилась чаем и закашлялась. Пауза висела долго, слишком долго, чтобы разговор снова перешел в нормальное русло. Я заторопилась, сказав, что мне пора уходить, что мне еще нужно навестить маму в больнице. Тетя Аля тут же засуетилась, принялась собирать какую-то еду для мамы, которую, как я не отнекивалась, мне пришлось взять.

– У мамы диабет! Ей нельзя пирожков, – пожаловалась я, пытаясь избавиться от увесистой пачки.

– Диабет? Как? А мы не знали! Она из-за этого в больницу попала?

– Да, из-за этого.

– Какая жалость. Такая красивая женщина, такая сильная, талантливая! – воскликнула тетя Аля, но пирожков обратно не взяла. Мне пришлось тащить их, прекрасно понимая, что мама ни за что в жизни не станет есть чьих-то там пирожков. Если я и казалась кому-то «девочкой с запросами», то моя мама ею была.

* * *

Я не соврала, когда сказала, что собираюсь навестить маму, хотя изначально и не планировала этого делать. После тяжелого разговора я бежала по улице, чувствуя себя оторвавшимся листком, который уносит ветром. Странное, крайне специфическое чувство снова овладело мной. Мне казалось, что я что-то упускаю, чего-то не понимаю. Будто я склонилась над кучей разрозненных пазлов, из которых все пытаюсь – безуспешно – собрать слово «Вечность». Я все больше и больше сомневалась, что из этой неразборчивой груды можно сложить целостную картину. Нужно отделить зерна от плевел. Что-то я упускаю, но что? Что нельзя плакать на бегу? Что Андре разозлился так, что, возможно, уже бросил меня?

Я просто хотела увидеть маму.

Когда я пришла, она спала, но я уже привыкла к этому и даже называла ее про себя Спящей Красавицей. Меня пропустили к ней без единого вопроса, в платных клиниках не бывает приемных и неприемных часов. Если бы я захотела, то смогла остаться тут на ночь. В палате было хорошо, спокойно. Мерно тикали часы, но звук не мешал мне думать, а маме – спать. Приоткрытое окно снимало тяжелый запах лилий из букетов, он становился переносим. Мама любила цветы не за их красоту, а за то, что они обозначали. Успех, востребованность, поклонники, роли, роли, больше ролей. Ее работа была ее жизнью, она не ценила простого счастья, любви, меня. Только когда говорили: «Мотор», мама становилась самой собой.

– Кто здесь? – ее голос заставил меня подпрыгнуть в кресле, где я свернулась клубочком, раздумывая над кусками моего не собираемого пазла, куда теперь еще добавились и родители Сережи.

– Мама? Это я, Даша. Господи, мама. Ты пришла в себя? – Я улыбалась и плакала одновременно. Я думала, что на сегодня выплакала все слезы, но эти были другими, хорошими.

– Я пришла в себя еще вчера, если уж на то пошло, – сказала мама ворчливо, и я невольно рассмеялась, бросилась к ней и взяла ее за руку. Рука была холодной и тонкой, мама сильно похудела. Зато характер не изменился, она смотрела на меня и кривилась от раздражения.

– Почему ты не причесана? – спросила она, разглядывая мой хвостик.

– Я-то как раз думала, что причесалась.

– Замотать волосы куском резинки – не значит причесаться, Даша. Ты похожа на учительницу географии.

– Почему именно географии? – усмехнулась я, укрывая мамины руки одеялом. Я продолжала держать ее ладони в своих под ним. Только сейчас, сидя тут рядом с нею, я вдруг поняла, насколько боялась ее потерять. Без нее моя жизнь не имеет никакой точки опоры, она всегда была моим солнцем, вокруг которого я вращалась. Мне было наплевать на то, что меня не замечали, мне было все равно, сколько других планет – мужчин, любовников, знакомых и поклонников крутится вокруг моей звезды. Она все равно всегда возвращалась ко мне. Моя мама.

– Не знаю, почему. Ну кто может стать учителем географии? Я вообще повесилась бы, если б мне пришлось оказаться в комнате с двадцатью детьми, но кто уж не имеет фантазии на что-то другое – они идут учить литературе, иностранным языкам, математике там. А география – это уж совсем странно, как твой хвост дурацкий.

– География, между прочим, очень важная наука. Она открыла все континенты.

– И что? Континенты. Можно подумать, от них проку много. Тут по одному континенту не наездишься. Нет, ты мне объясни, что произошло? Как я тут оказалась? Я даже не могла поверить, что я в Москве. Я была в Авиньоне, на съемках. Что будет с фильмом? Господи, какой позор!

– Нет, ты нормальная? Думать о съемках, когда ты только вышла из комы? Мам! – возмутилась я.

Мама посмотрела на меня так, словно я была совершенным несмышленышем. Конечно, какая может быть кома, когда речь идет о съемках. Она наверняка предпочла бы не прекращать съемок и в этой ситуации. А что, в самом деле, ведь таких персонажей полно! Как сегодня заметил отец Сережи: в каждой тридцатой серии кто-то нет-нет, да и выйдет из комы.

– Кстати, о съемках. Я так понимаю, что мой дорогой Кузя ни разу не пришел меня повидать? Вот она, любовь молодых, ни в чем нельзя быть уверенной.

– Да он просто дурак, твой Кузя! Сам не понимает, что потерял, – вступилась я. Маминого молодого любовника, певца, чьих песен никто не знает, смазливого Кузьму Савина я не могла выносить с самого начала. Мама вздохнула и сжала мои пальцы.

– Эх, Даша, Даша, какая ж ты наивная. Кузьма прекрасно понимал, что теряет и что приобретает. Ты считаешь меня полной дурой? Но согласись, он такой красивый.

– Слишком красивый! Он ухаживает за собой больше, чем я.

– Что совсем не трудно, не правда ли? – отбрила меня мама. – Однако, как я понимаю, это не помешало тебе подцепить кого-то стоящего. Шура сказала, ты выходишь замуж, это правда? Как тебе это удалось?

– Она сказала? – я всплеснула руками. – Нет, это ни в какие ворота не лезет. Все-таки мне хотелось бы сообщать подобные новости своей матери самостоятельно. А она сказала, за кого?

– О, Шура заявила, что ты подцепила французского графа, а поскольку я не могу представить себе никакой другой французской аристократической семьи, с которой ты хоть раз пересекалась, кроме семьи Де Моро, то, полагаю, либо Шура ошиблась, либо ты каким-то образом подцепила кого-то на той вечеринке в особняке Габриэль Буже. Признаюсь честно, первая версия кажется мне намного реалистичнее.

– Ты всегда в меня верила, – хмыкнула я с умеренным сарказмом. Мама измерила меня своим фирменным оценивающим взглядом и пожала плечами.

– Просто помню, как ты выглядела в тот день. Хотя платье было довольно миленьким. У мужчин вкусы бывают самые престранные, а ты по-своему хороша. Диковата, но хороша. И все же согласись, твой конский хвост – и граф! Неужели, правда?

– Представь себе, – улыбнулась я. Мама тоже улыбнулась и кивнула. Я видела, что она устала, но я не хотела уходить. Я спросила, не будут ли ее больше вводить в этот искусственный сон, и мама заверила меня, что она выспалась лет на пять вперед.

– Вообще, это самый странный опыт в моей жизни. Я помню, как вчера я ждала курьера со съемочной площадки, мне должны были прислать сценарий на завтра. А следующий момент – и я тут, в Москве, утыканная какими-то капельницами. И прошло несколько недель. Чудовищно. Теперь меня, наверное, вообще вырежут из фильма. Честно говоря, у меня и роль-то была небольшая. Продюсеру понравилось то, что я говорю по-русски. Акцент, им нужен был акцент. Но слов у меня было – кот наплакал. С таким же успехом можно было снимать немую.

– Мама.

– Что? – она посмотрела на меня с удивлением, словно вообще забыла, что я нахожусь рядом с ней.

– Скажи, а ты ничего странного не заметила перед тем, как у тебя случился приступ? – спросила я, кусая ногти. Мама замолчала, разглядывая меня, словно я была живым кроссвордом. Вниз по вертикали, семь букв. Свихнувшаяся дочь. Идиотка.

– В каком смысле – странного?

– В любом смысле. В поле зрения попали подозрительные люди… Может быть, к тебе кто-нибудь приходил. Или, к примеру, у тебя возникло странное чувство, будто что что-то идёт не так. Может, кто-то был в твоей комнате. Женщина…

– Женщина… ты говоришь о ком-то конкретно? – нахмурилась мама. – Что произошло, почему у тебя такое лицо, словно ты проглотила пенку от киселя. Ты что-то не договариваешь.

– Я просто пытаюсь понять, что произошло. Может быть, на тебя кто-то напал.

– Напал? На меня? Зачем? – Мама хлопала глазами, а я жалела, что завела этот разговор. Мама только пришла в себя, а я волную ее. Знаю же, что людям с сахарным диабетом нельзя волноваться, и вот – хорошая же я дочь! – мучаю ее вопросами.

– Просто скажи, что ничего необычного не было, и я успокоюсь. Ведь… у тебя же никогда не было таких серьезных приступов.

– Все когда-то случается в первый раз, – резонно заметила мама. – Дай мне зеркало. И косметичку. Ты можешь включить свет настольной лампы? – Я механически выполняла все ее просьбы (читай приказы). – Отвечая на твой дурацкий вопрос, нет, Даша, я никаких женщин не помню. И мужчин особо тоже. В Авиньоне было ужасно скучно, и я хотела оттуда уехать.

– Женщина в парандже. Вернее, в никабе.

– Что такое никаб? – спросила мама, внимательнейшим образом разглядывая себя в маленьком зеркальце. Ей не нравилось то, что она видела.

– Это такой платок, который закрывает все, кроме глаз.

– То ест паранджа?

– Нет, никаб. Паранджа оставляет часть лица открытой, впрочем, многие путают.

– А когда ты стала таким экспертом, Дарья? Ты ничего не хочешь объяснить? Почему я должна была видеть женщину в парандже? Или ты имеешь в виду, что у меня снова могли возникнуть галлюцинации, как с Сережей. Постой? Сережа? Его нашли? Он живой или все же мертвый?

Последний вопрос заставил меня замолчать и побледнеть. Я молчала так долго, что мама нахмурилась, отложила косметичку и строго посмотрела на меня.

– Скажи мне, Даша, этот твой граф, за которого ты выходишь замуж – это не тот мужчина, с которым ты… развлекалась в самом начале нашей поездки? Я имею в виду тот тип развлечений, после которых на руках остаются следы. Мне кажется, ты понимаешь, о чем я говорю.