Глава 2.
Жизнь?

Разговоры между нами были короткими. Их сложно вообще назвать разговорами: дедушка и бабушка ни о чем меня не спрашивали. Я приходила к завтраку, обеду или ужину, потому что мне было озвучено время приема пищи. Бабушка была необычным человеком – казацкая жесткость проявлялась во всем. Например, мне было велено каждое утро в 8:00 ждать ее на стуле в зале, с заранее подготовленной водой в ковше, двумя расческами и лентами, которые я выбрала на сегодня. Она входила в комнату со словами «Доброе утро», расчесывала мои волосы, потом смачивала расческу в воде и приступала к созданию одной из своих фирменных причесок. Для меня это было строгостью. Когда волосы оказывались спутанными, я вздрагивала пока она с ними справлялась, на что бабушка говорила: «Терпи, казак, атаманом будешь».

А нежностью было то, что она не дергала меня, ждала, когда я буду готова раскрыться. Не давила, просто с любовью оставляла мне на подоконнике свежий компот.

Дни проходили как один (хотела было сказать, как в тюрьме, но это неподходящее сравнение). Я в основном читала, иногда выходила со двора. Любовалась изумительной природой, но не могла долго смотреть, потому что она просто сводила меня с ума.

На улице стояла неимоверная жара, часто я засыпала за очередной книгой в полуденное время.

Дедушка научил меня играть в карты и делать фокусы, типа того, как все принцы остаются в комнатах принцесс, пока охрана пьяная спит в другой комнате.

Дедушка играл на гармони. Чтобы я начала танцевать, он говорил: «Ну повасюй немного». Бабушка пекла пирожки. Она делала это так быстро, что я не успевала понять, какой этап за каким следует. Запах набухающего теста и картошки с зеленью по сей день запечатлён во мне. Мы научились вместе работать в огороде, все было слаженно. Больше всего я любила возиться с фасолью, рассматривать эти узоры, рождаемые природой под солнцем Кавказа.

Я познакомилась с соседской дочкой, ее звали Нонна. Она была не совсем обычной девушкой. Про нее говорили «щипцовая», это значило, что во время родов ее доставали щипцами и повредили что-то. У нее была легкая умственная отсталость и случались приступы эпилепсии. Возможно, именно это делало ее очень искренней по отношению не только ко мне, но и к миру. Она оставалась ребенком всегда, играла со мной в бумажные куклы и рисовала. При том, что ей было около двадцати пяти лет. Она умела много того, чего не умела я – гладить белье, наводить в шкафу с одеждой идеальный порядок. Все, что связано с порядком в собственной комнате, что я умею делать по сей день, передала мне Нонна.

Глава 3.
Выше ноги от земли¹

Выжженные солнцем днем, мы никак не могли остыть прохладными ночами. Твои самые нежные, как стебель подорожника, руки будоражили во мне все, что только может вспыхнуть в эти годы юности.

Встретившись с твоими глазами единожды, в заплывшем зеленью повороте от моего дома к уличной дороге, я не смогла более оправиться. Все мое краткосрочное детство осталось за твоей спиной, которую я так любила гладить липкими от жары ладошками, пока ты целовал мою шею. Боже, какие горячие у тебя были губы! Я не могла оторваться от них, стоило раз узнать их вкус. Этот вечер, этот день, наш первый поцелуй я вспоминаю каждый год. Вот уже больше двадцати лет. И я никак не могу вырваться из твоих объятий, в которых было нечем дышать два наших лета подряд… И не могу понять, зачем ты отпустил меня, как посмел позволить мне уйти?

Ты был самым праведным мужчиной в моей жизни, моим духовным проводником, воспитателем и любовником. Не позволяя моей натуре перелиться за края дозволенного, доходил до точки со мной. Держась за руки, мы целовались до боли в челюсти и онемения в шее.

Это я стою с тазом белья и ведерком прищепок, а это ты спускаешься по улице, чтобы пройти мимо моих окон, хотя тебе в другую сторону. Стоит мне только мельком увидеть твою белоснежную футболку, как я готова броситься к тебе в руки. И вот мы на одной линии, только не останавливайся, только не подходи, я не смогу удержаться. И ты подходишь, видя, что я дрожу, берешь мою ладонь, поглаживаешь пальцами ледяную от волнения кожу. И мы смотрим друг другу в глаза. И это любовь.

Наваждение, напасть – то, что накрывает нас, как только первая темнота просачивается в наше ущелье. Среди дремлющих трав и таких романтичных звезд только мы и не спим. А может, соседи видели? Нет, мы были осторожны, иначе ведь неинтересно. Мы лежим на горячей земле под шумными кленами и орехами. Как трепетно, когда ты гладишь мои ноги. Осторожно, медленно и крайне нежно. Твое электричество попадает мне в кровь. А потом ты на миллиметр запускаешь пальцы под мою юбку. И я открываю глаза, а твои уже открыты в ожидании моего ответа. И я целую тебя только сильнее. И ты проводишь большим пальцем по внутренней части моего бедра, что смущает меня, но дневной свет погас, увы.

И ты останавливаешься, как и прежде. Что за бережность, моя любовь… Ты трогаешь мою грудь, она точно помещается в твоей ладони. Что остается мне, если не сесть сверху и напасть на тебя. Но твой пласт уважения выражается в моей неприкосновенности. А я не могу больше ждать и терпеть это каждый день. Когда я чувствую под собой твой твердый член, мне так не терпится ощутить тебя внутри. А ты куришь свои сигареты, а потом провожаешь меня домой.

Утром ты снова проходишься по моим периметрам, я раскачиваюсь на качели, а ты наблюдаешь, как пляшет моя юбка, рассматривая мои трусики. Мы идем на речку остужаться. И ты обнимаешь меня в воде, я обхватываю тебя ногами, и мы долго целуемся. Ты носишь меня на руках, а я смеюсь.

И я просто перестала спать, моя любовь, когда поняла, как глупо все получилось. Я не уберегла твоих чувств, когда разрушились наши мечты. Но я не стану себя ненавидеть, ведь это ты не научил меня быть разумной и верной. Ты тоже виноват!

Сейчас я даже не могу попросить тебя позволить просто выпить с тобой кофе. Мне давно не о чем фантазировать. Я больше не смогу сказать тебе, что не могу остановиться.

Бывало, ты часами стоял с обратной стороны окна. Родные говорили привести меня домой в девять. И ты вел меня. И ни разу не зашел в мой дом. Я стояла у подоконника своей комнаты, тянула к тебе руки, а потом ты влезал на подоконник. И в полной темноте мы снова целовались. До глубочайшей ночи. И ничего не было прекрасней в моей жизни, чем чувствовать твою любовь. А когда шли дожди, нам приходилось не видеться, и я не находила себе места. И как только удавалось вырваться, я знала, что ты озадачен тем же. И за тем же утонувшем в зелени поворотом ты уже ждешь меня, чтобы украдкой хоть на секунду коснуться моих губ своими. И снова томиться, ждать вечера… Когда все уснут, а мы наконец окажемся вместе.

Глава 4.
Адыр-су

Чтобы попасть в ущелье Адыр-су, нужно было подняться на подъемнике – на него загоняли машину, и железная конструкция поднимала ее наверх. На подъемнике в бетоне камушками было выложено «Лермонтов 1978». К слову, пассажиры поднимались по железной лестнице. Количество ступенек я так и не смогла посчитать, слишком чудовищное это занятие! Хусейн работал на подъемнике, он был очень улыбчивым, кое-как говорил по-русски, но было понятно, что он добродушен. Он выглядел экзотично – очень смуглый, сухой и с черными глазами как у полосатой гиены. Но улыбка его стирала все границы.

Выше по ущелью, в сосновом бору располагался наш дом, там же неподалеку был альплагерь Джайлык, который, собственно, и строил дедушка. В лесу было много домиков, а между ними протекал ручей. Я любила играть там, слушала дедушкин мини-магнитофон, кажется «Спутник» или «Легенда», не помню точно, потому что их было несколько. У меня для счастья появилось все – живописная парковая аллея, кинотеатр, столовая, в которой я встречала людей, ставших моей семьей.

Мы ездили в гости к леснику. Дедушка с ним частенько «зажигал», особенно после охоты. А чтобы к нему попасть, нужно было переехать большую речку, в том месте она была не очень бурная, но глубокая: по самые двери и лобовое стекло. В первый раз я вообще чуть не отключилась от страха, потом, казалось, привыкла. Хотя, знаете, нет – всегда боялась.

Ездили в Тырныауз, возили белье в стирку и в магазин… Эти поездки стали настоящим приключением. Казалось, я совсем забыла о «той» своей жизни.

Итак, в десяти километрах от подъемника, с правой стороны ущелья Адыр-су располагалась спасательная станция, а с левой и был наш Джайлык. К слову, сегодня Куллумкол продолжает собирать толпы альпинистов, а Джайлык как раз стоял на стыке долин Куллумкол и Адыр-су.

Мы же (когда я обзавелась друзьями) ходили в походы через каньон Уллу-Тау (а это не меньше 14 км!) вдоль реки Адыр-су – грубо говоря, напрямую. То, что я видела своими глазами, практически невозможно передать. Я чувствовала себя вольной, гордой птицей, с большими, сильными крыльями! Меня переполняла радость и наслаждение, и ничто не способно было меня остановить на пути к себе…

Мои глаза сияли, а Артем смеялся, глядя на меня.

– Я люблю этот край! Это моя самая лучшая жизнь!

– София, ты лучшая!

Я подбежала к нему, и мы целовались. Неистово. Заряженные сносящей голову энергией гор.

Не сразу понимаешь ценность того, что имеешь – то время было абсолютно беззаботным. Мы бегали за сусликами, которые выглядывали из-под земли и точно дразнили нас. В гараже у дедушки мы делали из колесных камер ведра, набирали в них воду и заливали в норки к сусликам, чтоб те все-таки выбрались к нам. Что за забава!

Нонна часто гуляла со мной, и все мои друзья относились к ней уважительно, никогда ей не говорили ничего плохого. Люди здесь были другими, не такими как в Москве. Во мне запечатлелись их портреты. Их я расставила в своей галерее воспоминаний. К каждому портрету есть надписи:

– Оскар и его смешные усишки

– Леон и его ровная челка

– Муса с характером

– Нонна и драгоценная тетрадка с наклейками

– Хусейн, провода и неработающая рация

– Артем – моя любовь

– Залина в платье в цветочек

– Варя и комариный укус

– Фатима, которая любит мыть посуду.

Я полюбила их всем сердцем.

Глава 5.
20 июля

Артем тогда гулял с Аленой, она казалась не очень симпатичной, но зато более развитой физически в сравнении с другими девочками. Но я заметила (да и Залина тоже), что Артем сразу обратил внимание на меня.

– Он смотрит? – Мы проходили мимо навеса, где все обедали.

– Смотрит так, чтоб никто не заметил.

Когда мы поравнялись, Артем включил магнитофон, который стоял на столе. Там точно играло что-то компрометирующее, но что именно – уже не помню.

Алена приезжала в лагерь только по выходным, сегодня ее не было. Мы с Залиной пошли на теннисный корт. Он находился слева от центрального входа в лагерь (если смотреть прямо). И корт располагался за небольшим футбольным полем. Мы взяли ракетки и начали играть. Если честно, у нас не очень хорошо получалось. И мальчишки, которые в это время гоняли в мяч, посматривали на нас и хихикали. Они были старше, поэтому мы особо с ними не шутили, как бы опасаясь. К ним присоединились Артем и Андрей. Конечно, мы искали любую свободную секунду, чтобы посмотреть с ним друг на друга. К нам подошла моя бабушка.

– Я сырников нажарила, пора перекусить. Не жарко тебе? – Она прикоснулась к моей шее, так нежно и бережно.

– Нет, не жарко. Сейчас приду.

– Залина, ты тоже иди к нам.

– Да нет, мне надо домой сходить.

– Хорошо. София, жду тебя.

Все это время Артем наблюдал за мной. Как я общаюсь с бабушкой, перебирая пальцами сетку ракетки.

Мы еще немного постояли с Залиной, болтая о чем-то, потом я пошла домой.

– Выйдешь сегодня? – Обратился ко мне Артем.

– В открытый Космос?

– Гулять вечером. Выходи! – Он выглядел очень спокойным. Смотрел из-под лба.

– Не знаю, отпустят ли меня. Куда приходить?

– На речке уже была?

– Один раз.

– Тогда выходи в 7 сюда, я за тобой зайду.

– Я не пойду одна.

– Да понятно. Приходи с кем хочешь. Посидим в беседке.

Так начались наши вечера. Мы их почти всегда проводили вместе. Кроме тех моментов, когда Артем уезжал на подработку. Алена уже не вызывала во мне ощущения угрозы. Мне даже было ее немного жаль. Она всячески пыталась обратить на себя внимание Артема, хотя уже ясно понимала, что мы с ним влюблены друг в друга.

Было 20 июля. Стояла невыносимая жара. Дедушка с бабушкой поехали на КМВ (Кавказские Минеральные Воды). Они оставили мне еду и предупредили, что ночевать останутся там. К вечеру, когда зной немного отступил, мы выбрались в беседку. Собрались все. И было несколько приезжих ребят. Мы слушали музыку, пели и просто радовались жизни. Такая полная беззаботность. Я сидела на коленках у Артема, он меня обнимал за талию. Уже стемнело.

– Как-то скучно, – пожаловался Оскар.

– Хочешь повеселиться, иди охладись в речку.

Все рассмеялись.

– Давайте поиграем во что-нибудь?

– В прятки? – Уточнил Леон.

– Нет, давайте в бутылочку.

Все как-то стали переглядываться. Я вообще отдаленно понимала, что это за игра. Знала, что в ней надо целоваться.

Кто-то из ребят уже отправился на поиски подходящей бутылки.

– Мне нужно проводить Нонну домой, – сказала я шепотом Артему.

– Пойдем.

Он взял меня за руку, и мы пошли втроем обратно в сторону лагеря. Идти было не очень далеко, но я как-то устала. И Артем посадил меня сзади к себе на спину. Поверьте, это было очень смешно! Он все время останавливался, поправляя меня как кузов. И мы хохотали. Это было уже на обратном пути. И в этом лесочке, не доходя до беседки, он так посмотрел на меня… Завораживающе. Я знала, что хочет поцеловать. Но не стал почему-то.

Мы вернулись к нашей компании. Там уже веселье было в самом разгаре. Нам, конечно, предстояло присоединиться. Само собой, на тот момент я еще ни разу не целовалась. И вообще, к Залине в гости ходила с сумкой с куклами, в которых мы тайком от всех играли. И целоваться, например, с хамом Андреем в первый раз в своей жизни я точно не хотела.