Глава 5.

Трудилась я в ночном клубе. В самом неподходящем месте для матери двоих детей, по крайней мере, так считала моя матушка. А мне нравилось. И даже не из-за денег, хоть и платили хорошо. Просто это было… увлекательно. Официально моя должность звучала как «Администратор», но, по сути, я являлась «дежурным стрелочником», то есть человеком, который на смене отвечал за всё. А поскольку клуб наш считался одним из лучших в городе, то и размах ответственности был под стать его статусу, но мне всё равно нравилось: держать всё под контролем и находить общий язык даже с самым неадекватным клиентом. Правда, пришла я к этому далеко не сразу. Но ведь пришла?

Когда-то «Облака» были выбраны мной по одной простой причине – нужно было работать по ночам, а днём заниматься детьми. Сейчас же всё перевернулось, и самый главный плюс превратился… не то, чтобы в минус. Но стало тяжко, то ли возраст начинал брать своё, то ли я просто выдохлась. Запал вроде ещё был, а вот глаза уже не горели. Начинало хотеться чего-то иного, вот только я ещё не понимала чего.

Мы совещались. У нас даже специально отведённое для этого место было – конференц-зал. Ну как зал. Узкое безликое помещение, с длинным столом и кучей стульев, где мы иногда собирались, чтобы решить, как жить дальше. Случалось это по понедельникам, когда клуб был закрыт после бурных выходных, этакая пересменка, где дела одной недели плавно перекидывались дальше.

Сегодня нас было непривычно много. Вся управляющая администрация во главе с Игорем – исполнительным директором, руководители всех служб – охрана, бухгалтерия, креативный отдел и все остальные. Ещё три админа в роли исполняющих решения сильных мира, которым потом вменялось идти и реализовывать все принятое и придуманное. Машка, Гошан и я.

Ах да, был же ещё Никита Алексеевич – совладелец клуба.

Игорь уже минут десять распекал кухню за какие-то очередные траблы с поставщиками. И я даже честно старалась слушать, потому что за приёмкой товара через раз надлежало следить нам. Слушать получалось плохо. А всё из-за Киреева, который сидел во главе стола и смотрел на меня, чуть ли не в упор, при этом совсем по-идиотски улыбаясь. Я неуютно ёрзала на стуле, не зная, куда спрятаться от его внимания, и стараясь не краснеть.

– Яйца подкатывает, – шепчет мне вездесущая Машка, за что тут же получает от меня под столом.

– Мы просто общаемся, – шёпотом отбиваюсь я.

– Знаем мы, к чему такое общение приводит, – фыркает она.

И я уже почти жалею, что согласилась на кофе. Про нас давно судачили. Привыкла. Я вообще как-то спокойно относилась к слухам, но это всё равно не означало… что надо сидеть и смотреть на меня, порождая во мне волну неясной паники.

Совещание сильно затянулось, поэтому из конференц-зала я вылетела быстро, думая лишь только о том, что опаздываю за Крошем.

– Оль, подожди, – окликает меня Киреев, и все, конечно же, проходя мимо по коридору, не забывают одарить меня многозначительными взглядами. Замечательно.

– Ну и что это было?! – пытаюсь я подавить своё раздражение.

– Где? – делает он круглые глаза.

Недовольно морщусь. С начальством так не разговаривают, знаю. Но Киреева в принципе сложно воспринимать как стоящего надо мной. Было в нём что-то такое… излишне лёгкое. Думаю и сама же не понимаю себя, хотела же лёгкости? Вот и получай, только расписаться не забудь при получении.

– Извини, – решаю я не углубляться в тему. – Мне бежать надо, сын ждёт.

– А кофе? – ухмыляется он, видимо, думая, что я ищу отмазку.

– Мы тут прозаседались. Садик скоро закрывается.

– Тогда я подвезу, договаривались же.

Отрицательно качаю головой.

– Никит…

– Подожди. Ты же сегодня обещала беречь мою гордость и не отказывать дважды за неделю. А один отказ сегодня уже был.

Ничего я там не обещала, но он улыбается, как-то совсем обезоруживающе, что у меня просто не получается отказать.

До садика ехали в напряжении. Началось с того, что я высказала всё, что думаю о его взглядах.

– Хорошо, очки в следующий раз надену, – лыбится он своей находчивости.

– Ты не понял.

– Оль, да понял я всё. Я тебя смущаю, значит, не буду больше… делать это настолько откровенно.

Сегодня он разошёлся как никогда. Мы до этого реально просто приятельствовали, а сегодня намёки из Киреева льются как из рога изобилия.

Устало вздыхаю.

– Прекращай, правда.

Он уже припарковался во дворах, недалеко от садика, поэтому смотрит на меня прямо, и во взгляде этом некая толика непонимания.

– У тебя кто-то есть? – без лишних хождений вокруг да около, интересуется Никита. Отчего делается неловко.

– Да. Двое детей и работа, занимающие всё время…

– Ну с работой можно что-нибудь придумать.

– Нельзя, – категорично отрезаю я, мне вот ещё протекции не хватало.

– Упрямая, да? – ухмыляется он.

– Самостоятельная.

Я думала, что он поймёт. Но нет. Кажется, Никитку это только раззадоривает.

– И как же тебя такую самостоятельную-то муж оставил? – пытается он пошутить, а может быть, и не пошутить, но всё равно получается неприятно. Я из-за этого только ещё больше закрываюсь. Ненавижу разговаривать про Измайлова. Ни с кем.

Не знаю, что у меня там с выражением лица, но до него всё же доходит.

– Ладно, окей, про бывших мужей не шутить. И не смотреть. Что ещё?

За Крошем успеваю в последний момент. Ребёнок дуется. Опять.

– Ты опоздала, я один остался.

– Знаю, милый, знаю.

– Ты обещала сегодня пораньше прийти.

– На работе задержалась…

…а потом ещё с другим мужиком отношения выясняла. Но про последнее ему лучше не знать.

Он не отвечает, лишь недовольно кряхтит. Одеваемся мы медленно, потому что сыну не нравится всё на свете: ни штаны, ни шапка, ни всё остальное. И покидаем сад под всё тот же недовольный взгляд нянечки.

А на улице, как назло, нас ждёт Никита. И бедный Крош всё никак не может определиться, что в нём превалирует больше – обида или любопытство. В итоге побеждает машина, в которой его предлагают подвезти. Мальчики такие мальчики.

Мы с мелким сидим на заднем сидении, и он жмётся ко мне, с недоверием поглядывая на незнакомого дядьку. Впрочем, Никиту это не смущает. Он что-то там рассказывает Крошу про машины, и тот даже слушает, в нужных местах кивая головой, а я вся внутренне замираю, не в состоянии понять, как он действительно относится к происходящему. До этого Крошик воспринимал всех мужчин, маячивших хоть как-то на нашем горизонте, с настороженностью и полным отрицанием. Не то чтобы там реально кто-то маячил или сильно пытался, но тут был важен сам факт. Он даже моих братьев к себе не сразу подпускал, если долгое время их не видел.

А тут прям целый новый и шумный дядька, с красивой машиной и горящий желанием с ним пообщаться. У ребёнка просто-напросто сбивалась матрица.

Уже когда въезжали в наш двор, решила позвонить Ане. Дочь не ответила, я внутренне собралась. Главное, чтоб дома нашлась, а там уже разберусь. Благодаря сему моменту у меня появился веский повод заторопиться в квартиру, а не разводить долгие прощания с Киреевым.

– Убегаешь, – усмехается он.

Я кошусь на сына, который с упоением что-то рассматривает по сторонам. Мы стоим на улице, в десятке метров от нашего подъезда, я крепко сжимаю ладонь Кроша, который нетерпеливо топчется на месте.

– Давай не сейчас, – тихо прошу я.

– Ну, ты же понимаешь, что рано или поздно нам придётся об этом поговорить.

«Лучше поздно», – думаю я, но не говорю об этом вслух.

Никитка садится на корточки, прямо напротив мелкого.

– Ну что, парень, давай прощаться, – Крош переводит взгляд с чего-то за моей спиной и с удивлением смотрит на Киреева, будто только сейчас его обнаружил. Никита протягивает ему ладонь для рукопожатия. – Увидимся ещё?

Деть обдумывает слова и неожиданно кивает головой, но руку пожимать отказывается.

Вместо этого вклиниваюсь я.

– Никит, мы пойдём. У меня Анька чего-то трубку не берёт.

– Мам, так Аня вон, стоит с кем-то, – подаёт голос ребёнок, заставляя меня обернуться назад.

Впрочем, голову я поворачиваю не столько из-за замечания сына, сколько из-за давящего чувства, что кто-то прожигает мой затылок своим тяжёлым взглядом. А я даже не могу предположить, что у него там, в этом взгляде… ненависть, злость, обида, али ещё что… Измайлов уже смотрел на меня так однажды, и мне хватило на всю оставшуюся жизнь.

* * *

То, что я беременна, поняла достаточно быстро. Поняла и не удивилась. Было в этом что-то такое закономерное. Серёжка уехал, а я беременна, ну логично же? Он звонил поначалу, а я отвечала сухо и невпопад, борясь со своим желанием вернуть его обратно. Одна фраза и он бы вернулся, я это точно знала. Но мне же хотелось другого, чтобы он сам, чтобы ко мне. Поэтому очень скоро всё наше общение перешло в разговоры об Анютке и какой-то мелкой бытовухе. А потом и вовсе, видя его имя на дисплее, передавала трубку дочери, лишь бы избежать этих неловких пауз и виноватых вздохов с обеих сторон.

Я не знала, что ему сказать. Или как ему сказать.

Всё было по-дурацки и путанно.

Анютка тоже грустила. По ночам я тащила её к себе в постель и утыкалась в родную макушку, так нам обеим было спокойней.

Если не считать всего вышеперечисленного, то всё протекало вполне спокойно. Работала, воспитывала дочь и в тайне ото всего мира боролась с токсикозом. Даже маме не говорила, просто это казалось неправильным – говорить о ребёнке хоть кому-нибудь раньше Измайлова.

А потом она как-то поняла всё сама, но не стала задавать мне никаких вопросов, что было поразительно. Может быть, чувствовала моё состояние, а может быть, ответов боялась.

Жизнь шла своим чередом, и как оказалось, мир не рухнул без него. Ежемесячно высылал мне деньги, которых хватало закинуть на кредит и ещё немного на жизнь. Впрочем, у меня была моя зарплата, и нам двоим вполне хватало. О том, что будет дальше, когда рожу, когда декрет, старалась не думать.

Слепая уверенность в том, что он обязательно вернётся. Не ко мне, так к Ане. Мы ведь не расстались, не развелись и даже не поссорились. Просто… всё было нихрена не просто. Но я всё ещё надеялась на нас, на то, что «мы» где-то живы.

Он приехал на исходе лета, спустя полгода после своего отъезда. Я возвращалась домой от мамы, куда отводила дочь. Подходила к дому, смешно выпятив живот вперёд. Ещё не успела привыкнуть к его объёмам, Крош внутри меня совершил какой-то нереальный скачок в размерах за последние недели.

Серёжку почувствовала интуитивно. Просто поняла, что он где-то здесь, ещё до того как вывернула из-за угла, а он уже стоял у подъезда. Широкие плечи, прямая спина, знакомая макушка… Сердце сделало захватывающий кульбит, сбивая и без того неровное дыхание. Замерла на месте в попытке удержать рвущуюся наружу радость. Приехал. Всё-таки приехал. Наивное сознание уже рисовало какие-то там картинки будущего счастья, когда Измайлов обернулся ко мне.

Хмурый и весь какой-то посеревший, словно больной. Мазнул по мне быстрым взглядом, застряв на животе, из-за чего мои руки сами собой непроизвольно скрестились в защитном жесте.

– Привет, – неуверенно промямлила я, но он не ответил. Продолжая разглядывать живот. Он не был удивлён, скорее мрачен и раздосадован. Первая мысль была о том, что он злится на меня из-за беременности, что не сказала, что сама всё решила.

Впрочем, всё это быстро ушло на второй план, когда он поднял на меня свои красные, будто воспалённые глаза и задал вопрос, навсегда перечеркнувший любое «нас».

– Чей?

Я нахмурилась, не понимая его реакции и слов. Подумала, что мне послышалось. А он повторил.

– Ребёнок. Чей?

Удушающая волна ярости и обиды прошлась по моему телу, застревая где-то в горле и вытесняя оттуда ядовитое:

– Не твой.

Вместо ответа его взгляд. Последний его взгляд, брошенный на меня. Злой и прожигающий, насквозь, до основания, до костей. Пара мгновений, в течение которых я беззвучно умирала где-то внутри себя, после чего он развернулся и ушёл. А я осталась стоять, не понимая, что, видимо, это навсегда.