Поспать мне дали всего ничего. Стоило голове коснуться подушки, как я уже почувствовала, что заскучавший Крош крадётся ко мне, приминая постель рядом. Вот несколько лет назад было хорошо, можно было обхватить его рукой, прижимая к своему боку, ребь сначала сопротивлялся и смеялся, а потом как-то незаметно для себя засыпал, уткнувшись носом мне в подмышку. Было забавно, но сейчас такое не прокатывало. Если он скучал, то скучал по полной.
Часы подло врали, показывая полдень.
Продрав глаза, я вопросительно глянула на сына, а тот, словно поняв, что я хочу ему сказать, закивал головой, мол, мать, вставай, мы тебе и так три часа поспать дали. Ну прелесть же, а не ребёнок.
– Как дела? – хриплым ото сна голосом спросила я Крошика.
– Гулять хочу, – требовательно заявил он.
– А что, Аня не пускает? – стараясь игнорировать укол совести относительно старшей дочери – моей главной опоры в этом мире.
– В парк хочу, – в излюбленной манере выпятил он свои губёшки. Крошик не то чтобы был капризным, но, безусловно, умел добиваться своего.
Голова была чугунной, и меньше всего хотелось идти хоть куда-нибудь. Но с другой стороны, сегодня было воскресенье, и не понятно, когда в следующий раз нам удастся провести время вместе. Я редко не работала по выходным. А в будние дни у нас были школа, садик и куча других дел.
– Дай мне полчаса, кофе выпить, – прошу у сына, на что тот милостиво кивает головой.
Ненавижу вкус кофе, но проснуться без него никак не получается. Альтернативы методично подбирались годами – настойка женьшеня, шипучки с витамином С, энергетики, холодный душ, даже курить по утрам пыталась – всё мимо. Мозг требовал порцию кофеина, в то время как вкусовые рецепторы дико меня за это ненавидели. И было в этом что-то символичное, словно отражающее суть моего существования.
Анютка нашлась в своей комнате, что-то усердно набирающая в своём телефоне.
Я плюхнулась рядом с ней на собранный диван, в очередной раз поражаясь тому, насколько у меня собранная дочь. В её комнате царил безупречный порядок, в отличие от того хаоса, что вечно творился в комнате мелкого. Моя же спальня зависла где-то между, вроде как и свалкой не обзовёшь, но и претензий можно было предъявить сколько угодно. Это тоже было частью меня: постоянно мечтать о чём-то большем, например об идеальном порядке вокруг, но не находить в себе сил заняться этим вопросом.
А вот Аня могла, и не только могла, но и успешно практиковала. Я такой в двенадцать не была, да что там говорить, я и в тридцать один такой не была.
– Пошли с нами в парк? – предлагаю, усилием воли сдерживая рвущийся наружу зевок.
Дочь отрывает глаза от экрана телефона, смотря на меня снисходительным взглядом… исподлобья. В этот момент она очень похожа на своего отца, он тоже на меня так поглядывал, когда я предлагала какие-то глупости. Она вообще на него очень похожа внешностью, привычками, манерами.
– И что мне там делать? – вполне по-взрослому интересуется она. – Смотреть, как Крош бегает за белками?
Разница с тем, какой она была с утра, и сейчас – кардинальна. Ещё несколько часов назад у меня была маленькая и переживающая дочка, не только пытающаяся меня поддержать, но и сама льнущая ко мне. Сейчас же передо мной сидит уже… если не взрослый, то вполне циничный человечек.
– Нет, смотреть за тем, как я ловлю Кроша, пытающегося поймать белку, которая, вполне вероятно, будет в этот самый момент стараться цапнуть кого-нибудь другого.
Аня фыркает, и опять же, совсем не по-детски.
– Какое заманчивое предложение.
– А потом мы захомячим шаурму.
– Мясо…
– Помню. Тебе веганскую купим. И я обязательно всё перепутаю, и Крош будет страдать, где его мясо, а ты плеваться на меня и смотреть именно вот таким вот возмущённым взглядом.
Дочь наконец-то растаяла и засмеялась. А я почти выдохнула с облегчением, потому что с каждым разом становилось всё сложнее и сложнее выводить её на контакт.
Осень в этом году выдалась ранняя, и в воздухе уже во всю витало ощущение приближающейся зимы. Но в парке всё равно было хорошо. Мы с Аней не спеша брели по дорожке, в то время как мелкий носился вокруг нас, изображая из себя великого охотника на белок.
Сначала неловко молчали, не зная, что можно сказать друг другу. И я опять чувствовала себя виноватой за то, что моей девочке приходится так рано взрослеть.
– Мам, ты злишься на меня? – вдруг осторожно интересуется объект моих переживаний.
Непонимающе смотрю на неё.
– Из-за чего?
– Из-за папы.
– Нет, просто в следующий раз говори сначала мне, а потом… бабушке.
– Я не об этом, – качает она головой. – Из-за его приезда.
Поправляю перчатки на своих руках, по возможности оттягивая время. Аня редко говорит со мной об отце, видимо, чувствуя где-то на уровне интуиции, как меня до сих пор потряхивает от одних только мыслей о нём. Но я каждый раз сдерживаюсь, ну или, по крайней мере, пытаюсь. Он её отец, и он её любит, это я знала точно. Как и она его. У меня не было никакого права примешивать свои обиды в их отношения.
– На тебя мне не за что злиться.
– А на него?
– Тут уже сложнее, – пытаюсь найти я самый обтекаемый ответ, но она на него не клюёт, продолжая испытующе разглядывать моё лицо, ища хоть какие-то ответы на свои многочисленные вопросы.
Приходится пояснять.
– Мы с твоим папой когда-то очень сильно обидели друг друга, и до сих пор у нас не получается простить…
– Он так же говорит.
Замечательно, он ещё и говорит так же. Почему-то от этого известия становится невыносимо тоскливо. Легче было думать, что он там настолько меня ненавидит, что даже с дочерью об этом говорить не может… правильно. А тут вот, обоюдное раскаянье и благородство. Да где ты был со своим понимаем шесть лет назад? А где была я? Смогла бы я поступить иначе? Ответ напрашивался сам собой. Нет.
Я неоднозначно пожимаю плечами, не зная, как вообще можно прокомментировать услышанное.
– И всё же, ты недовольна, – делает свой вывод Анютка. – Из-за того, что он решил приехать…
Моя такая умная и не по годам понимающая дочь.
– Почти.
Ну не говорить же ей о том, что я злюсь не из-за того, что Серёжа решил приехать именно сейчас, а из-за того, что не сделал этого раньше.
Мне сложно точно оценить, как прошли первые годы нашего брака. Наверное, хорошо, по крайней мере, воспринималось это именно так. И даже рождение Ани сильно ничего не изменило между нами. Мы вообще относились одинаково легко к происходящему. Либо же нам просто везло.
Серёжка работал и учился, денег было немного, но нам хватало, наверное, потому что оба понимали границы наших возможностей. Первый год после рождения ребёнка я ничем особо не могла ему помочь, но муж и не ждал этого, спокойно позволяя мне заниматься дочерью. Но мне всё равно не сиделось на месте, хотелось разнообразия и активности. Нет, не гулянок или тусовок, к ним я была вполне равнодушна, но всё равно хотелось какого-то движения, возможных альтернатив. И это мне ещё везло, что Анютка росла очень спокойной и никогда не доставляла нам особых проблем. Мне даже иногда казалось, что книги по развитию детей писались именно с нашей девочки, потому что у неё всегда настолько всё случалось чётко и в срок, что никто из нас просто не задумывался о том, что дочь что-то там должна или не должна.
Самым любимым временем были вечера. Измайлов приходил с работы, чумазый, пахнущий мазутом и бензином, но мне казалось, что это самый прекрасный запах на свете. Было в нём что-то такое… надёжное и своё. Так, если бы это было неотъемлемой частью Серёги.
Пока муж отмывался, я накрывала на стол. Домашние дела никогда не были мне в тягость, по крайней мере, тогда. Хотелось сохранить очарование этого маленького мирка для нас троих и, по возможности, доказать всем, что мы можем. Сегодня наша тогдашняя жизнь мне кажется какой-то ненастоящей, будто кукольной, потому что, по сути, мы были двумя детьми, которые играли в семью. Но пока что нам всё нравилось.
Он появлялся на маленькой кухне всегда на руках с довольной Анькой, которая счастливо улыбалась нам типичной измайловской улыбкой с оттенком лукавства. Она вообще росла его дочкой, его копией, его любимицей.
Когда узнали о беременности, никто и предположить не мог, что мы неожиданно втянемся в родительство с такой лёгкостью и охотой. Правда, осмысленности в нас особой и не наблюдалось, действовали по наитию да наугад.
Когда дочь засыпала, мы часами сидели на кухне. Он устало водил руками по моему телу, а я послушно прижималась к его боку. Тонко, нежно, уютно и… очень по-домашнему. Нам нравилось мечтать, наслаждаясь минутами тишины и покоя.
Когда Ане было полтора года, я устроилась на работу. Образования у меня не было, а если честно, то и особого желания его получать тоже, из-за чего я не раз ругалась с мамой и старшими братьями, утверждавшими, что без этого – никуда. Но я отмахивалась. На самом деле мне реально нравилось работать официанткой, даже несмотря на то, что приходилось всё время бегать и таскать тяжёлые подносы с едой. Но там было общение, новые люди, неоднозначные ситуации, и было в этом что-то манящее. Да и деньги. Хотелось хоть как-то разгрузить вечно занятого Измайлова.
Через пару лет мы почувствовали себя если не на вершине мира, то где-то очень рядом. Сергея ценили на работе, и очень быстро он поднялся от простого механика до старшего мастера, что было значимым достижением в нашем возрасте. Он даже решил пойти учиться дальше, поступив на заочку. Я тоже не стояла на месте, став администратором небольшой кафешки.
Мы смогли поменять квартиру. Пусть на двушку, пусть немногим лучше нашего предыдущего жилья, пусть в кредит, но ведь смогли?
Анютик росла, ходила в садик и каждый день удивляла нас своими новыми открытиями.
А потом всё как-то незаметно повернуло нетуда. Тихо, неуловимо, планомерно… Стали появляться проблемы, ссоры, недосказанности, и мы неожиданно оказались к ним не готовы. А может быть, мы просто повзрослели, и нам стало мало того, что было.
В понедельник мы проспали всё на свете. Суматошно носились втроём по квартире, не понимая, за что хвататься в первую очередь. Я одевала сонного и недовольного Кроша, пока Анька страдала на тему, что ей вообще лучше в школу не идти, чем выслушивать претензии со стороны учителей.
В итоге дочь первая убежала в школу, обречённо чмокнув меня в щёку, а я погнала сопротивляющегося мелкого в детский сад, точно так же выслушивать претензии со стороны… воспитателей. Как всегда, пришлось притвориться дурочкой и торжественно обещать, что подобного впредь не повторится. И всё было бы ничего, если бы Крошик в этот момент не пробурчал себе под нос что-то сильно напоминающее: «Ага, щаааааз». Из-за чего я быстренько откланялась и удалилась под строгие взгляды нянечки.
Вернувшись домой, с головой ушла в домашние дела, стараясь не думать ни о чём. У меня это почти получилось, если не считать зудящей мысли о том, что, возможно, Измайлов уже где-то в городе. Что само по себе действовало на меня угнетающе.
Уборка заняла больше обычного времени. Неожиданно для меня обычная влажная уборка переросла в мытьё окон и разбор всех завалов в комнате Кроша. Момент, когда я поймала себя на том, что лезу снимать шторы, стал критическим. Как если бы я готовилась… к приходу Ревизора. Что было в принципе мало осуществимо. И совсем не из-за моего упрямства, хотя из-за него, скорее всего, тоже. Просто… Просто в памяти всё ещё хранился его взгляд, полный ненависти и разочарования, после которого было ясно: «Не простит». Иногда мне казалось, что он со мной даже развод до сих пор не оформил только потому, что для этого пришлось бы хоть как-то со мной контактировать. А этого уже я не могла простить.
Короче, всё было сложно. Или я всё драматизировала, пытаясь найти какие-то подводные камни в нашей с ним истории, а для него всё было предельно ясно и не имело никакого значения, женаты мы или нет.
На этом месте следовало бы поднять другой вопрос. Отчего я сама за все эти годы не попыталась развестись с ним? Но достойных и адекватных ответов у меня не было, поэтому и вопросы я такие не задавала.
В обед позвонила матушка со своим традиционным вопросом:
– Ты сегодня работаешь?
– Понедельник же, – попыталась я сдержать своё раздражение. Моя работа была одним из наших камней преткновения.
– Оля! – возмутилась родительница. – Если бы я понимала твой ненормальный график, я бы не спрашивала.
«А не понимаешь, потому что не хочешь», – устало подумала я, но спорить не стала. Как бы мама не была против моей работы, с детьми она мне помогала как никто другой. Правда, с ворчанием и скрипом, но… это было скорее делом привычки и дурацкой манерой так проявлять своё беспокойство.
– Работаю, но не в ночь. У нас сегодня планёрка после выходных. А завтра уже смена.
– Как же мне не нравятся эти твои смены…
– А что поделаешь? – глупо развожу я руками, понимая, что никто моего жеста не увидит. – Где мне ещё такие деньги платить будут?
– У кого-то для этого муж есть.
– Бывший муж, мама, бывший.
В трубке слышится обречённый вздох, и, если честно, очень хочется его скопировать. Мы были похожи в своём упрямстве, но никто из нас не желал признаваться в этом.
– Сергей каждый месяц высылает тебе деньги на Анечку, – категорично замечает она.
– Вот и будет Анечке сюрприз на восемнадцать лет, когда получит все деньги разом. А своих детей я в состоянии содержать сама!
Этот разговор уже не раз звучал между нами, и даже не два, и не десять. Мама считала истинной глупостью моё нежелание жить на деньги Измайлова. Впрочем, я тоже, но ничего не могла поделать с собой. Только первый год после рождения Кроша я позволяла себе запускать руку в чужие деньги, и то только потому, что у меня было двое маленьких детей, которым было не объяснить, что их мать принципиальная дура. Правда, всё что взяла, я со временем вернула, всё до единой копейки. Так что дочь на счету ждала впечатляющая сумма. И если захочет, она сможет очень многое позволить себе после наступления совершеннолетия, но она об этом пока не знала. Об этом никто не знал, кроме меня и мамы.
– Ты знаешь, что он в город возвращается? – неожиданно меняет она тему, и я понимаю истинную причину звонка.
Сдерживая рвущееся наружу возмущение, я как можно более безразлично замечаю:
– Знаю. Только мне-то что с этого?
– Как это что?! – поражается Маргарита Александровна. – А Крош?
Телефон чуть не выпадает у меня из рук, лишь непонятное судорожное движение пальцев позволяет сохранить в целости любимый девайс.
– А причём тут он? – металлическим голосом чеканю я.
– Тебе не кажется…
– Не кажется, – грубо прерываю я маму, не давая ей продолжить мысль. – Крош – только мой сын и точка. И решила так не я.
Я тщетно пыталась понять, когда всё изменилось, но так и не смогла найти ту самую точку, с которой начался отсчёт нашего конца.
Просто однажды он не вернулся ко мне на кухню после того, как уложил дочь спать. А я… в следующий раз не стала ждать его к ужину. Включилось наше глупое соревнование кто кого. Не так глобально, как в юности, но ведь это не означало, что больно не было.
А потом в Серёжке проснулись амбиции. Я даже не подозревала, что они в принципе есть в нём, ведь меня-то как раз всё устраивало. Ну или практически всё. Мы как… жили и жили. Крутились, работали, потому что так надо было, потому что никто нам помочь не мог. И воспринималось это как что-то должное. Еду покупать, одежду там, за квартиру платить, ребёнка содержать. Нет, свободные деньги – это было хорошо, с удовольствием ходить на работу – тоже неплохо. Мечтать было замечательно. О том, что на море поедем, или там телевизор новый купим. Или что Аню к одной из бабушек на выходные отдадим и проведём целый день вдвоём, валяясь в кровати и не отлипая друг от друга. Или же наоборот, втроём отправимся в парк, в кино, да куда угодно. О мелочах мечтали.
Ничего особенного. Но зато всё такое простое и родное.
– А что дальше? – однажды спросил меня Серёга.
Если честно, я не сразу поняла, о чём вообще говорит муж.
– Смотри, – настоятельно пояснял он мне. – Нам с тобой уже двадцать четыре. Чего мы с тобой добились в жизни? – я уже открыла рот, чтобы возмутиться, но он вдруг резко качает головой. – Аню родили, квартиру купили, знаю. Но что вот дальше? Ты об этом думала? Я, по сути, в гараже работаю, ты – в кафешке. Ещё пара лет, и Аня пойдёт в школу. И ты даже, может быть, кого-нибудь ещё родишь.
Ты родишь… больно резануло по мне.
– Что в этом всём не так? – потирая переносицу, выдавила я из себя.
– А тебе не кажется, что мы с тобой слишком молоды для всего этого? – с вызовом глянул он на меня.
Я растерялась. Это был какой-то не мой Серёжка. Не тот человек, с которым я когда-то гуляла по школе, держась за руку, не тот, от которого я рожала дочь, и не тот, в чьих объятиях когда-то нежилась. Только я этого ещё не понимала, цепляясь за какие-то осколки прежней жизни.
– Определись, – всё ещё не понимая, к чему он клонит, прошу я мужа. – Молоды мы с тобой, или нам УЖЕ двадцать четыре.
– Оля, да пойми же ты, как много всего в этом мире проходит мимо нас.
Я зачем-то кивнула головой, как если бы хоть примерно догадывалась, о чём он мне сейчас втолковывает.
– И что ты предлагаешь?
– Ничего я не предлагаю! – впервые в жизни огрызнулся он на меня. – Я лишь тебе говорю, что мы с тобой в тупик идём. Неужели ты хочешь так же, как наши родители? Прожить на одном месте, не замечая ничего вокруг?
Наш разговор тогда окончился ничем. И вроде как мы не поругались, но осадок непонимания остался. Но главное, он посеял первые сомнения между нами. Я решила, что ему плохо с нами… или же со мной. А что подумал он, я так и не узнала.
Дальше становилось хуже. Он ушёл с работы, устроившись продавцом в автосалон.
– Но ты же любил копаться в машинах?! – удивлялась я.
– Любил. Но это же не значит, что я не способен на большее! – сердился Измайлов.
– Я тебе этого не говорила! – заводилась в ответ.
– Но, видимо, подумала.
И, наверное, он был прав. Просто я тогда вообще не представляла, что мы можем жить как-то иначе.
Но, тем не менее, на новом месте у него пошло. Действительно пошло. И мой Измайлов вроде как опять стал собой, только сменил рабочую робу на деловой костюм. И интересы поменял.
Наши шестерёнки словно перестали совпадать, всё время сталкиваясь и проносясь мимо друг друга. Но мы терпели, делая вид, что обоих всё устраивает. По крайней мере, у нас всё ещё была Анютка, которая продолжала держать нас рядом.
Иногда было хорошо, почти как раньше. Мы просыпались вместе в те редкие дни, когда наши нерабочие дни совпадали. В обнимку и смешно уткнувшись друг в друга носами. Когда не было необходимости разговаривать друг с другом, а можно было просто лежать рядом и наслаждаться остатками нашего единства.
Спустя полгода его повысили до старшего продавца, а ещё через несколько месяцев перед ним замаячило следующее повышение. И он был счастлив. И мы с Аней словно купались в лучах его счастья. Мне даже начало казаться, что кризис пройден.
В последний наш мирный вечер мы опять сидели на кухне и вроде как пытались строить какие-то планы на жизнь.
– Оль, а как ты думаешь, Ане брат или сестра нужны? – улыбался мне Измайлов с самым лукавым видом.
Удивлённо вскинула брови.
– Сейчас?
– Нет, но в перспективе.
Я неопределённо пожала плечами. Во мне всё ещё жила обида за то, что творилось с нами в последний год. Наверное, он почувствовал это. Потому что неожиданно всё его лукавство и лёгкость куда-то улетучились, явив миру предельно собранного Сергея.
– Лёлька, я знаю, что со мной нелегко.
Спорить не стала.
О проекте
О подписке