– Я тоже была отличницей в школе, я тоже очень непоседливая, и в моей голове очень много вопросов. Я генерирую их столько, что жизнь не успевает отвечать. Я тоже амбициозна и многого хочу добиться в жизни, не боюсь пачкать руки работой, стремлюсь к карьерному росту. Только я пошла не в бухгалтерию, а в науку, но в принципе наши подходы с моей молочной мамой мне кажутся достаточно похожими. Нужно обладать некоторой долей упрямства, настойчивости и уверенности в себе, чтобы добиваться своего и следовать своим путем.

– Не могу не отметить, Кэрри, что тот тревожный океан, в который, как вы описывали в самом начале, вы были погружены до рождения, в некоторой степени получается, что был скомпенсирован ситуацией с вашей молочной мамой. Как вы считаете? Кроме того, по вашим словам, выходит, молоко матери существенно влияет на дальнейшее развитие ребенка с точки зрения физиологии. Значит ли это, что раз вас кормила не ваша родная тревожная мать, а женщина с более стабильным сильным характером, то именно это и передалось вам с ее молоком и сказалось на формировании мозга и характера?

– Думаю, да, доктор Роуз.

– Но в вас как будто чувствуется обида, что не ваша молочная мама для вас родная? Есть какая-то несправедливость в том, что эта стабильность давалась вам эпизодически, а не на постоянной основе, это так?

– Думаю, что вы правильно уловили. Я не уверена, что хотела бы поменять их местами, или чтобы моя молочная мать была бы мне родной. Никогда не думала об этом, и сейчас не могу представить, чтобы такое произошло в реальности. Но чувство несправедливости действительно есть. Как будто кто-то дает тебе красивую игрушку, которая очень выгодно отличается от всех тех, что у тебя уже есть, например, привезенную из-за границы, но потом забирает. И после этого все привычные игрушки, с которыми раньше очень даже интересно было играть, перестают быть такими привлекательными. Ведь теперь есть знания и опыт о том, что все может быть иначе, гораздо лучше. Если так поразмыслить, думаю, мне хотелось бы, чтобы моя родная мать была бы такой же живой и энергичной, не чужая женщина, а своя родная.

– Да, понимаю, – киваю головой. – И как вам кажется, с какой целью подобный опыт может приходить к нам в жизнь?

– Тяжело представить себе какую-нибудь другую причину, кроме той, что чтобы ценить такие моменты и создавать их намеренно по мере возможностей.

– Вы так интересно сформулировали свою мысль, Кэрри, «тяжело представить себе какую-нибудь другую причину». А что, если мы попытаемся представить, что такая причина все же существует? Если это так, то что это могло бы быть?

– Похоже на то, что жизнь ставит перед фактом, что идеальных людей не существует, что нет кого-то одного, кто полностью мог бы удовлетворить все потребности именно так, как нам хочется. Как будто жизнь заставляет расширять круг общения, чтобы можно было встречаться с самыми разными сторонами людей. Но легко так смотреть на мир взрослому человеку, когда есть выбор, с кем общаться, а с кем – нет, а вот как быть с совсем маленьким ребенком, чье существование порой может полностью зависеть от одного родителя?

– В вашем случае хоть выбора у вас и не было, но была предоставлена возможность получить опыт как от одной, родной матери, так и от молочной, пусть опыт и достаточно контрастный. Если следовать логики ваших размышлений, то уже сейчас во взрослом возрасте, это помогает вам ценить и создавать больше приятных красочных воспоминаний. А как вам кажется, на тот момент зачем только рожденной вам мог бы понадобиться такой разный опыт?

– Не знаю, доктор Роуз. Может быть, как прививка?

– Прививка против чего?

– Против того, что случилось потом. Может, это дало мне некий запас энергии и надежности, чтобы пережить годы детства, чтобы остались представления, что все может быть иначе, лучше, и нужно к этому двигаться?

– Хотите рассказать об этом сейчас? Или есть еще что-то, что относится к истории вашего рождения, чем бы вы хотели ее дополнить?

– Думаю, лучше дополнить, а к последующим годам детства лучше вернуться позже, когда дойдет до них очередь.

– Хорошо. Чем бы вы хотели дополнить историю вашего рождения?

– Тем, как мне выбрали имя. Это важно.

– Хорошо, – кивнула я, а рассказчица в кресле напротив продолжила:

– Насколько мне известно, было два варианта имени для меня. Один принадлежал моей бабушке. Та хотела назвать меня Катей, но мать отказалась. У меня сложилось впечатление, что бабка не настаивала, что это просто было что-то вроде высказанного вслух пожелания, поэтому и сама я серьезно не отношусь к этой легенде. Гораздо важнее то, что имя для меня мать выбрала еще до моего рождения, не зная пола ребенка. Хоть оно и подходит как одному полу, так и другому, но среди мужчин распространено гораздо шире. Она хотела и назвала меня Александрой в честь человека, которого любила и с которым никогда не была.

– Я вижу, что эти воспоминания причиняют вам боль.

– Да, мне до сих пор больно и неприятно. С уменьшительными вариантами этого имени я еще мириться как-то могла, а полную версию ненавижу до сих пор. Самое интересное, что у меня есть друзья с таким именем, мужчины, я легко обращаюсь к ним по имени, и тогда оно совершенно не вызывает у меня неприязни, да и вообще каких-либо эмоций. Вполне себе нормально.

– Выходит, вам это имя неприятно только в дополнение к вашему собственному образу, да, Кэрри?

– Да, доктор. Выходит, что так.

– А что самое неприятное для вас в этом имени?

– Что оно не мое.

– Как вы определили, что оно не ваше?

– Его дали мне, даже на меня не посмотрев, не убедившись, что оно мне подходит, что я выгляжу или веду себя в соответствии с тем, как это имя звучит. Это похоже на то, что человек удовлетворяется тем, что вешает на стену фотографию того дома в Майями, который ему хотелось бы купить, но средств нет, и он не делает никаких попыток их заработать или как-нибудь еще приблизиться к своей мечте. Он останавливается на том, что вешает фото, чтобы то постоянно было перед глазами. И ему этого достаточно. И вот я не хотела быть таким фото, носить чье-то имя и напоминать им человека, который остался в прошлом и который уже давно превратился из реального в некий возвышенный недостижимый образ.

– Судя по тому, что вы сейчас мне говорите, возникает чувство, что некий возвышенный недостижимый образ прекрасного мужчины был для вашей матери важнее только что родившегося у нее ребенка. Более того, это вводит в историю вашего рождения четвертого игрока, указывая еще и на то, что ваша мать не любила вашего отца. И тогда возникает образ вас как нелюбимого и ненужного ребенка с именем в память о несбывшейся мечте. Вы согласны?

– Да, доктор Роуз. Вы правильно уловили, именно так я себя и чувствую.

– Кэрри, я представляю, что эти мысли и переживания должно быть приносят вам невероятную боль. Но помните, вы с самого начала сказали мне, что боитесь, что ваши истинные воспоминания тесно переплелись с интерпретациями, которые могут быть неверны и невыгодны? Скажите, пожалуйста, вы могли бы допустить еще какую-нибудь причину, по которой ваша мать дала вам именно такое имя?

– Какую? Кроме идеи, что чтобы я была напоминанием, ничего в голову не приходит.

– Хорошо, тогда пока оставим это. А есть ли в этом хоть что-нибудь положительное для вас?

– Думаю, что есть, хотя бы то, что если она не любила отца, а любила того Александра, то вместе с именем, она перенесла ту любовь, которую хотела бы дать ему, на меня. Это безусловно положительный момент. Но… – она запнулась на полуслове.

– Вас что-то беспокоит?

– Да, думаю, что в этом лежит корень одного конфликта. Когда ребенок от одного мужчины, но назван именем другого, то часть его, связанная со вторым, любима, а часть, связанная с первым, не принимается.

– Я понимаю вас. Мне кажется, за этим кроется нечто очень серьезное, но, возможно, на данном этапе вашей истории пока еще рано судить о том, чтобы это могло быть. Слишком мало известно. А скажите, пожалуйста, ваш родной отец, получается, не участвовал в выборе имени для вас?

– Насколько я знаю, нет. На тот момент он служил за границей, в Германии. Он узнал о моем рождении из телеграммы. Там была ошибка, и он решил, что у него родился сын, а не дочь. Праздновали всем взводом. Потом вроде бы уже разобрались в чем было недоразумение. Через месяц или около того у него появилась возможность приехать на Украину и навестить нас с матерью.

– Вы думаете, что для него было важно, какого пола ребенок у него родится?

– Думаю, в силу традиционных воззрений, когда на сыновей смотрят как на наследников, то да, ему было важно. Но, возможно, он сам не отдавал себе в этом отчета. Мне кажется, мой отец достаточно консервативный человек с жесткими, уходящими корнями в традиции, принципами, но он очень любит пускать чужим людям пыль в глаза своим якобы либерализмом. Поэтому глубоко внутри он скорее всего предпочел бы мальчика, но на поверхности был рад и девочке, и вполне мог самого себя в этом убедить.

– Что заставляет вас думать, что у него был такой конфликт между убеждениями и поведением?

– То, как меня воспитывали, какие игрушки дарили в детстве, как одевали и то, что при этом говорилось о равенстве между мальчиками и девочками.

– Но насколько понимаю, какое-то время после вашего рождения ваш отец в вашем воспитании участия не принимал из-за того, что служил в другой стране?

– Да, верно. Первые два года меня воспитывали мама и ее родители. К отцу мы переехали уже потом. После того, как мне исполнилось два или три, точно сказать не могу, но, наверное, мне все же было чуть больше двух, мы с мамой переехали в Германию в город Х, где на то время служил отец. Мы жили не в русской части города, а среди немецких офицеров. Согласно легенде, моими первыми няньками были именно немецкие солдаты, и благодаря этому я сначала начала говорить лучше на немецком, а не на русском.

– Согласно легенде? Вы что-нибудь помните о том времени?

– Раньше мне казалось, что у меня было два воспоминания, связанных с Германией, но теперь более-менее отчетливо помню только одно.

– Что вы имеете в виду? Что стало со вторым?

– Когда была маленькой, мы часто вспоминали с родителями нашу жизнь в Х, мне рассказывали истории из моего детства, рассказывали о самом городе. Мне говорили, что там была парикмахерская для собак, и мне казалось, что я помню улицу, на которой она находилась, и ее витрину. Но сейчас это воспоминание настолько размытое, что я больше не уверена, что оно настоящее. Может, мне стало казаться, что я все это помню из-за того, что часто слышала упоминания об этом в детстве? Ведь такое возможно.

– Да, конечно, это вполне возможно. А какое второе ваше воспоминание того времени? Оно похожих чувств не вызывает?

– Нет, не вызывает, – ее губы растянулись в легкой, немного грустной улыбке. – Оно не похоже на туманный образ, как из сна. Я его помню, как цельную историю. Психологи утверждают, что первое воспоминание ребенка о себе очень важно и откладывает отпечаток на всю его последующую жизнь, это так?

– Вы же знаете, Кэрри, это верно только ровно до той степени, насколько вы согласны это принять. Но давайте подробнее разберем ваше первое воспоминание о себе. Расскажите, пожалуйста, что помните.