ГЛАВА 8

Троллейбус останавливается. У задней двери возникает пассажирка с причёской, напоминающей змеиный клубок. За спиной этой Медузы Горгоны маячит долговязый субъект. К его лицу, кажется, навсегда приклеилась ухмылка. Племянница Ксана и убийца Матильды-1. Зина разворачивается к ним спиной. .

После инцидента с кошкой родственнице запрещено приводить друзей в Горбатый, и Ксана ни разу не ослушалась, а потом и вовсе ушла жить к живодёру. Насколько известно её тёте, лето девушка проводит перед монитором, обсуждая новости на форумах и чатясь с друзьями в соцсетях.

На остановке Зина медлит, давая возможность молодым людям идти своей дорогой.

Вскоре подтверждаются худшие опасения: Ксана и её спутник сворачивают в Горбатый переулок. Неужели их цель – домик, где комнаты сдаются по часам и посуточно? Есть мнение, что владела им Алёна Горожанкина.

Но нет, пара минует строение, даже не повернув головы.

Чтобы не выдать себя, Зина останавливается под гигантским дубом, делая вид, что набирает номер мобильника. Впрочем, конспирация излишняя. Оба сосредоточены на экранах личных мобильников. И только у коттеджа Горожанкиной «змеиный клубок» делает крен в сторону «стрелка» – тот поднимает кудлатый чуб и быстро, но прицельно оглядывает строение. После чего парочка продолжает путь – дорога плавно круглится под их кроссовками. Они выходят к верхней точке «горба», где располагалась гигантская каменная баба, стоявшая здесь испокон веков. Во мнениях местные краеведы разошлись: может, это тотем рода, установленный на границе его территории, а может статуя была вырезана в честь какого-то события и представляла место поклонения. Как бы то ни было, провинциальная «Венера» пережила многие напасти, постигшие город за 350 лет существования, и считалась что-то вроде местного оберега. Ровно до того дня, когда случилось неслыханное. Проснувшись поутру «горбачёвцы» обнаружили: грудь и живот статуи исчезли. Вместо артефакта возвышался камень-валун, увенчанный кругляшкой, на которой мхи и лишайники нарисовали что-то типа оскала.

Явилось ли это неким мистическим знаком или каменную бабу выкопали и увезли для какого-то состоятельного коллекционера – осталось тайной.

Мужская ладонь проводит по тому месту, где прежде были груди, а женский ротик издаёт смешок, после чего пара возобновляет движение.

Перед домом Сыропятовых восседает Принц. От мамы-персиянки он унаследовал приплюснутый нос и невротические реакции, от папаши, того, что называется, мимо пробегал, окрас- типа молочного шоколада. В совокупности получилось мило. Ни Принц, ни родовое гнездо внимания пары не удостаиваются.

Куда же они направляются? Неужели к Тимофею?

В подтверждение Зининых догадок скрипит калитка Алёнкиного садовника, который и после смерти хозяйки не оставляет своими заботами ни зелёные насаждения, ни фонтан, ни прудик. Что связывает его с молодыми людьми? Только рукастость хозяина. Помимо навыков работы на земле, он владеет кузнечным делом, а в прошлом трудился стеклодувом. К слову, у Алёнки имелась стеклянная копия Матильды-1 в натуральную величину, сделанная его руками и лёгкими.

Может, Ксана решила заказать какую-нибудь вазочку на приближающийся бабушкин юбилей?

В сумке тренькает телефон.

– Извини, Зиночка, но достоверно установить удалось немногое.

– Женечка, и на том спасибо, – Зиночка говорит приглушённо, но её собеседник, занятый своими мыслями, этого не замечает, издавая протяжный вздох.

«Собирается с силами?»

– Представленные тобой тексты относятся к разным жанрам, а именно: информация, репортаж, аналитическая статья. К ним у авторов разные подходы. Как правило…– здесь в трубке воцаряется такая тишина, что женщину посещает опасение: связь оборвалась? Нет, это всего лишь передышка.

После паузы его голос берёт октавой выше, и на неё обрушивается словесный поток:

– Одно можно утверждать с большой долей вероятности: тексты написаны не женщинами. У них дыхание более убыстренное, частое, и при письме это сказывается: сравнительно короткие предложения, больше точек, чем запятых, больше абзацев. У авторок (Зина не ослышалась: учёный-филолог употребил это слово) темп быстрее.

– А у тебя есть догадки, кто этот автор?

– Не только догадки,– слышится в трубке.

– Полагаю, его имя – Вилен Адаев?

– Я тоже к нему склоняюсь.

– Что ж, это уже кое-что.

– Но имеется один нюанс…– бормочет Женечкин голос.

– Что ты хочешь сказать?

– Текст стилистически всё-таки неоднороден. В самом конце.

– И что из этого следует?

– Материал писался в соавторстве.

Данное учёное мнение не прибавляет оптимизма.

– Спасибо, Женечка!– Трубка что-то мямлит в ответ. Переход из научного анализа в будничность всегда давался Горнику непросто. Но быстро попрощаться и дать отбой Зине совестно, поэтому она запасается терпением.

– Зиночка, ты обладаешь достаточным временем?– Вопрос явно на засыпку. Скажешь-нет, обидишь. А в случае утвердительного ответа рискуешь получить приглашение посидеть где-нибудь. И как следствие – пара часов потерянного времени. Но сегодня великодушие побеждает в Зине рациональность, и она сообщает, что располагает собой вполне.

– Я хотел бы пригласить тебя в кафе…– трубка заметно оживляется.– В «Лалиту»… Атмосфера там…

– Да, и поговорить можно без помех,– поддерживает Зина, лелея надежду, что эти посиделки позволят ей вытянуть из учёного-филолога дополнительную информацию. Ведь ответ на главный вопрос так и не получен: кто её подставил? На какую-то секунду она утрачивает концентрацию, теряя нить разговора, а когда включается, в ухо доносится:

– Эта кандидатура, на мамин взгляд, самая подходящая. Но ты как мой старинный друг… В общем, зная меня, зная маму, ты смогла бы провести… экспертизу.

– Женечка, а кандидатура-то на какую должность? – кладёт Зина предел речевому потоку.

– В мои супруги! – выпаливает трубка.

Она бормочет что-то согласное в ответ и по-быстрому закругляется. Наверняка из всех окон, глазасто глядящих в переулок, на неё направлены любопытствующие взгляды. Ей необходимо укрытие.

Горбатый переулок даёт приют выводку самых разнокалиберных построек. Но Зина останавливает выбор на дворике местной юродивой Агаши со складчато-опухшим лицом шарпея. Её заросшая плющом беседка-прекрасное укрытие для того, кому надо остаться незамеченным со стороны переулка. Зина продирается через заросли и тут же жалеет о своём выборе. Пол внутри круглого зелёного изваяния сгнил и ощерился обломками досок. Осторожно ступая, женщина проходит к уцелевшей лавочке. Не рискнув использовать её по прямому назначению, кладёт сумку. Сквозь ветки плюща крыльцо Епанишниковых не видать, но в обзор попадает калитка.

Какой-то посторонний звук врывается в слуховые проходы. Человеческий голос. И идёт он откуда-то снизу. Голос не то напевает, не то декламирует.

–  Тише-тише, тишина!

– Кукла бедная больна!

– Спойте, что ей нравится,

– И она поправится!

Похоже, Агаша забавляется.

Зина старается сосредоточиться на воротах Епанишниковых. Но воздух прорезает новые рифмы:

–  Вот лежат в кроватке розовые пятки

– Чьи это пятки-мягки да сладки?

«Она, что, в куклы играет? "

–  Купили в магазине резиновую Зину!

– Резиновую Зину в корзине принесли.

"Нет, лучше убраться отсюда подобру-поздорову!"

Вслед несётся:

– Она была разиней-резиновая Зина.

–  Упала из корзины, измазалась в грязи.

Женщина выбегает через открытый нараспашку вход и рысцой двигается по переулку. По правую её руку-дом, который сдаётся мигрантам. Они возвращаются поздно. Но главное – палисадник, в который можно нырнуть с головой. До слуха доносится чьё-то задышливое дыхание. Да это она сама…Женщина старается удержать воздух в лёгких, и уже через минуту становится различима перекличка окрестных домов: стукнула дверь, скрипнула деревянная ступенька и отчего-то задребезжало оконное стекло.

Зачем племяннице тащить в Горбатый переулок человека, который с позором изгнан отсюда? Она не уйдёт, пока не узнает…

Ксана росла этакой девочкой- припевочкой, с семи лет игравшей на флейте.Но в период полового созревания случился перелом. В отличие от большинства сверстников, главным принципом которых стало «хочу сейчас и десять раз!», Ксана принялась исповедовать культ бедности. Наглядным выражением стал её гардероб: девочка рьяно подгоняла под себя одежду тётушек времён их отрочества. Видимо, это в какой-то момент сильно оскорбило эстетический вкус классной руководительницы. Иначе к чему вызывать в школу старшее поколение семьи?

Просьба одеть девочку поприличнее, выраженная в самых деликатных выражениях, была воспринята Сыропятовыми со всей серьёзностью. Вскладчину они накупили кучу модных вещиц. На следующее утро после этой вылазки на рынок Ксана примерила коралловую кофточку с импринтом в виде девичьего профиля и изумрудные брючки. Казалось, растянутые кофты в катышках и долгополые юбки унылых расцветок отправлены если не на помойку, то в утиль. Не тут-то было! В школьном туалете юная бунтарка сняла модный прикид и переоделась в прежнее рубище.

Школьный психолог, выслушав бабушку и тётушку, предложила заполнить анкету, среди вопросов которой значилось: «Употребляла ли родители ребёнка алкоголь во время беременности?» и «Есть ли в семье люди, страдающие психическими заболеваниями?» После этого на семейном совете приняли решение принять девочкин жизненный выбор, то есть предоставить её своей собственной судьбе.

А спустя год в Мирном ввели обязательное ношение школьной формы – Сыропятовы смогли расправить плечи и прямо смотреть в глаза соседям. А ещё через три года Ксана кардинально поменяла имидж, выбрав чёрный цвет в качестве доминирующего. Теперь она походила на молодую вдову: чёрные очки, чёрное маленькое платье, чёрный туфли на шпильках. Ансамбль завершали чёрные перчатки до локтей и чёрная шляпка-таблетка с чёрной вуалькой. И вот теперь дреды.

Больше всего Сыропятовы опасались репутации семьи, где выросла городская сумасшедшая. Но мало помалу все привыкли к Ксанкиным чудачествам и прекратили колоть ими глаза. Не исключено, что сыграл свою роль и тот факт, что число фриков в городе выросло.

Но вот возник этот невнятный, но смазливый юнец – убийца Матильды1.

Когда Ксанка позвонила тёте и сообщила, что её приятель, тренируясь в стрельбе из пневматики, попал в соседкину любимицу, та бросила все дела и помчалась в Горбатый переулок – заметать следы преступления.

–  Дз-зина!– доносится откуда-то сверху.

В открытом окне- головка, чью скульптурную лепку подчёркивает бирюзовая косынка с искрой. Следом выныривает ладонь, и её приглашающий жест не вызывает сомнений.

Зина поднимается по витой лестнице в дом, где обитают неподдающееся счёту количество мужиков. Однако никаких тебе специфических запахов. Всё вымыто и вычищено – до скрипа. Женские ручки порхают над столом двумя белыми голубками. Фирюза- новая стряпуха строительной бригады, по-русски не знает ни слова, а потому никаких естественных в данной ситуации вопросов.

Прошлой зимой Зина, возвращаясь домой после службы, увидела девушку, сиротливо бредущую по Горбатому. В шлёпанцах по снегу! Благодаря языку мимики и жестов, она поняла: у гастарбайтевской стряпухи, вышедшей по какой-то надобности во двор, захлопнулась входная дверь. Так Фирюза оказалась в избе Сыропятовых. Так они подружились.

Чайный ритуал- такой же, как и у местных жителей, но завершающий аккорд способен смутить непосвящённых: их пузатого чайника наливают в пиалу и…Раз-два-три- выливают содержимое обратно. Это для вкуса.

Вкушать чай в обществе Фирюзы- процесс, исполненный и значимости, и удовольствия. Но полностью расслабиться гостье не позволяют наведённые на дом Тимофея уши-локаторы. А они доносят звук захлопнувшейся двери.

Пара возвращается! Судя по болтающимся между лопатками рюкзакам никакой ношей молодые люди не отягощены. Может, Тимоша сделал что-то-миниатюрное?

Они идут по переулку. Зина следит за ними из окна дома, который прозвали Ферганой, и силится обнаружить опровержение матушкиному утверждению: «Они не любят друг друга, а просто путаются».

Наконец можно распрощаться с гостеприимной хозяйкой и приблизиться к обиталищу садовника. Минувшим летом на крылечке восседала мать-старушка.А в праздники сын катал её на городские мероприятия- в центр. А это, заметьте, не ближний свет, особенно учитывая то обстоятельство, что добирались Епанишниковы туда на инвалидной коляске. А когда Господь прибрал старушку, садовник так горевал, что напился в усмерть.

Домовничает мужик по-прежнему сам, и надо признать, всё у него ладится. По крайней мере, в огороде. Вот и сейчас, судя по характерным звукам, хозяин мотыжит картошку. По двору бродят курочки и с готовностью уступают непрошенной гостье дорогу. С псом у Сыропятовых тоже доверительные отношения: все косточки от семейных обедов идут ему. Дик бросает из будки благосклонный взгляд на гостью. Та тенью проскальзывает в избу. Внутри прибрано и по-дачному незамысловато. Старая, но всё ещё крепкая мебель родом из СССР, палас цвета детской неожиданности. Такой же лежал у Сыропятовых и был памятен числом 653, выведенным химическим карандашом на Зининой ладони- номером очереди, в которой они всей семьёй попеременно стояли за данным дефицитом.

Внутренность дома не даёт никакого объяснения недавнему визиту. Типичная холостяцкая берлога. Она возвращается в сени, и здесь взгляд цепляется за дверцу в чуланчик. В дверных скобах- замок, но дужки не сомкнуты. Видать, спешил хозяин…

Внутри- сумрачно. В отличие от чуланчика Сыропятовых рухляди типа керосиновой лампы, неработающего телевизора, прохудившегося самовара и швейной машинки времён Зингера здесь не наблюдается. Из предметов мебели – табуретка. Стены поклеены обоями. Неслыханное транжирство.

Он что – сделал из чулана дополнительную комнату?

Но почему нет мебели?

И тут взгляд посетительницы углядел… картины.

Не иначе как мастер-универсал занялся рисованием.

Прямоугольные деревянные рамки, похоже, сам мастерил.

Короче, домашний вернисаж.

Она встаёт на цыпочки и вглядывается в изображение. Нет, это не рисунок, а фото.

Лицо спящей.

Но если это и сон, то вечный.

Ведь ложем служит гроб.

Зина с трудом сглатывает, но не в силах отвести взгляд.

Смерть придаёт Алёниному лицу величие, которое отсутствовало при жизни.

Боковое зрение сигналит: здесь имеются и другие покойники. Вверху, слева, справа. Воздух вокруг густеет. Зина дышит- словно через соломинку, а взгляд тем временем соскальзывает вправо.

Фотография-старая, пожелтевшая, к тому же к ней добавлено сепии. Групповой снимок. В центре – женщина в гробу. Гроб стоит у разверстой могилы на белой поверхности. Снег? Покойница в тёмном платке. Густые ресницы оттеняют восковые щёки. Рядом мужчины в валенках и полушубках. Это СССР. Тогда было заведено делать похоронные снимки. Высокие монохромность и чёткость будто отпечатываются на сетчатке смотрящего.

…Взгляд метнулся выше.

Снова групповой снимок. На этот раз дедушка. Заострившийся нос, провалившиеся глазницы. Гроб поставили на обеденный стол. (Как после этого будет функционировать процесс пищеварения?) Вокруг- домочадцы. Старуха в траурном платке. Рядом паренёк- почему-то в одной майке-алкоголичке. Девочка с косичками. Божечки! Это мама! Получается, покойник- дедушка.

Зина с трудом заставляет себя шевельнуть диафрагмой.

Убраться отсюда как можно быстрее! Исчезнуть из этого мира теней.

И тут в барабанные перепонки ударяет звук.

Шаги!

Незваная гостья устремляется внутрь помещения и вжимается в угол. Затылок что-то щекочет. Паутина?

…Умц!-смыкаются дужки замка. Это явился забывчивый хозяин.

Зина остаётся одна. Вернее, в компании с мертвецами.

Ноги её становятся желейными, а перед глазами встаёт картинка из журнала «Сторожевая башня», которую свидетели Иеговы Иномазовы доставляли Сыропятовым до той поры, пока организацию не запретили. На той благостной картинке- люди встречают на кладбище воскресших родственников. Зина удивлялась тогда цветущему виду бывших мертвецов. А живое её воображение рисовало другое – упрятанные глубоко в земле домовины. И вот обитель тех, кто нем и недвижим, сотрясается от звука ангельских труб. Крышки и боковины гробов начинают ответно вибрировать.

Далее включалась защитная реакция психики и ставила предел воображению. Но оно прорывалось. Во сне. И тогда Зина слышала, как миллионы рук барабанят в крышки.

Пленница делает усилие и отрывает кудрявый затылок от стены. Дневной свет струится через зазоры в дощатой двери. Звяканье собачьей цепи, птичье треньканье, жужжание пчелы. А это что? Как будто ворох палых листьев взметнулся. Нет, опять шаги. Зинина голова снова вжимается в стену.

…Умц! А следом мужицкий голос:

– Выходи!– Зина, скованная страхом, медлит. – Знаю, ты здесь!

Она отлепляется от стены и шагает в поток струящегося в проём света.

Грозная фигура отступает, давая дорогу.

С бёдер свисают видавшие вида штаны.

В эту секунду оживает мобильник.

– Ты где?-спрашивает он голосом матушки.

– На Горбатом,– севший голос с трудом вырывается из гортани.

– Дело есть.

– Буду!-бросает дочь.

Мужик, засунув палец под ремень, пытается подтянуть штаны, которые брюшко вытеснило с законного места.

Женщина пользуется этим и шмыгает за порожек.

* * *

На крылечке сидит Принц и деловито вылизывает то место, где у стандартных котов имеются «бубенцы».

–  А где Матильда?– Ко мне перешла мамина привычка разговаривать с домашней живностью.

Кот оставляет своё занятие и трётся о мои ноги. Похоже, находится в благодушном состоянии. Причина очевидна-опорожненная кошачья плошка. Прежде Матильда питалась специальным кормом, который закупался в местной ветеринарной клинике. Но на данное меню денег у меня

– Кыс-кыс!

– Миу-миу!-слышится сверху.

Кошка восседает на берёзовой ветке, и весь её вид говорит о крайней степени меланхолии.

– Слезай!– велю я.

В ответ- жалобно-просящий взгляд. Приходится идти в избу за табуретом. Во время спасательной операции я получаю пару отметин на руках и едва не шмякаюсь оземь. Принц с неодобрением наблюдает, как сМатильдой в руках я захожу в избу.

Содержимое нашего холодильника развеяло кошачью печаль. Она с жадностью набросилась на мойву, а когда Принц выразил намерение разделить трапезу, предупреждающе заурчала. И куда подевалась та привереда, на которую жаловалась матушка?

Насытившись, Матильда устроилась на моих босоножках в сенях, а я принялась готовить еду, а заодно прокручивать последние события.

Что это за коллекцию собрал соседушка?

С какими демонами сражается он в своём чулане? Или это убежище от них? Но как ни силится мозг выдать объяснение увиденному, выходит сплошной наив.