– Мистер Риис, вон тот корабль на севере, наверняка, сухогруз «Калифорниец», у него четыре мачты. Второй, на западе, с двумя мачтами. Сигнальте второму: «Говорит королевский почтовый пароход «Карпатия». Назовите себя».

Поднявшийся в воронье гнездо сигнальщик начал передавать послание Рострона. Ответа не было.

– Продолжайте!

В это время к Рострону подбежал запыхавшийся Дин, за ним следовал Биссет.

– Прибыл по вашему указанию, сэр!

– Мистер Дин, Мистер Биссет мне сообщил, что в четыре часа утра вы видели два корабля, по правому и по левому борту. Смотрите повнимательнее, пожалуйста.

Хоррэс Дин внимательно осмотрел горизонт в бинокль.

– Сэр, в четыре утра было еще темно, я их видел в дымке рассвета. Насчет сухогруза не ручаюсь, его было трудно разглядеть, но двухмачтовый корабль был намного ближе, и это он – на западе.

Рострон быстро повернулся к Дину и впился в него своими пронзительными голубыми глазами.

– Вы уверены?

– Да, сэр!

– Хорошо. – и добавил. – Дело в том, что я его тоже заметил, попозже, часов в пять. Не хотел вам говорить, чтобы не повлиять на ваше мнение.

Капитан продолжал хмуриться.

– Мистер Дин, придется разбудить мистера Лайтоллера и установить, не этот ли корабль он видел после аварии с «Титаником». И еще, среди наших пассажиров есть епископальный священник. Попросите его, от моего имени, провести службу за упокой усопших душ и за спасение выживших. Хоть какое-то утешение несчастным дамам, которые только что овдовели.

– Айэ-Айэ, сэр! – Дин, тяжело ступая, пошел исполнять приказ. Не все могут, как Рострон, скакать по кораблю после бессонной ночи!

Сигнальщику не отвечали.

– Продолжайте! Узнайте у «вороньего гнезда» принадлежность кораблей, если возможно.

Биссет подошел к капитану.

– Сэр, доктор МакГи просит, чтобы вы пришли немедленно. Это очень важно.

– Хорошо. Мистер Биссет, мостик ваш. Уведите корабль на две мили от ледового поля и айсбергов, направление 48-юг, и встаньте на дрейф.

– Айэ-Айэ, сэр!

– Мистер Риис, если будет ответ с неопознанного судна, немедленно сообщите мне, я буду у доктора МакГи в каюте. Продолжайте сигналить еще полчаса.

– Айэ-Айэ, сэр! Из «вороньего гнезда» пришел ответ: на четырехмачтовом судне британский флаг и эмблема компании «Лейланд». На двухмачтовом судне опознавательных знаков нет.

– Пришлите мне матроса с простым ответом от мистера Лайтоллера: да или нет.

И с этими словами капитан Рострон унесся вниз по лестнице.

– Айэ-Айэ, сэр! – прозвучало уже в пустоту.

Артур Рострон ворвался в каюту доктора МакГи, и был тут же схвачен за рукава кителя Брюсом Исмеем. Рострон отшатнулся. О Боже, в кого превратился вальяжный магнат! Небритый, со спутанными волосами, мокрыми от пота, жилистой шеей и костлявыми руками.

– Он был почти что невменяем, мне пришлось дать ему опиаты. Почему вы не пришли раньше? – зашептал ему на ухо доктор МакГи.

Капитан Рострон не ответил.

– Вы хотели меня видеть, мистер Исмей. Чем могу быть полезен?

Брюс Исмей вновь попытался схватить капитана за рукава. Он дышал тяжело, с присвистом, но собрался, чтобы его слова прозвучали убедительнее.

– Капитан Рострон… Капитан Рострон, сэр, у меня есть серьезные основания утверждать, что «Карпатии» угрожает смертельная опасность.

Глава 2. Левиафан

– Капитан Рострон, у меня есть серьезные основания утверждать, что «Карпатии» угрожает смертельная опасность! – Руки Брюса Исмея дрожали, он пытался это скрыть, сцепив ладони и чуть покачиваясь в кресле.

За спиной у него доктор МакГи красноречиво покачал головой, мол – тяжелый случай, ничего не поделаешь. Однако, к вящему изумлению доктора, капитан Рострон придвинул стул и сел поближе к Исмею.

– Я вас внимательно слушаю.

Исмей был не менее удивлен. Он готовился к тому, чтобы упрашивать и убеждать, и поэтому растерялся.

– Даже не знаю с чего начать… И еще, – Исмей с неуверенностью оглянулся на доктора МакГи.

– Начните с самого главного. Доктор МакГи связан врачебной тайной, говорите свободно.

– «Титаник» не затонул, он был потоплен! – выпалил Брюс Исмей.

Доктор МакГи ахнул и вновь с удивлением уставился на Рострона. Тот только нахмурился, покусывая край губы.

– Приведите ваши аргументы. Пожалуйста, успокойтесь и теперь уже расскажите все по порядку. Сосредоточьтесь.

– Когда стало ясно, что кораблю не продержаться на плаву более двух часов, об этом сообщил главный инженер мистер Томас Эндрюс, ознакомившись с повреждением, капитан Смит отдал распоряжение об эвакуации, – голос Исмея все еще дрожал, но, увлекшись рассказом, он немного успокоился. – Мы, несколько человек, сидели в полной растерянности в кают-компании. Я почему-то выскочил на палубу и побежал в сторону мостика, мне хотелось двигаться, все было похоже на дурной сон. И вдруг меня хватает за руку первый помощник капитана Уильям Мердок – глаза запавшие, сверкают, и тянет меня к стенке верхней палубы. Последовавший разговор был просто фантасмагоричным:

– Я вас везде ищу! Когда же он подойдет поближе и заберет пассажиров?

– Кто?!

– Ваш корабль!

– Мой корабль?! Мердок, вы рехнулись?! Мы с вами на моем корабле, на «Титанике»!

– Мне сказали, что вы в курсе, и что после аварии «Титаника» всех подберут, что все пройдет гладко!

– Я ничего не понимаю!

– Мне сказали, что вы – глава заговора! Страховка за «Титаник»!

И тут до меня что-то начало доходить.

– Я весь этот бред в первый раз слышу! Откуда вы это взяли, кто вам такого наговорил?! Что вы натворили?! О каком корабле вы говорите?!

Мердок указал на светящиеся точки на горизонте по левому борту.

– Вы можете описать этот корабль? – перебил Рострон.

– Увы нет, мне было не до того, у меня и бинокля-то не было, я совсем запутался и пытался лихорадочно понять, что же все-таки произошло? В конце концов, мне удалось кое-что вытянуть из Мердока, без всяких деталей, на них у нас просто не было времени: началась суматоха и спуск шлюпок, беготня по палубе. Получалось, что несколько человек на «Титанике», в том числе Мердок и рулевой, были вовлечены в авантюру, замысел которой приписывался мне, дабы потопить «Титаник» ради страховки. Якобы у «Белой звезды» большие долги, и одним из близняшек – «Титаником» или «Олимпиком», необходимо было пожертвовать. От моего имени, наниматели гарантировали заговорщикам безопасность всех пассажиров и членов экипажа. Якобы всех переправят на другой корабль, тем более, что море было спокойным. На протяжении всего пути, оказывается, нас и впрямь сопровождал какой-то корабль.

– Да что вы говорите, – не выдержал доктор МакГи, – «Титанику» подкинули что ли айсберг, на который надо было наскочить?!

– Заговорщикам дали координаты этой огромной глыбы с того самого корабля, просигналив лампой Морзе, незадолго до одинадцати вечера. Азбуку Морзе на «Титанике» знали очень немногие, а хорошо знал только Мердок, и мерцанию огней на каком-то проходящем корабле, никто не придал большого значения. Мердок и рулевой чуть-чуть изменили курс. От «нанимателей» ему было известно, что необходимо «потереться» об айсберг всем корпусом, а не спровоцировать лобовой удар. По-видимому, это тоже было предусмотрено, либо «нанимателям» сильно повезло.

– Я знал мистера Мердока, – тихо проговорил капитан Рострон, – он был прекрасным моряком. Если он сам, как вы говорите, стоял за штурвалом прошлой ночью, мне не верится, чтобы он не смог увернуться от берга.

– Во время этого путаного разговора со мной, Мердок понял, что его подставили. Подставили и кинули. Не было никакого заговора внутри «Белой звезды» со мной во главе. Не было никакого плана добыть страховку. Не было никакого плана спасения пассажиров и экипажа. Были какие-то другие причины, по которым «Титаник», его пассажиры и команда должны были погибнуть: дети, женщины, мужчины, – все!

– Неужели он действовал один? – спросил МакГи.

– Я уверен, что нет, то есть была какая-то группа заговорщиков на «Титанике», в том числе и рулевой.

– А дальше? Что он сделал, что предпринял, когда узнал об обмане?! – воскликнул доктор МакГи.

Брюс Исмей всхлипнул.

– Мистер Уильям Мердок застрелился у меня на глазах.

В каюте наступила полная тишина. Было слышно тиканье часов на столе у доктора.

Рострон казался подавленным. Таким его МакГи еще не видел. Он первым пришел в себя.

– Даже если все это правда, – начал МакГи осторожно, – то трагедия уже произошла, «наниматели», как вы их назвали, добились своего, почему же в опасности «Карпатия»?

– Потому, – торжественно и мрачно проговорил Исмей, обращаясь к молчавшему Рострону, – что вы смешали им все карты. Вас не должно было здесь быть, вас не ждали! Никто не должен был остаться в живых, понимаете, никто! В таком холоде спасшиеся на шлюпках долго бы не продержались, и в шлюпках, почему-то, не оказалось ни еды, ни воды, ни сигнальных огней.

– Капитан Смит нам сообщил, что у вас маломощный передатчик Маркони, и на «Карпатии» чудом услышали сигнал на таком большом расстоянии только потому, что ночь была чистой – никакого тумана, помех. Но даже и тогда, когда вы молниеносно откликнулись на сигнал бедствия, Смит подсчитал, что вам понадобится пять с половиной часов, чтобы прибыть на место аварии. Он вытащил последний выпуск морского справочника и сверился с вашей биографией: капитан сухогрузов с 1907 года, в 1909 году переведен на пассажирские линии и командовал «Паннонией», трансатлантическим круизным пароходом. Капитан «Карпатии» с января 1912 года, то есть всего лишь три года опыта трансатлантических пассажирских переходов.

Рострон усмехнулся.

– Правда, капитан Смит припомнил, что коллеги по «Кьюнарду» отзывались о вас очень высоко: «мореход на все сто процентов». Но заключил, что вы не сможете и не решитесь рискнуть пассажирским лайнером и пройти через ледяные заносы на максимальной скорости. А предельная скорость, по паспорту, у «Карпатии» мизерная – 14 узлов. Скорее всего, это знали и «наниматели». «Карпатию» просто не приняли в расчет. А вы примчались за три с половиной часа, сквозь льды, и на какой-то несусветной скорости!

Исмей снова прослезился и зашмыгал носом.

Наконец, Рострон заговорил.

– Часть тех, кто участвовал в заговоре, могла спастись и сейчас находится на «Карпатии». Скорее всего, это члены экипажа, но возможно, они есть и среди пассажиров. Заговорщики поняли, что их обманули и обрекли на смерть. Оставлять свидетелей такого преступления в живых нельзя. Мишенью «нанимателей» теперь стала «Карпатия». Правда, им точно не известно, кого именно мы подобрали, но рисковать они не станут. Мердок назвал имя рулевого?

– Да, но я совершенно запамятовал! – жалобно проговорил Исмей.

– Ну, это будет нетрудно установить.

В каюту постучали, и капитан Рострон быстро вышел, за ним последовал доктор МакГи.

– Вы всему этому верите? – растерянно спросил он.

За дверью стоял Джеймс Биссет.

– Я решил сам придти с докладом, сэр. На мостике старпом Хэнкинсон.

Рострон посмотрел на него вопросительно.

– Мы дрейфуем, согласно данным вами координатам, сэр. «Калифорниец» совсем рядом, прочесывает акваторию по вашей просьбе. Неизвестный корабль на запросы не отвечает. Мистер Лайтоллер подтвердил, что это – тот самый корабль, который он видел с «Титаника».

МакГи не удержался от возгласа, и Биссет воззрился на него с удивлением.

– Мистер Биссет, – Рострон вдруг почувствовал усталость, – передайте мистеру Хэнкинсону оставаться на дрейфе. Попросите «Калифорнийца» задержаться еще часа на два. Дальнейшие указания получите через час.

– Айэ-Айэ, сэр!

Рострон вернулся в каюту МакГи. Ошарашенный доктор последовал за ним.

– Мистер Исмей, у вас есть хоть какие-нибудь соображения насчет истинного плана «нанимателей»?

– У меня не было времени основательно это обдумать. Самые безумные мысли лезли в голову. Но одна идея кажется наиболее вероятной. Прочтите список пассажиров. Это ведь «кто есть кто» финансового мира Соединенных Штатов! Погибли лорд Астор, мистер Гуггенхайм, мистер Штраус, мистер Мартин Ротшильд, и это только самая верхушка влиятельных финансовых воротил из списка пассажиров.

– И что из этого следует?

– Финансовый кризис. Обрушение фондовой биржи США, которая открывает свои торги сегодня.

– И кто-то обогатится, сыграв на опережение? – спросил МакГи.

– Берите выше. Кто-то добьется смены правящей партии и перемены внутреннего и внешнего политического курса Соединенных Штатов на предстоящих выборах.

Рострон горько усмехнулся. И «Карпатия», ее беззащитные пассажиры, теперь единственное препятствие для достижения этих грандиозных целей. А ведь он-то думал, что бешеная гонка среди айсбергов – это самое большое испытание, выпавшее на его долю темной апрельской ночью.

Он поднялся.

– Мистер Исмей, благодарю вас за информацию и за ваши соображения. Мне необходимо все хорошенько обдумать. Очень важно, чтобы этот разговор вы и доктор МакГи сохранили в строжайшей тайне. Я буду держать вас в курсе своих решений и последующих действий в той степени, в которой это будет необходимо.

Доктор МакГи, осунувшийся и мрачный, только кивнул.

– Капитан Рострон, сэр, – Исмей судорожно сглотнул. – Они, – он мотнул головой в сторону двери, – они все меня ненавидят, за то, что я спасся. Но вы ведь понимаете теперь, что мне необходимо было спастись! Необходимо было предупредить вас об опасности! Я прыгнул в последнюю полупустую шлюпку, я не занял чужого места, я не…

– Мистер Исмей, – Рострон положил руку на плечо всхлипывающего магната, – каждый имеет право на жизнь и на спасение. Я вас не осуждаю, и я вам верю.

На палубе было спокойно. Ветер стих. Сияло солнце, украшая искрами ледяное поле, сверкающее неподалеку, отражаясь на верхушках розоватых айсбергов. Эта величественная, спокойная красота трагически контрастировала с совершенным ночью злодеянием.

Артур Рострон подошел к борту корабля и облокотился на поручни. На первой и второй пассажирских палубах, как раненные птицы, расположились пассажиры погибшего «Титаника», в основном, женщины и дети. В трюме «Карпатии» им были предоставлены персональные каюты, три удобные кают-компании, столовые. Но, будто бы завороженных, их все тянуло наверх, на палубы, к океану, поглотившему их любимых. Там они и сидели, укутанные в одеяла, безмолвно, безучастно.

В первый раз Артур сбежал на корабль, когда ему было двенадцать лет. Его вернули и отодрали за уши. Отец все надеялся, что старший сын пойдет по его стопам и займется льняным бизнесом: в ланкаширском Болтоне все занимались производством льна и не было никакого моря. Его отдали в частную школу, что для семьи мелкого предпринимателя, в которой было еще пятеро детей, было довольно накладным. Но вихрастый белобрысый упрямый мальчишка сбежал еще раз, и еще, и еще. Джеймс Рострон понял, что его сын одержим морем, что это не прихоть, а заветная мечта, а мечту убивать нельзя. Он продал часть своего бизнеса, чтобы определить сына в самую престижную ливерпульскую кадетскую мореходную школу, выпускники которой становились «джентельменами и офицерами», и Артур был ему за это бесконечно благодарен.

Джеймс Рострон всегда гордился достижениями старшего сына, его неуклонным продвижением в карьере, капитанской лицензией. Уже шесть месяцев, как его не стало, и вот, бывший вихрастый болтонский мальчишка, остался в одиночестве перед лицом неведомых сил, только что совершивших страшное злодеяние. И от него одного, от его сообразительности, решимости и упорства, зависело то, чтобы это злодеяние не повторилось. Решения принимать придется ему и только ему. Как-то раз он сказал Джеймсу Биссету: «мостик иногда бывает самым одиноким местом в мире».

Только бы не не растеряться, не дрогнуть!

И Артур Рострон сделал то, что он всегда делал в самые важные и тяжелые минуты своей жизни: приподняв фуражку, он обратился к Провидению с безмолвной молитвой. Артур всегда молился только об одном – чтобы Провидение помогло ему принять правильное решение. Потом он принимал это решение, и приступал к его выполнению, никогда его не меняя и не сомневаясь в его правильности. Своей веры Артур Рострон не стеснялся, ни от кого ее не прятал, но ни с кем ею не делился и никому ее не проповедовал. Он молился в уединении, его вера была твердой и настоящей, его личной, не напускной, и за это его уважали даже самые матерые морские волки. «Вера должна быть в сердце, а не на языке», – говорил он.

Как-то, еще шестнадцатилетним мальчишкой, Артур стоял на корме кадетского учебного парусника, ночью, в полном одиночестве, и внезапно осознал всю силу и необъятность стихии и свою принадлежность к ней. Он инстинктивно почувствовал, что стихия, природа и мироздание имеют божественную основу, что он сам является ее частичкой, и что жить имеет смысл, доверяя Провидению, а не вопреки ему.

Через шесть месяцев, парусник, на котором служил кадет Рострон, попал в страшный шторм и почти что лег на борт около мыса Горн. Рострона смыло с палубы в открытое бушующее море. Он не столько испугался, сколько удивился, неужели он больше не нужен Провидению, и вся его жизнь так глупо закончится в неполных семнадцать лет? «Мне очень хочется жить, сделать много всего хорошего!» – взмолился мальчишка, и в следующее мгновение, поднятый неизвестно откуда взявшейся бортовой волной, он был выплеснут назад, на палубу. С тех самых пор, Провидение верило в Рострона так же, как он верил в него.