Такого, конечно, не бывает, Питер не провинциальный городок, здесь ключи под ковриками не оставляют. Ну а вдруг? Нужно использовать любую возможность, даже если кажется, что шансы на успех близки к нулю. Воодушевленный идеей, Женя бодро зашагал к знакомой высотке, по дороге косясь на пустырь, где он ночевал. Особо не веря в успех, Глазыркин мысленно подыскивал полянку, чтобы провести на ней грядущую ночь. Положа руку на сердце он ехал к Роману только ради пустыря возле его дома. Без энтузиазма поднялся на лифте, обреченно позвонил в дверь и, как и прежде не услышав ответа, равнодушно опустился на корточки, чтобы приподнять коврик. Иногда случается невероятное. В самом углу, около косяка, лежали ключи. Он обрадовался, словно нашел клад в школьной игре в пиратов. Вот уж поистине, хорошая мысль приходит с опозданием! Это же надо было столько топтаться под дверью и не заглянуть под коврик! Женя возбужденно стал отпирать замки. Запертым оказался только один – верхний. Дверь тихо отворилась, впуская в квартиру утомленного дорогой гостя.

– Есть кто-нибудь? – на всякий случай спросил Глазыркин. Юноша разулся и аккуратно поставил в угол запыленные кроссовки, оставшись в несвежих серых носках. Осторожно, с кошачьим любопытством он принялся обследовать квартиру. Просторная, стильно обставленная кухня, легкий беспорядок в которой придавал ей индивидуальность. Женя юркнул в ванную комнату, где с наслаждением вымыл руки и лицо. Когда он поднял глаза к зеркалу, смутился: надпись красным карандашом «Привет от Араужо!» свидетельствовала о любовных играх – иначе юноша ее объяснить не мог.

Евгений почувствовал себя очень неловко: у хозяина, должно быть, медовый месяц, а он к нему явился на постой. Не зря Роман к двери не подходил. Ну батя, ну удружил! Не мог поинтересоваться, а ждут ли его здесь, – сунул адрес и на этом счел свою миссию выполненной.

Продолжая дальнейший обход, юноша заглянул в гостиную. Большой плазменный телевизор, искусственный камин, уютный диван, пушистый ковер – комната была обставлена со вкусом и тоже порядком не отличалась: на диване небрежно лежала клетчатая мужская рубашка. Дверь в спальню была закрыта, но неплотно. Перед тем как туда войти, Женя застенчиво постучался – мало ли, хозяин спит, да еще и не один, а он тут без спросу шастает. Нехорошо получится. Не дождавшись ответа, юноша легонько толкнул дверь и протиснулся в комнату. Его взгляду открылось странное зрелище: на полулежало чье-то тело, у которого голову и грудь скрывала черная занавеска. Рядом – сервированный для романтического ужина журнальный столик, два кресла. Глазыркин осторожно приподнял полотнище и замер: бурые пятна крови на теле мужчины и воткнутый в грудь нож красноречиво говорили о том, что он мертв. Женя еще не понял, во что вляпался, он вернул занавеску назад, на покойника, и инстинктивно попятился к выходу. Вылетел на лестничную площадку, вспомнил об оставленной сумке, вернулся, схватил сумку и побежал прочь. Только на первом этаже юноша понял, что держит в руках ключи. Подняться, чтобы их вернуть? Нет! Этого его психика не выдержит – и так коленки дрожат. Глазыркин считал себя не из робкого десятка, с удовольствием смотрел ужастики, играл в компьютерные игры, где требуется постоянно кого-то убивать, но он не ожидал, насколько жутко выглядит убитый в реальности.

Илья Сергеевич с сомнением посмотрел на несчастный облик юноши. Что-то в его рассказе не вязалось. Например, Глазыркин утверждал, что постоянно названивал Роману, а в айфоне Дворянкина нет ни одного пропущенного вызова. И эти ключи под ковриком выглядят слишком нелепо. Кто сейчас оставляет там ключи?

– По какому номеру ты звонил?

– По этому, – Евгений достал из кармана мобильник, чтобы показать номер. – Ой, он разрядился.

– Так заряди. Зарядное устройство есть?

– Есть, – засуетился юноша. Он неуклюже встал, порылся в сумке, выудил оттуда аккуратно свернутый матерью провод и вставил его в розетку. Подключенный к источнику питания телефон подал признаки жизни. – Вот он: девятьсот одиннадцать, шестьдесят два… – торжественно продиктовал он ряд цифр. Для пущей убедительности Глазыркин нажал на вызов, и опять услышал: «Абонент недоступен».

– Пробей по базе номер, – обратился Тихомиров к Кострову. Оперативник принялся выполнять поручение, а следователь продолжил беседу:

– Расскажи подробнее, как выглядела женщина, которая сюда приходила.

– Ну, такая… – неопределенно ответил Женя. – Не очень старая, лет двадцать пять – тридцать. Не толстая, волосы светлые, короткие, только челка длинная, почти до носа, платье голубенькое, каблуки…

Илья Сергеевич записал в протокол, прикидывая, что женщин с такими приметами пруд пруди. А может, не было никакой женщины? – возникла у него мысль. Парень выдумал ее для отвода глаз. Пришел обокрасть квартиру и нарвался на труп. В то, что убийство совершил Глазыркин, следователь не верил. Хотя всякое бывает, тут нужно опираться на факты, решил он.

В дверях появился Костров, он кивнул следователю, и тот вышел в коридор.

– Номер зарегистрирован на имя Висельникова Романа Дмитриевича, проживающего по адресу: Альпийская, дом четыре, корпус два, квартира сто тридцать шесть. Корпус два! – сделал упор на последнем слове. – Чувствуешь, Сергеич, в чем хрень!

– Угу, спасибо, Миша.

– Скажи-ка, друг, какой адрес у твоего Романа? – поинтересовался Илья Сергеевич, вернувшись на кухню.

– Этот, – юноша ткнул пальцем в пол, как в карту. – Я его хорошо запомнил: Альпийская, дом четыре, квартира сто тридцать шесть.

– Молодец, а корпус какой?

– Какой корпус? – не понял Глазыркин. Он полез в нагрудный карман, где лежала замусоленная бумажка с адресом. На ней было написано: «Альпийская, дом четыре, корпус два». Ну не привык он, житель Великих Лук, к тому, что у домов бывают корпуса!

– Не по тому адресу ты пришел, парень, – посочувствовал ему Тихомиров, – этот – корпус один.

В это время звуками рока задребезжал телефон Глазыркина. Юноша, словно спрашивая разрешения, умоляюще взглянул на следователя, нерешительно потянулся к телефону.

– Женечка! Наконец-то! С тобой все в порядке? Женечка, потерпи немножко, мы выезжаем! – зазвенел встревоженный голос матери.

* * *

Роман Аркадьевич Дворянкин погиб, не дожив всего полторы недели до возраста Христа – двадцатого июля ему бы исполнилось тридцать три года. К этому времени он успел на третьем курсе скоропалительно жениться и так же быстро развестись, окончить с красным дипломом финансово-экономический университет, сделать карьеру от простого консультанта в государственной конторе до исполнительного директора крупной строительной фирмы. Из ближайших родственников у него была только мать, которая восемь лет назад вышла замуж за испанца и проживала с мужем под Барселоной. Друзей у Дворянкина не нашлось – его окружали деловые партнеры, сослуживцы и приятели. По отзывам последних, он был человеком со сложным, закрытым характером и в то же время, когда ему было надо, умел расположить к себе. Так что узнать подробности его личной жизни оказалось не у кого. Поквартирный опрос кое-что дал. Несмотря на то что соседи по дому Дворянкина были безразличны к жизни друг друга, среди них нашлись люди старой закалки. Полина Герасимовна в силу преклонного возраста целыми днями сидела дома и дальше двора и близлежащего магазина никуда не ходила. В теплую погоду она проводила время на лавочке на детской площадке возле дома, а когда становилось прохладно, выбиралась на лоджию, чтобы наблюдать оттуда за происходящим во дворе. Была она совершенно не склочной и молчаливой, и поэтому ее никто не замечал. Зато она замечала всех. Кто делает ремонт, у кого появился новый питомец или любовник, кто живет богато, а кто не очень – все знала Полина Герасимовна. Только ни с кем она своими знаниями не делилась, ибо не с кем было – жила она одиноко, а знакомых сверстников в этом доме у нее не нашлось. Раньше, до того как она сюда переехала, ее окружали приятельницы – бойкие старушки и не очень. И скверик у них был рядом с домом, который старожилы, чтобы подчеркнуть свою принадлежность к жителям центрального района, называли по старинке «ватрушкой», не то что здесь – куцый пятачок газона с молоденькими, едва прижившимися деревцами.

Когда на детской площадке к ней подошел субтильного вида оперативник и стал задавать вопросы о Романе Дворянкине, Полина Герасимовна оживилась – наконец-то нашелся внимательный слушатель. В том, что молодой человек будет ее внимательно слушать, старушка не сомневалась – за тем он к ней и подошел.

– Дворянкин – это тот, у которого большая, как трактор, машина? – переспросила она, подразумевая под трактором джип «Чероки» Дворянкина. – Совершенно неинтеллигентный человек, не петербуржец. Ездил по тротуару на своем контрабасе, как по шоссе, и ставил его где хотел, прямо на выходе из парадной бросал – ни объехать его, ни обойти. Вот при Андропове все иначе было. Сами посудите: мог ли тогда кто-нибудь на тротуар заехать? Нет! А теперь что вокруг творится – сплошное безобразие!

– Это верно, безобразие. Полина Герасимовна, не припомните ли, кто к Дворянкину приходил? Особенно меня интересуют женщины.

– Ох, до женщин он неразборчив. То одна у него, то другая – все никак не остепенится! Завел бы семью, глядишь, и приличным человеком стал бы. А то все с девками развлекается. Одну чаще остальных я видела – светленькая такая, с волосами на пол-лица. Придумает же молодежь моду! Мы-то волосы закалываем, а они наоборот. На двадцать четвертый этаж поднималась – это я в лифте, когда с ней ехала, заметила. И гордая такая – ни с кем из соседей не разговаривает, только «здрасте» буркнет, как одолжение сделает, и к зеркалу поворачивается, чтобы собой полюбоваться.

Услышав про светлую длинную челку, Костров оживился – Глазыркин тоже про нее упоминал.

– Как, вы говорите, выглядит эта барышня? Подробнее, пожалуйста, опишите.

– Роста среднего – чуть выше тебя. Смазливенькая, худенькая, как эта, модель с подиума.

Да чего ее описывать? Раньше я бы тебе ее портрет набросала – я до пенсии в изостудии графику преподавала, а теперь рука уже не та.

– Вы художница?! Вот здорово! – обрадовался Костров. – Может, тогда вы нам поможете составить фоторобот этой особы?

– Не уверена, что у меня получится, но если надо, то я постараюсь, – заскромничала Полина Герасимовна, польщенная нужностью собственной персоны.

* * *

Строительная компания «Зеленый берег» располагалась в нескольких рядом стоящих зданиях. Как водится, руководство обосновалось в самом уютном из них – в двухэтажном особнячке с подземной стоянкой и сквером перед входом. В холле Анатолий Шубин сразу наткнулся на стойку ресепшн с миловидной секретаршей. При виде служебного удостоверения девушка с надписью на бейдже «администратор Аля» проявила готовность отвечать на вопросы. В «Зеленом береге» все уже знали о смерти исполнительного директора, поскольку слухи и новости распространяются там быстро, но всем не хватало подробностей.

– Вы, наверное, по поводу Романа Аркадьевича пришли? – с любопытством в голосе спросила Аля.

– Да, барышня, по поводу него. Мне нужно пройти в его кабинет.

– У них с директором по развитию был один кабинет на двоих. Александр Львович сейчас на месте, поэтому там открыто. Это на втором этаже в конце коридора. Вас проводить?

– Благодарю. Не заблужусь, – лучезарно улыбнулся капитан. Ему нравились пытливые, вездесущие секретарши – отличные сборщицы информации. Непременно нужно будет с ней поговорить более основательно, подумал он.

Плотный, лет сорока пяти мужчина сидел за слишком чистым для разгара рабочего дня столом перед открытым ноутбуком и слишком ровно держа спину. Аля предупредила, сделал вывод Шубин. При появлении оперативника Александр Львович встрепенулся, суетясь больше, чем нужно. Он закрыл ноутбук, отодвинул его в сторону, встал, пододвинул стул, предлагая присесть.

Анатолий привычным жестом взмахнул удостоверением, представился.

– Александр Горностаев, – ответил директор по развитию.

Шубин обвел взглядом кабинет. Возникла пауза.

– Жизнь – штука непредсказуемая, обрывается так внезапно, – выдал Горностаев мысль с претензией на философию.

– Дворянкин сидел за этим столом? – Анатолий скорее констатировал факт, чем спрашивал. Он подошел ко второму рабочему столу и уселся на место исполнительного директора в высокое кресло с мягкой спинкой. К своему сожалению, ни компьютера, ни ноутбука капитан не обнаружил. На столе разваленной кучкой лежали какие-то бумаги и канцелярские принадлежности: ручки, степлер, корректирующая жидкость…

– Вы давно знаете Романа?

– Я?.. Да как сказать… Лет пять, наверное.

– А конкретнее?

– Ну, раньше мы по работе пересекались редко и знакомы были лишь шапочно – сами понимаете, в такой крупной организации, как наша, всех знать невозможно – это не какая-нибудь шарашкина контора, где восемь с половиной сотрудников и все на виду, у нас штат за пятьсот человек перевалил… Рому два года назад назначили исполнительным директором, вот с тех пор, можно сказать, я его знаю. Знаю – громко сказано. Сидим в одном кабинете, иногда общие вопросы возникают – решаем. А больше ничего нас не связывает. Не связывало.

– Исполнительный директор – весьма высокий пост, и занять его в тридцать лет рановато. Вы не находите?

Александр Львович находил. Более того, он считал несправедливым, что судьба выказывает благосклонность к таким вот ничем не выдающимся сладким мальчикам, как Дворянкин. Ведь у того ни ума особого, ни способностей руководить людьми не было. Зато гонора – выше крыши. И чем он так охмурил генерального, что тот его назначил на столь высокую должность, – непонятно. Впрочем, стремительному восхождению Романа по карьерной лестнице у Горностаева нашлось свое объяснение: Дворянкин улыбался кому надо, вовремя поддакивал, удачно молчал, тем самым создавая впечатление в меру умного и приятного во всех отношениях сотрудника. А генеральному шибко умные и не нужны – с ними хлопотно, ему нужны прилежные и исполнительные, чтобы работали надежно, как часы. Вот и назначил исполнительным директором Романа. Это назначение для Александра Львовича пришлось царапиной по сердцу – ему самому, чтобы вскарабкаться наверх, пришлось упорно трудиться, потом и кровью доказывать, что он достоин сидеть в этом кабинете и на этом этаже, где ниже главного инженера никого не сажают. Он, несмотря на свой опыт, сюда перебрался из другого здания только к сорока двум годам. А этот прохвост со слащавой улыбкой пролез без мыла в тридцать.

Всего этого Александр Львович капитану, конечно же, не сказал. Недовольство лучше оставить при себе, иначе сразу в подозреваемые запишут. Как говорится, о покойном либо хорошо, либо ничего. Так надежнее.

– Сейчас молодежь шустрая пошла, соображает быстро, в новых технологиях разбирается, так что старшему поколению фору даст. И то, что Дворянкина назначили исполнительным директором, на мой взгляд, вполне закономерно.

Вижу я, как для тебя закономерно, расшифровал кривую гримасу собеседника Шубин. Он понял, что от Горностаева толку не добиться – хитрован, лишнего не скажет и осторожный как черт – вон как слова взвешивает, прежде чем рот открыть.

– Вспомните, пожалуйста, когда Дворянкин по телефону разговаривал, ничего вас не настораживало? Может, какие-нибудь нетипичные для него резкие высказывания?

– Да с нашей работой без резких высказываний не обойтись. А если серьезно, то ничего такого, что вас могло бы заинтересовать, я не слышал. Роман всегда в коридор выходил, когда разговаривал по личным делам.

И здесь пусто, подумал Анатолий. Какая удивительная неосведомленность – все дни проводить в одном кабинете и ничего не знать о своем коллеге.

Нужно расспросить человека, который не опасался бы потерять свое место, был далек от Дворянкина и в то же время посвящен в его рабочие дела и знает обстановку в компании. Таким оказался вице-президент «Зеленого берега» Борис Малевский.

Борис Яковлевич достиг того уровня, когда на работу можно приходить под настроение и находиться там исключительно ради собственного удовольствия. Его просторный кабинет большую часть времени пустовал, потому что сидеть на месте Малевский не любил. Он предпочитал ездить на всевозможные презентации, семинары, банкеты, где обсуждались последние новости и сплетни, бывать на совещаниях. Последнее относилось к его обязанностям, но Борис Яковлевич мог себе позволить от их выполнения уклониться. Высокий, неторопливый, породистый мужчина с благородной сединой на лысеющей голове смотрел на Анатолия Шубина сквозь очки в дорогой оправе с плохо скрываемым превосходством. С людьми, вроде простых оперов, господина Малевского жизнь не сталкивала, поэтому они были для него кем-то вроде героев газетных репортажей под заголовком «Городская хроника» – умом он понимал, что они не персонажи, а живые люди, только из параллельного для него мира, который остался за его плечами вместе с ушедшей молодостью, авиабилетами эконом-класса, отдыхом в Египте, коньяком трехлетней выдержки и продуктами из обычного гастронома. Он сократил до минимума контакты с простым народом, к коему относил всех с достатком ниже своего. Исключение составляли государственные структуры, куда иногда приходилось обращаться. Например, в ОВИР или в налоговую инспекцию. Малевский воспринимал присутствующую там толпу как неизбежность и покорно сидел в очереди, не спорил, не вступал в перепалку, куда его пытались втянуть измученные жизнью склочные граждане. Он был выше них всех, хоть и находился рядом на одинаковых правах. Потому что он – элита и должен держаться соответственно. Поэтому теперь, когда представитель госструктуры явился к нему сам, Борис Яковлевич со смирением приготовился отвечать на его вопросы.

Из рассказа Малевского Шубин узнал, что Роман был парнем неглупым, но одного этого для того, чтобы стремительно сделать карьеру, мало. Он обладал еще кое-чем – умением манипулировать людьми, улавливать их настроение, взвешивать силы и, в зависимости от их расстановки, прогибаться самому или прогибать под себя. Черта мерзкая, но если она не выпирает наружу, то помогает многого добиться. Дворянкин держал нос по ветру, и, когда в фирме пошла реструктуризация, он оказался в нужное время в нужном месте. Не случайно, конечно же.

– Были ли у него враги? А пес его знает. Он был скользким как уж, никогда на рожон не лез. С сильными старался уладить конфликты мирным путем, легко шел на компромисс, а на слабых чихать хотел. Их мнение Романа не интересовало, а злопыхательства не волновали.

– А могло так получиться, что Роман недооценил противника? Скажем, посчитал его слабым, а тот оказался сильным, ну и расквитался с ним?

– Нет, – покачал головой Борис Яковлевич – Дворянкин в таких вещах не ошибался, у него чутье на людей было звериным.

Малевский оказался хорошим информатором в деловой области, но в амурной – никаким. А Шубина интересовала и личная жизнь Дворянкина. Даже больше, чем деловая, поскольку искали они в первую очередь все-таки даму. С этим вопросом он направился к всезнающей Але.

Девушка уже умирала от нетерпения, чтобы обсудить с ним сплетни. Бывают такие люди – простые до слез. Они уже через полчаса после знакомства готовы выложить на ладони всю свою жизнь и взамен ждут того же. Легки, открыты, общительны, поэтому знают обо всех все. Или почти все. Аля принадлежала к их числу.

– Поговаривают, что Роман ловелас. Но думаю, что это неправда, – поделилась с капитаном секретом девушка. – Конечно, у него были женщины – как же иначе? Такой видный мужчина, свободный, было бы странно, если бы он монашествовал. Да, на сотрудниц Дворянкин внимание обращал. А если точнее, это они к нему на шею вешались. Особенно Карина из бухгалтерии. Ох уж и оторва она, надо сказать! Дворянкин иногда с ней время проводил, но только иногда, а Карина хотела большего и обижалась.

– Как выглядит Карина? На эту девушку похожа? – Шубин достал фоторобот, сделанный со слов Полины Герасимовны.

– Нет, Карина совсем другая – она чернявенькая и глаза у нее восточные. Она то ли из Армении, то ли из Дагестана, откуда-то с юга.

– Посмотрите внимательно, может, вы эту девушку когда-нибудь видели с Дворянкиным?

– Нет. Не видела, – помотала головой Аля, отодвигая женский портрет в сторону. – Хотя…

– Что хотя?

– Нет, ничего. Просто подумалось.

– Что вам подумалось?