10

Наконец Женя не выдержала. Она легла в постель одетой, и теперь, вскочив, стянула с себя злополучное английское платье, чтобы переодеться в свое дорожное. Бусика она бросила в ридикюль, причем, зверек даже не проснулся.

Сложнее было выйти из дома, не столкнувшись ни с кем из семейства Горюнова, но Женя хорошо знала дом адвоката и воспользовалась черным ходом. Около подъезда стояли чужие экипажи. Женя стала искать Прохора, ничуть не сомневаясь, что он где-то здесь болтает с чужими кучерами.

Так оно и было. И не только «болтал». Человек пять кучеров собралось на конюшне вокруг бутылок с анисовкой, причем, Прохор, безусловно, главенствовал. Женя схватила его за руку, как раз в тот момент, когда эта рука подносила ко рту рюмку водки. Прохор замер, удивленно замолчали и остальные.

– Запрягай лошадей, мы уезжаем! – приказала Женя.

– Так ведь ночь, барышня! – только и выговорил изумленный Прохор.

– Запрягай, я сказала, олух! – Женя и сама не поняла, отчего рассвирепела, – Поедем сейчас!

– Да вы что, барышня, там же на волков нарваться можно!

Кучера зашумели, подтверждая слова Прохора. В лесу близ Улатина и в самом деле водились волки. Правда, сейчас, летом, они были не столь голодны и свирепы, но зачем же искушать судьбу?!

– Если ты сейчас не запряжешь лошадей, я возьму Рыжего, а ты завтра же получишь расчет!

– Малахольная! – пронесся шепоток среди кучеров. – Все выжидательно смотрели на Прохора. Прохор колебался. Он знал, что барышня и в самом деле может умчаться домой на Рыжем, и тогда назавтра придется объясняться с барыней, зачем отпустил Евгению Александровну одну.

– Ну, барышня! – Прохор опрокинул в рот рюмку водки. – Я вас предупредил! Сейчас запрягаю.

11

Женя вышла на воздух. Следовало написать хозяевам записку о внезапном отъезде, иначе утром начнется переполох. Карандаш и бумага – вот что сейчас нужно. Возвращаться в комнату не хотелось. Больше всего Женя боялась расспросов. Она сама не знала, почему так рвется уехать. Невозможно было оставаться.

Небо было удивительно ясным, крупные звезды мерцали высоко в своем черном покое. После спертого духа в конюшне приятно было дышать полной грудью на воздухе, и смотреть на звезды. Они всегда производили на Женю необычайное воздействие: хотелось выйти на дорогу и идти, идти под ночным небом, пока не займется заря. Женя любила теплые летние ночи, любила купаться при луне в пруду, слушать стрекот сверчков.

Засмотревшись в ночное небо, Женя на какое-то время забыла обо всем, но голоса подгулявших гостей, скликавших прислугу, заставили вздрогнуть и отступить в тень.

«Найду Кузьку и велю ему передать мои слова Ане!» – решила Женя, и направилась в дворницкую, где Кузька жил. Однако она не прошла и нескольких шагов, как ей преградили дорогу.

– Госпожа Арсеньева?

Женя вздрогнула, сердце вновь обдало холодной волной, виски сдавило. Но она не успела упасть в обморок: под нос ей сунули платок, пропитанный каким-то резким запахом, и в голове сразу прояснилось.

– Господин Вольф?!

Платка на голове у «пиратского капитана» уже не было, исчез со щеки и жуткий шрам. Вольф снова был одет в свою куртку и напоминал скорее испанского тореадора, чем пирата.

– Я вас напугал, простите!

– И вовсе вы меня не напугали! Престо в комнате было душно, и мы слишком долго готовились.

– Простите еще раз! Я слишком сильно старался быть свирепым. – Он сказал что-то на незнакомом языке, Женя не поняла, но переспрашивать не стала. Вольф снова перешел на русский. – Теперь вам уже лучше?

– Лучше? – Женя поняла, что страх, гнавший ее в ночь, и в самом деле пропал. – Да, спасибо.

– И вы не будете уезжать сейчас?

«Откуда он узнал? Ведь из конюшни еще никто не выходил?!»

– Вы перепугаете хозяйку. Право, я не хотел создавать столько хлопот! Уважьте меня, вернитесь к себе в комнату!

Подошел уже одетый Прохор, но, увидев Женю беседующей, остановился поодаль. Вольф на мгновение отвлекся, сунул что-то кучеру в руку, что-то сказал негромко, и весьма довольный Прохор, отправился обратно в конюшню.

– Евгения Александровна, я сегодня здесь не случайно. Вам знакомо имя Ирил Данни?

– Да, это маменькина родственница с островов.

– Она завтра приедет к вам в гости в Арсеньевку. Предупредите Надежду Никитичну, мы будем часам к четырем.

– Мы?

– Я состою при ней. Еще раз простите, что напугал. Вы вернетесь сейчас к себе?

– Да, конечно.

– Всего вам наилучшего. Лукашины сейчас отъезжают, я отправлюсь с ними. Честь имею!

Вольф исчез так же внезапно, как и появился. Женя несколько секунд простояла в растерянности. Страх исчез, но спокойствие так и не появилось. Жене не хотелось возвращаться в дом, больше всего она мечтала оказаться сейчас у себя в Арсеньевке с книгой в руке, и дремлющим у порога псом Кертоном.

Простояв еще минут пятнадцать, Женя постепенно успокоилась. Страх еще не прошел окончательно, но она уже приняла решение, и потому почувствовала себя лучше. В самом деле, мчаться в Арсеньевку ночью – это нарываться на неприятности. К тому же, не домой теперь надо ехать, а к отцу Федору, на хутор! Если отправиться с рассветом, можно прекрасно везде успеть.

Женя вернулась в спальню, разделась и уснула крепким сном без сновидений.

Герни

Я абсолютно уверен, что мое пиратское прошлое здесь не при чем! Я просто задумался и перестал контролировать выражение лица. Что-то плохое должно было вскоре случиться. Я это чувствовал, но не понимал, что именно…

12

За окном уже серел рассвет. Первое, что увидела Женя, открыв глаза, был коричневый хвост Бусика. Зверек сидел на одеяле и вылизывался, словно кошка. Несколько секунд Женя оторопело смотрела на Бусика, пытаясь припомнить, где оставляла его с вечера. Потом, вспомнила, поискала глазами ридикюль, и увидела расстегнутую сумочку лежащей на полу рядом с остатками листьев герани. Похоже, Бусик плотно позавтракал, потому что от пышного когда-то растения, на подоконнике остался только торчащий из земли голый стебель.

Женя пожурила Бусика, потом наскоро умылась и прокралась на кухню, где уже растапливали печь. Из-за вчерашнего инцидента поесть Женя вечером не успела, и теперь со здоровым молодым аппетитом набросилась на еду. Кухарка Лукерья, подавая барышне завтрак, рассказывала, что живые картины произвели на подглядывавшую дворню весьма сильное впечатление. Леонид Евграфович с окладистой бородой был похож не столько на боярина, сколько на мужика. Мишка с Гришкой – ну вылитые арапчата! Но больше всех запомнился свирепый иностранец. Кое-кто божился, что никакой это не иностранец, а Яшка-цыган, который грабит честной народ на Стержинском тракте, и по которому давно острог плачет. Женя посмеивалась и в свою очередь живописала, как у нее кровь застыла в жилах от взгляда Вольфа, и как всю ночь ей снились пиратские корабли. Лукерья ахала и верила.

– Дай мне еды для Прохора! – попросила Женя кухарку. – Не хочу дожидаться завтрака, маменька просила вернуться пораньше.

– Да он-то как раз не голоден! – разворчалась Лукерья. – Они вчера до полуночи пили, ели да песни орали!

Но еды дала и даже завернула все это в чистую тряпицу от мух. Женя взяла сверток, попросила Лукерью передать Анне записку и отправилась будить Прохора.

13

Выезжали по холодку. Отдохнувшие сытые кони легко несли коляску по мостовой, пугая кошек стуком копыт. Кошки торопливо взбирались на заборы и оттуда зелеными глазами смотрели вслед проезжим.

Бусик сладко спал на коленях у Жени. Сердитый с утра Прохор поторапливал лошадей: Женя предупредила его, что перед Арсеньевкой нужно будет заехать на хутор к отцу Федору. Прохор надеялся, что отец Федор не откажет страдальцу в помощи, и угостит его содержимым своего погребка. Самогон отца Федора в селе знали и весьма уважали.

Сразу за городом потянулись полоски полей. Был разгар жатвы и, несмотря на ранний час, то тут то там встречались люди. Торопились убрать скудный урожай этого года. Весна была затяжной, с внезапными заморозками, часть всходов погибла, пришлось пересевать. Хозяйство Арсеньевых тоже пострадало, но Надежда Никитична, по совету отца Федора, часть семян заменила еще с осени, и потому ее пшеница оказалась более устойчивой к холодам.

Женя лениво разглядывала недожатые полосы, ее внимание притягивали то кружащиеся над полями птицы, то синеющая вдали полоска леса. Представив, как могла бы здесь ехать ночью, барышня невольно поежилась.

Солнце поднялось уже довольно высоко, когда коляска въехала в Улатинский лес. Давно не чищенный, полный сухостоя, при солнечном свете он не казался таким уж опасным. Даже не верилось, что где-то в этих зарослях водились волки.

Женя думала о вчерашнем дне. Вспоминая слова Нинель Ботвеевой насчет сглаза, Женя теперь готова была допустить и это. До сих пор ей в обмороки падать не приходилось.

Внезапно Рыжий тревожно фыркнул, Далжик сбился с шага, и коляску заметно тряхнуло.

– Не балуй! – прикрикнул на коня Прохор, но тут же протяжно ахнул: – Кажи-ись, волки!

Женя оглянулась и увидела тощих, похожих на серых собак животных. Линяющая шерсть висела клочьями, хвост у переднего был высоко поднят, а у двух других поджат.

– Прохор, гони!

Но кучер и так уже подхлестывал лошадей. Бусик тревожно зацокал, вскарабкался хозяйке на плечо и хвостом обвил шею. Женя привстала на сидении и увидела, как волки большими скачками бросились вдогонку. Передний бежал, как настоящий пес, занося задние лапы вбок, двое других держались немного позади вожака, их морды мелькали то выше, то ниже его хвоста. Коляску подбрасывало на ухабах, левое колесо вновь начало угрожающе поскрипывать.

Вожак прибавил скорость, обходя коляску справа. Женя увидела, что волк не сводит взгляда с мелькающей ляжки Рыжего.

– Прохор!

Кучер, обернувшись, хлестнул вожака кнутом. Волк не взвизгнул, но отстал в беге, зато двое других попытались добраться до лошадей слева, и Прохор злобно бросил кнут туда.

– Пшли вон! – гаркнул во всю мощь. – У-у! Гадюки некормленные!

«Некормленные»? Женя схватила с сидения сверток, торопливо размотала тряпицу, стала ломать на куски хлеб с сыром и бросать на дорогу. Один из волков внезапно отстал, нагнулся, на бегу схватил кусок, но закашлялся и выронил. Второй ловко подхватил упущенное, на что первый злобно рявкнул. Вожак оглянулся через плечо, обнаружил начавшуюся грызню, замешкался, и коляска вырвалась вперед.

14

Прохор продолжал подгонять лошадей, хотя они и без того скакали во весь опор. Когда опасное место осталось позади, и лошади замедлили бег, Бусик соскользнул с плеча, обнюхал тряпицу. Коричневая мордочка выразила явное сожаление, потом зверек начал аккуратно подбирать крошки хлеба и сыра, лапками заталкивая себе в рот.

– Ловко вы, барышня, волков прикормили! – сказал Прохор уважительно.

– Зато ты без завтрака остался, – теперь Женя почувствовала дрожь в теле и легкий звон в ушах.

Прохор видимо заметил необычайную бледность хозяйки, вздохнул тяжко, сунул руку куда-то под сидение и вынул початую бутылку водки.

– Хлебните, барышня, замерзли вы! Чтоб не простудились, а то мне Надежда Никитична голову оторвет!

Женя молча приняла бутылку, сделала длинный глоток, почувствовала растекающееся внутри тепло, и на секунду пожалела, что Прохора с его бутылкой не случилось под рукой вчера. Бусик сердито заверещал, протягивая лапки к бутылке, но Женя легонько шлепнула его по спине и вернула бутылку владельцу.

– Ты сам не слишком увлекайся-то! – посоветовала она кучеру, – На голодный-то желудок!

Прохор беззлобно хохотнул, вспоминая, как волки лишили его еды, осторожно глотнул и вновь сунул бутылку под сидение.

– Видно кто молился сегодня за нас, что волчары так быстро отстали!