2

– Чего так долго? – недовольно пробурчало нечто эфемерное, являющее только хитрые желтые глаза, игнорируя черную кровь, что покрывала практически всего мужчину, раны на бедре и запястье, наспех перевязанное куском красного бархата. – Я чуть не помер со скуки!

– Жаль, что не помер, – глухо и устало обронил альх, с наслаждением вдыхая свежий промозглый воздух.

– Неблагодарный! – недовольно буркнуло существо, являя тело то ли лисы, то ли собаки с удлиненным носом и лопоухими ушами. Угадать было сложно, так как Плут любил мешать формы и становиться не пойми чем. А потом, пока стихийник очищал меч пучком сухой травы, с нескрываемым любопытством и нетерпением все же полюбопытствовал: – Ну, что там было?

Не отрываясь от своего занятия, Райнхард невесело усмехнулся:

– Напомни мне, чтобы в следующий раз я не спасал никаких девиц, даже если кажется, что им очень нужна помощь.

В лисьих глазах блеснуло еще больше азарта и предвкушения. Плут даже облизнулся, показывая ряд мелких острых зубов, и в нетерпении замельтешил перед лицом альха:

– Расскажи! Расскажи, что же там было? А?А?! А?!

Но утомленный мужчина молчал. Срубив еще две головы, что оказалось не так-то просто, он мечтал как можно скорее покинуть змеиное логово. Да и незачем было впечатлительному фамильяру знать подробности. Если только Райнхарду не хотелось преждевременно умереть от его болтовни и предположений: «А как эти твари выжили?.. А почему их не уничтожили?.. А правда, что там одни женщины?.. А ты видел, как они жрут олухов?.. А почему одна тварь хотела убить другую?.. А ты думаешь, они хороши в постели?»

Не получив ни внимания ни ответа, фамильяр надулся, притом, надулся в прямом смысле, напоминая теперь рыжий пушистый шар с глазами:

– Я, между прочим, пока ты там развлекался, отвел глаза десятку конников.

– Когда? – насторожился мужчина, убирая меч в ножны, а чакру – за пояс.

– Некоторое время назад. Да, такие холеные, чистенькие, доспехи блестят… Не то что ты. – И, воспользовавшись моментом, слизнул с распоротого мужского рукава запекшуюся кровь чудовища. Но тут же, поймав на себе убийственный взгляд стальных радужек, виновато отплыл в сторону, выражая на лисьей морде искреннее раскаяние. Даже любопытство его поутихло.

– Приведи Альтаффа, – скомандовал Райнхард.

Не споря, Плут отбыл, и, пока он возился с норовистой лошадью, которая не желала идти вслед за ним, стихийник обошел вход в пещеры по небольшому каменному уступу и стал наблюдать за отрядом из десяти человек, которых фамильяру удалось одурачить с помощью простенькой иллюзии. Возможно, он показал им, что вход в пещеры находится у подножия горы. Но не это растревожило мужчину, а вопрос, что же здесь понадобилось воинам Олдрика , чей стяг горделиво развевался в руках одного из мужчин. Белое солнце в когтях коршуна. Хотя, по мнению Райнхарда, коршун больше напоминал стервятника.

Стихийник был далек от государственных дел и уже очень давно перестал следить за стремительно меняющимися правителями, дележкой земель, распрями и политическими интригами. Но этот стяг не узнать было сложно. Варак и его окрестности уже принадлежали отпрыску Хенрика Благочестивца, и белые полотна с коршуном, несущим белое солнце, уже примелькались перед глазами.

Стараясь оставаться в тени, стихийник нахмурился. Не к добру все это…

Почему-то чуйка говорила о том, что это за ним отправлены люди. Но зачем? И как они узнали, что он здесь? Скосив взгляд на помятый венец со змеей, что так и болтался за поясом, мужчина сплюнул:

– Чтоб тебя пожрало пламя Альхарда, Эмерик!

Он решительно поднялся и, не обращая внимания на тупую боль в бедре и тошнотворный запах крови, что уже корочкой подсыхала на руках и лице, лихо запрыгнул на гнедого жеребца и помчался в Бранибор через Долину ветров, не только сокращая путь, но и минуя воинов Олдрика Ниарр Эльгхейса.

3

Бранибор встретил Райнхарда и его уставшего коня тихим вечером. В воздухе смешивались запахи моря, дыма от печей, что согревали не все здешние дома, и ароматом еды и хмеля – последние в его нынешнем положении чувствовались особенно остро, скручивая живот в болезненных спазмах.

Проходя по очередному темному переулку, мужчина на секунду замер, прикрыл глаза и прислушался. Невидимая нить дернула и потянула его в сторону от большака, на узкую глинистую дорожку к трактиру под названием «Уютная лачуга».

Уютная для любителей азартных игр, перекупщиков, воров и прочего сброда.

Толкнув хлипкую дверь, которую не раз выламывали подпитые завсегдатаи, Райнхард пытался в дымном мареве найти глупого мальчишку, который, несмотря на обещание держать язык за зубами, все же не удержался и навестил злачное заведение.

– Да зуб даю… Я, когда сам его увидел, не поверил. Открываю глаза, а надо мной стоит угрюмый детина с рожей мясника и говорит: «Хозяин, для меня честь служить тебе. Все, что ни пожелаешь, исполню! Не скупись на желания!» А потом упал на колени и давай целовать мне ноги. Я так и застыл, а когда пришел в себя, вспомнил сказания о неприкаянном выродке альхальда, что ходит по свету и исполняет чужие желания.

– Не бреши! Чтобы живое исчадие бездны да желания исполняло – дважды брехня! Перепил и спьяну Хельгу за альха принял. А может, какого-нибудь приятеля.

Толпа, собравшаяся послушать россказни тощего Эмерика, взорвалась ехидным смехом.

– Да пусть брешет, главное, что складно, – милостиво разрешил добряк с грязной кустистой бородищей, делая большой глоток пива. – Ну, а ты чего?

– А я ничего, – обиженно протянул мальчишка, следя за пенной дорожкой, что образовывалась под кружкой верзилы. – Взял и пожелал венец, что носит жрица Ванадис. И я не вру!

– Нахрена тебе венец? Ты че, баба?

– Да там, говорят, рубин с кулак Морица, – подался вперед Эмерик, косясь на лысого жирдяя, который смачно облизывал пальцы, измазанные в жиру куропаток. – Его продать можно.

– А с жестянкой что делать будешь?

– А ее Хельге подарю, пусть порадуется. Она у меня любит наряжаться…

– Для других мужиков, – хохотнул бородач, допив пиво и пустив смачную отрыжку.

Худое лицо Эмерика перекосила злоба.

– Она у меня…

Но защитить честь своей возлюбленной он не успел. Рука в перчатке из железных пластин выдернула мальчишку из-за стола и потащила за шкирку прочь, к выходу.

Мужчины, внимавшие россказням Эмерика, не сразу сообразили, что происходит. Затихли, провожая недоуменными, бараньими взглядами мощную фигуру, закутанную в черный плащ.

Бородач первым пришёл в себя, и вскочил с места:

– Эй, милейший, а ты ничего не попутал?! – Но фигура в черном даже не обернулась, таща скулящего мальчишку, который, кажется, от страха навалил в штаны, к выходу.

– Да он нарывается! А ну, стой, сцука! – прогнусавил бородач и, несмотря на хмель, туманивший разум, вмиг оказался возле двери, схватил со стола тесак: – Отпусти парня!

К нему подтянулись жирдяй Мориц и еще двое рослых детин, убитых пойлом в хлам, но, несмотря на это, крепко держащих в руках свои металлические зубочистки.

– Уйдите с дороги, – глухо произнес Райнхард из-под капюшона, закрывающего верхнюю половину лица.

– А то что, вонючий ублюдок? Расскажешь нам, какой ты крутой? Да мы тебя выпотрошим и нашпигуем свиными потрохами! Будешь долго вспоминать наше гостеприимство!

Райнхард на оскорбления не ответил.

– Все-таки нарываешься, сцука! – выплюнул бородач и с ревом, дающим сигнал к атаке, ринулся на альха.

Райнхарду потребовалась ровно секунда, чтобы надавить на слегка затянувшуюся рану на запястье, пустить себе кровь, почувствовать покалывание и призвать свою стихию. И еще одна – чтобы направить ее на бородача и тех доходяг, что ринулись на него. Одно мгновение, за которое можно сделать лишь вдох, – и всех их припечатало к стене мощным порывом ветра, притом, с такой силой, что здоровые молодчики лишились чувств, а глиняная посуда, сложенная в аккуратные стопки за кухонной перегородкой, повалилась на пол.

Да, Райнхард знал, что ни в коем случае нельзя вновь призывать ветер. И не только потому, что это еще больше истончит его связь с потоками и сделает уязвимее, увеличив терзания проклятого тела, но и потому, что проявление «уродства», а так в нынешние времена называли использование чар, каралось смертной казнью. Правители всех пяти королевств были едины во мнении, что ворожба – это скверна, отравляющая умы слабых и развращающая веру в единого и непостижимого Альхарда. В того, кто огнем и мечом на исходе времен вырвал землю из лап чудовищ.

Но уставшему и измученному мужчине выбирать не приходилось. Две недели пути от храма Ванадис и лишь краткие передышки, чтобы конь не слег, измотали альха. Приходилось спешить: нужно было обогнать солдат, чье дыхание постоянно ощущалось за спиной. Словно он играл с ними в безумную игру, не зная правил. Но какая бы это игра ни была, проигрывать он не собирался. Поэтому, плюнув на правила, Райнхард вышел в прохладную ночь. Поднял на ноги мальчишку, которого, словно куль с мукой, пришлось тащить до подворотни, и припечатал к стене:

– Целовал твои ноги?

– Ну… ну, это… это для красного словца было! Я не хотел трепаться, это все эль. Он у Витиша, как ослиная моча, но в голову бьет без промаха. Да и ребята веселые подобрались: мол, расскажи нам, Эмерик, какую-нибудь байку, вот я и не стерпел. Ты же не убьешь меня?– меся под собой заиндевевшую глину и заикаясь, спросил мальчишка.

– Еще не решил, – недобро усмехнулся альх, оскалившись, словно дикий зверь, и получая извращенное удовлетворение от страха, что испытывал парень. Ведь убить того, кого выбрала руна, он был не вправе, а вот напугать до коричневых штанцов – это пожалуйста. – Вспоминай, кому еще про меня рассказывал?

– Я? – пискнул Эмерик, чувствуя, как воздух вокруг него сжимается и становится ледяным, оцарапывая гортань и легкие. – Никому, зуб даю! Я это… как ты и велел, ждал дома, но ты все не появлялся. И я подумал, что тронулся умом, ведь не может из ниоткуда появиться человек и пообещать любое богатство. Если только он не… не…

– Не?

– Не «урод» какой-нибудь. Я, конечно, удачлив по жизни… вон, на Хельге женился. Но не до такой же степени! Сегодня я впервые вышел из дома. Вот и не стерпел маленько…

– Уверен?

– Да, – захрипел парень, хватаясь пальцами за горло, которое сковали ледяные тиски. – Сегодня первый раз, когда о тебе поведал… но, клянусь своей головой, я о тебе навсегда забуду!

– И люди Олдрика тебя не навещали?

– Кто?

Райнхард тряхнул мальчишку, звонко припечатав его головой об стену.

– Нет, никто… никто ко мне не приходил, клянусь жизнью Хельги!

Райнхард отпустил мальчишку. Неизвестность его раздражала. Если не Эмерик, то кто мог направить по его следу солдат? Ему нужно было хорошенько обмозговать ситуацию, но прежде как можно скорее убраться из Бранибора, желательно не оставив свидетелей. Убийство всех, кто его видел, как уже не раз проверялось, могло сыграть против него и пустить по его следу еще и троготов. Законников, что выискивают всякого использующего потоки.

Альх откинул полы плаща и, достав змеиный венец, швырнул его все еще задыхающемуся Эмерику. А после протянул руку и отрывисто, глухо потребовал:

– Руну.

Мальчишка застыл в грязной луже, подозрительно косясь на венец, словно не понимая, что это. Потом взял трясущимися руками, пощупал, понюхал и даже попробовал на зуб.

– Руну! – нетерпеливо повысил голос альх.

Поняв, что его не убьют, Эмерик начал спешно шарить по карманам:

– Да, да, конечно! – непослушными руками, что дрожали, словно с перепоя, он достал медный диск с выгравированной на ней руной ветра и протянул альху.

Когда прохладный кругляш коснулся ладони мужчины, тот выдохнул с мучительным облегчением, как будто с его плеч свалилась непереносимая тяжесть. И даже от блаженства прикрыл глаза, пытаясь в тысячный раз запомнить это мгновение. Мгновение свободы.

– А где рубин?

Альх ухмыльнулся и издевательски подмигнул:

– А на рубин уговора не было.

Он развернулся и зашагал прочь, испытывая удовольствие от злых слез и обиды, что разрывали душу мальчишки:

– Ах ты, выродок бездны! Ты обманул меня!