– Слушай, Насть, ты сегодня решила быть идеальной? А давай-ка я тебе напомню, как кто-то когда-то совершенно неслучайно выкинул в сугроб жвачку? Что скажешь об идеальности этого деятеля, а?

– Жвачка – это биоматериал, она разложится, станет удобрением, а на ее месте вырастет одуванчик. И вообще, они сами виноваты. Почему они урну не поставили? Я бы тогда осталась идеальной в твоих глазах.

– Ой, меня от твоей идеальности иногда подташнивает. Не могла бы ты быть обычной? Ты мне такая больше нравишься.

– Тебя подташнивает, потому что ты беременна. Слушай, Ань, а тебе никогда не приходило в голову, что мы действительно идеальны? Ну, правда?

– Ты знаешь, как-то нет, не приходило. Чаще наоборот! Особенно на планёрках по утрам, когда начальство устраивает разнос!

– Да ладно?! Ну, вот смотри! Вот просыпаешься ты утром, смотришь на себя в зеркало, а на тебя оттуда глядит идеальная красота! Скажешь, нет?

– Наааасть, вы там с мамой что на завтрак пили? Когда я просыпаюсь утром, на меня оттуда глядит лохматое заспанное чудище, которое ненавидит весь мир.

– Ну, это-то понятно, у меня в зеркале такое же живет. Но это мелочи. Исправимые. В целом же наша красота – идеальна! Фигуры – идеальны! Ты же помнишь, как сказал нам однажды наш бывший коллега? «Фитнес Вам ни к чему!» Это он так завуалировал признание нашего совершенства! А манеры, а способности, а таланты! А наш ум, Ань – он же тоже идеален! Такое иногда генерирует – диву даёшься! Не во всех сферах жизни, правда, работает, бывают проколы, но если не вдаваться в подробности – пора признать, Анечка, мы – совершенны! Богини просто! И если уж встреваем во что-нибудь – то идеально и божественно!

– Ой, я своим идеальным умом сейчас поняла твой тонюсенький намек на мой идеальный брак, в который я вляпалась дважды!

– В том числе! Подумай только! У тебя – идеально невыносимый муж! У меня – идеальная, прямо-таки хрестоматийная в своем переходном возрасте старшая дочь! Они даже нервы нам мотают как? Подумай хорошенько?

– Как, как? Идеально! – прыснула Анька.

– Что и требовалось доказать! Пошли, богиня, на нашу колесницу посадку объявили!

– Бежим! – решительно сказала Аня, вскочив с сиденья с грацией женщины, всё время забывавшей о своей пятимесячной беременности.

В самолёте Аня попыталась поспать. Раньше ей это удавалось виртуозно. Она засыпала моментально в любом транспорте. Настя же спать не могла нигде, кроме кровати, и желательно в комнате с открытым окном, поэтому сейчас даже и не пыталась заснуть, уткнувшись в чтение. Спустя двадцать минут Аня открыла глаза и пристально посмотрела на подругу.

– Ты зачем меня укусила? – неожиданно бодро спросила Аня. – Я заразилась бессонницей.

– Что, Анечка, не спится? Добро пожаловать в наш «Клуб неспящих»!

– Мы так не договаривались! Я вообще-то в отпуске. А в отпуске люди спят. Тем более беременные. Им сон необходим.

– Ань, это не про нас. Это нормальные люди спят. А мы ж эти… идеальные!

– Слушай, Настасья, я вот подумала – всё-таки хорошо, что я беременна! В этом отпуске ты хотя бы не будешь заставлять меня бегать по пляжу в шесть утра, как в прошлый раз!

– Ой, а кто заставлял-то? Я просто уточняла, не хочешь ли ты составить мне компанию. А ты почему-то соглашалась. Я-то тут при чём?

– Ага, не согласишься с тобой, всю жизнь бы потом мне это вспоминала, – бурчала себе под нос Аня. – Нет бы спать, так нет, шатались по пляжу как бездомные.

– Нет, не бездомные, а спортивные и позитивные! И вообще, те рассветы были так прекрасны, вспомни, Ань! Жалко было бы проводить их в номере, лицом в подушку! Как говаривал паровозик из Ромашково, «если мы не увидим его, то, может быть, мы опоздаем на всю жизнь. Ведь каждый закат единственный в жизни, граждане!» В нашем случае рассвет, но смысл тот же.

– Ничего не знаю, закаты, рассветы – это все, конечно, очень приятно и романтично, но не забывай, что я – беременная женщина! Мне положены скидки! Как там, кстати, скидки по-турецки? Выучила?

– Конечно! Indirim! Да не волнуйся, Ань, будут тебе скидки! Обещаю! Только тут есть одна загвоздочка, мой друг!

– Ну-у, начинается… Бегать же ты меня не заставишь?

– Нет, я же не изверг какой-нибудь, я тебя вообще-то люблю! Можешь не бегать, но походить придется изрядно.

– Что, опять путеводитель на пятьсот страниц сочинила?

– Ага, примерно, – загадочно улыбаясь, ответила Настя, предвкушая предстоящие прогулки. – А ты спи давай, не болтай. Вдруг получится? Хоть одна выспится.

Девчонки откинулись на спинки кресел, погрузившись каждая в свои мысли. Все осталось позади – Анин муж, который делал ее жизнь непредсказуемой, Настина старшая дочь со своими подростковыми проблемами. Всё-таки со временем жизнь делает людей мудрее. Они не могли изменить ситуацию, не могли решить разом все свои проблемы и переживали друг за друга подчас сильнее, чем за себя, но они научились – им пришлось научиться – абстрагироваться от проблем хотя бы на несколько дней, как советуют психологи. Сейчас самая главная проблема, которая волновала их – температура воздуха в Антальи. Начиналась эмоциональная перезагрузка.

Глава 5

Питер встретил приезжих серостью и туманом. Девчонки забрали багаж и не торопясь пошли к выходу. Там их должна была ждать Настина сестра, Надя. Разница в возрасте у сестер была семь лет, и они любили друг друга до умопомрачения. Они знали друг о друге всё. Существовало два лагеря – в одном были Настя с Надей, в другом – весь остальной мир. Не то, чтобы они противостояли всем, нет. Они жили со всеми по возможности дружно, но если возникала какая – то спорная ситуация – с родителями, знакомыми, детьми – их мнение по любому вопросу было единым. Всегда. Безоговорочно. Сёстры были единым целым, как близнецы, и чувствовали друг друга на расстоянии. Они с лёгкостью могли предугадать фразу, которая должна быть произнесена, чем вызывали недоумение родственников. Родные не понимали, как им это удается. Собственно говоря, Надя с Настей тоже не понимали, но, тем не менее, это было так.

Раньше, лет десять назад, каждая встреча вызывала бурный восторг и шквал эмоций. Сейчас при встрече у них появлялось такое ощущение, словно они не расставались. Девчонки казались совершенно спокойными внешне, но в их сердцах жила какая – то патологическая нежность, которая становилась тем сильнее, чем старше они становились и чем дольше они не виделись.

Редкие встречи сёстры восполняли ежедневными телефонными разговорами по мобильному. Они настолько привыкли к ним, что с некоторых пор перестали даже здороваться. Это был один затяжной разговор, длившийся несколько лет. Он начинался обычно словами «Слушай, сестра, будешь со мной бельё гладить?» или «Проводишь меня до работы?». Вариантов было множество, поскольку список домашних дел был нескончаем, а ходить на работу, имея под боком сестру – пусть даже и в телефонной трубке – куда приятней. Совершенно спокойно разговор мог быть закончен фразой «Всё, прощай!». Это значило, что одна из сестёр дошла, например, до работы, и перезвонит вечером. «Бесишь!» – отвечала ей обычно вторая. Откровенно говоря, когда посторонние люди, а уж тем более родители слышали такое, они никак не могли взять в толк, что в отношениях между сёстрами царит любовь.

Мама обычно делала большие глаза и говорила «Девочки, вы что?» А девочкам было смешно смотреть на удивлённые глаза окружающих.

Папа, суровый военный в отставке, настоящий полковник, не привыкший к сантиментам в своей бывшей военной жизни, тем не менее, с трепетом относился к тому, как любят друг друга его дочери, страшно гордился этим, поэтому слышать такие речи было выше его сил. Хотя о чём можно часами болтать по телефону, папа не понимал. В его понятии телефонный разговор был необходимым для сообщения информации – кратко, по делу. Когда он звонил дочерям, обычно он говорил: «Так, доложить обстановку!». Послушные дочери раньше пускались в длинные рассказы о детях, событиях и новостях, но папа заявлял: «Всё, разговор окончен». Такой вот мужской военный подход.

Однажды, когда маленькой Соне исполнилось три месяца, Настя поняла, что не может человек жить на свете и не быть знакомым со своей племянницей. Она сюрпризом прилетела к Наде. Надин муж, Сашка, был, конечно, в курсе авантюры, мужественно держал оборону и тайком от жены удрал из дома, чтобы встретить Настю с малышкой в аэропорту. По дороге обратно он переживал, что не успел навести дома порядок к приезду родни, потому что сделать это, не вызывая Надиных подозрений, было невозможно. А Настя, прижимая к груди сладко посапывающую Соню, предвкушала реакцию сестры. Ей было все равно, чисто ли вымыты полы и разложено ли поглаженное бельё по шкафам, ей было важно лишь одно – обнять сестру и показать ей Соню, имя которой они выбирали вместе.

Реакция была ожидаема – сестра плакала, смеялась, снова плакала, не отпуская обалдевшую от такого накала страстей Сонечку. В разгар всего этого концерта из комнаты вышел трёхлетний Надин сынок, Шурик, который оглядел присутствующих и совершенно невозмутимо сказал:

– О! Настя пришёл!

Казалось, что Настя «выходил» за хлебом на пять минут и «вернулся». Ничего особенного Шурик в этом не видел и не понимал, почему все обнимаются, плача и хрюкая при этом, как поросята, и что за куклу в розовом комбинезоне его собственная мама никак не может выпустить из рук.

Вот так же естественно, как будто расстались только утром, а не год назад, сёстры встретились и сейчас. Только им одним было заметно, как зорко Настя высматривала в толпе родное лицо и как крепко, почти до хруста костей, Надя обняла при встрече своего ребёнка, ведь она считала Настю не папиным и маминым ребёнком, а своим. Она нянчила ее в детстве, учила готовить, решать уравнения, вовремя подсовывала нужные книжки и даже писала заявление на поступление в школу, хотя ей самой было тогда всего тринадцать лет.