Цитаты из книги «1900-й. Легенда о пианисте»

Мы играли, потому что Океан – он такой огромный и наводит страх, мы играли, чтобы люди не замечали, как проходит время, и чтобы они забыли, где находятся и кто они на самом деле

Мы играли по три-четыре раза в день. Сначала – для богачей из класса люкс, потом – для второго класса, иногда ходили к этим бедолагам-эмигрантам и играли для них, но уже без фраков – кто в чем пришел, а иногда и они тоже играли с нами вместе. Мы играли, потому что Океан – он такой огромный и наводит страх, мы играли, чтобы люди не замечали, как проходит время, и чтобы они забыли, где находятся и кто они на самом деле. Мы играли, чтобы они могли танцевать, потому что, когда танцуешь, невозможно умереть и ты чувствуешь себя Богом. И мы играли регтайм, потому что под эту музыку танцует Бог, когда Его никто не видит.

Мы играли, чтобы они могли танцевать, потому что, когда танцуешь, невозможно умереть и ты чувствуешь себя Богом. И мы играли регтайм, потому что под эту музыку танцует Бог, когда Его никто не видит. Под нее танцевал бы Бог, если бы Он был чернокожим.

Есть у итальянских переводчиков прекрасное выражение «tradurre e tradire», что на русском звучит не так эффектно: «перевод – это предательство». Это правда. Язык – это зеркало культуры, и, чтобы переводить хорошо, надо знать концепты языка, с которого переводишь. И уметь найти в своем языке аналог, понятный будущим читателям. Каждый язык имеет свою особую структуру, свои правила, свои особенности. Если все переводить буквально, можно попросту разрушить то произведение, которое переводишь. Приходится «предавать» слова, чтобы «передавать» смысл. Но «предавать» можно играючи, флиртуя со своим «партнером», не нарушая очарования исходного текста.

Дэнни Будмэн Т. Д. Лемон Тысяча девятисотый.

Я отдавался своей фантазии и воспоминаниям, – бывает, что это единственное, что тебе остается делать, чтобы спастись, ничего другого. Жалкий фокус, но срабатывает всегда.

Мы играли, потому что Океан – он такой огромный и наводит страх, мы играли, чтобы люди не замечали, как проходит время, и чтобы они забыли, где находятся и кто они на самом деле. Мы играли, чтобы они могли танцевать, потому что, когда танцуешь, невозможно умереть и ты чувствуешь себя Богом. И мы играли регтайм, потому что под эту музыку танцует Бог, когда Его никто не видит. Под нее танцевал бы Бог, если бы Он был чернокожим.

Можно было подумать, что он сумасшедший. Но все не так просто. Когда человек рассказывает тебе с абсолютной точностью, какой запах стоит летом на улице Бертам сразу же после дождя, нельзя утверждать, что он сумасшедший, лишь по той идиотской причине, что на улице Бертам он никогда не был. В чьих-то глазах, в чьих-то словах он по-настоящему вдыхал этот воздух. На свой лад, но по-настоящему. Может, он никогда и не видел мира. Но мир проходил перед ним на этом корабле двадцать семь лет подряд: и на этом корабле он двадцать семь лет подряд изучал его. И постигал его сут

подобен оркестровке некоего музыкального опуса, и сам он соглашается с этим мнением. Партитура всякий раз другая – но можно сказать, что «Замки гнева» задали некую тональность, ощутимую во всем последующем творчестве Барикко

Как объяснить ребенку „Прелюдии“ Дебюсси? А вот как: он должен представить себе, что пианино поместили в аквариум».