Глава 5

Наш город стоит на костях дуба, вяза и лиственницы: глубоко в ил и песок вонзаются крепкие сваи, которые служат опорами для будущих зданий. Наши пышные особняки – словно крона мертвого леса, уходящего корнями в зыбкое дно лагуны. Однако некоторые до сих пор верят, что Венетта покоится на спинах чудовищ. Недаром один из кварталов называется Дорсодуро – «крепкая спина». Кто знает, что дремлет в лагуне под безмятежной зеркальной гладью?

Мыслями я снова была в крипте нашего монастыря на Терра-деи-Мираколо, пол которой с одной стороны наклонно уходил под воду, проваливаясь в темный омут, а вдоль всей стены тянулся барельеф с изображениями живущих-под-волнами. Все они были здесь. Водокрут с чудовищно длинными щупальцами, способными легко переломать кости взрослому человеку. Левиафан, «заставляющий море пениться, подобно кипящему котлу», как написано в псалме. Бешено извивался скрюченный кистеног, рядом с ним скалилась зубами-иглами длиннотелая моррена. Мой взгляд скользил от потолка к полу, словно погружаясь в глубины моря. В верхней части барельефа художник изобразил тех, кого видел собственными глазами, и их образы были запечатлены с детальной скрупулезностью. Однако чем ниже опускался взгляд, тем чаще он выхватывал из темноты диковинных чудовищ, давно уже канувших в область преданий. Эти были нарисованы более схематично. Игольчатый живоглот, раздуваясь как шар, пожирал добычу. Две сцепившиеся горлодёрки дрались из-за рыбины. Наконец, возле самой воды на стене был высечен Хорро, Глубинный ужас, дышащий в унисон с морем, просыпающийся при полной луне, чей гнев мог отправить в пучину целую флотилию кораблей.

Косые лучи света, проникая сквозь отверстия в потолке, отражались от воды, играя бликами на стенах, отчего казалось, что каменные щупальца, когти и плавники шевелятся, ворочаются, стиснутые рамками барельефа.

В любой из базилик Венетты можно было найти какую-нибудь легенду о море: «Чудесный улов рыбы», «Хождение по водам», «Укрощение бури». На стене церкви Сан-Джакомо изображен святой Николай, стоящий на спине морского змея. Однако наибольшей популярностью пользовалось сказание о подвиге святой Виадоры.

Я столько раз читала и слышала эту легенду, что она как живая стоит у меня перед глазами. В тот день, триста лет назад полководцы Фиески разбили наш флот и подошли к самому городу. По Венеттийскому заливу, словно голодные хищники, шныряли фиескийские галеры. В гавани Сан-Николо собирались отряды: устраивали завалы из бревен, натягивали цепи, чтобы преградить путь врагу. Старый дож Андреа Гримани скончался от горестных вестей, и колокола на главном соборе глухими протяжными звуками возвестили о его смерти. Казалось, что республика умрёт вместе с ним. Тогда юная Виадора, монахиня с острова Терра-деи-Мираколо, вошла в море, чтобы призвать тех, кто живет под волнами.

Город сотрясли подземные толчки. Старый мост Арженто рухнул, как и несколько домов возле набережной, а каналы позеленели от прилива морской воды. Стремительно налетела буря, словно вырвавшись из набухшей тучи. Море вспенилось горбами, и в черных провалах между волнами можно было разглядеть то гладкую чёрную спину, то оскаленный рот, то страшные щупальца, похожие на бешеных змей. На глазах ошеломлённых людей, столпившихся на берегу, длинные скользкие жгуты взметнулись вверх, оплели флагманский корабль фиескийцев, и тот медленно, словно нехотя, завалился на бок, а потом скрылся в пучине. Остальные корабли разметало по гавани, как прищепки в лохани. Город словно сошёл с ума. Ликующие крики и победные звуки труб мешались с воплями ужаса.

На церковных фресках Виадора представала величественной, высокой женщиной, облачённой в лазоревые одежды. Но здесь, в тайной крипте монастыря Терра-деи-Мираколо, скрытой от чужих глаз, неизвестный художник изобразил всё как есть. А согласно обычаю, девушке-кьямати надлежало входить в воду в том виде, в каком она вышла из чрева матери, то есть нагой.

На стене, оживая в загадочных переливах водяных бликов, маленькая монахиня, совсем еще девочка, едва переступившая порог созревания, бестрепетно стояла перед живой скользкой глыбой размером с фелуку. Яркие краски не потускнели от времени. Тоненькая угловатая фигурка девушки на фоне темных волн с клочьями седой пены словно светилась.

Сидя в крипте и слушая тихое дыхание моря, я размышляла о том, что художнику не хватило храбрости изобразить всю легенду целиком. Наверное, она казалась ему чудовищной. Ну, он же не был кьямати. Второе правило, которому нас учили, гласило: морю чуждо понятие справедливости, оно отзовется (если вообще отзовется) на те чувства, которые найдет в сердце зовущей. Поэтому ради собственной безопасности, прежде чем опускать руки в священные воды, следует научиться очищать свой разум от зла.

Виадора призвала живущих-под-волнами с гневом и ненавистью в сердце, желая сгубить фиескийцев – и была растерзана теми, кто откликнулся на ее зов. Зато она спасла город.

Я, конечно, была не так сильна. Но после долгих часов бдения в крипте, постов и медитаций море все же откликнулось. И я надеялась, что оно придёт на помощь, когда наступит время отомстить и защитить двух дорогих мне людей. Пусть даже такой ценой.

* * *

Обед в доме Арсаго закончился. Стол, разорённый гостями, был похож на пляж после шторма, на котором, словно ловкие крабы, суетились безмолвные лакеи. Общество переместилось в салон, куда на подносах принесли кофе – новомодный горький напиток с чарующим запахом, навевающим мечты о горячих пустынях и восточных сказках. Я же, потихоньку покинув остальных дам, вышла на террасу.

После происшествия с паурозо мне нужна была минутка уединения, чтобы прийти в себя. С террасы было видно, как «подарок» со всеми предосторожностями погрузили в лодку и отправили к дому Граначчи. «Вот Ассунта обрадуется!» – подумала я не без ехидства. Может, мне повезёт, и она запрется в комнате ещё на неделю?

Запрокинув голову, я любовалась бархатным ночным небом. Ночной ветерок холодил влажную кожу, от крепкого прохладного воздуха закружилась голова. Ночь слегка посеребрила верхушки кипарисов, внизу невидимая вода в канале перешёптывалась с замшелыми ступенями.

– Значит, вы всё же владеете колдовским искусством!

Я вздрогнула. Из темноты на свет факелов выступила знакомая стройная фигура дона Алессандро. Сегодня он соизволил сменить свой обычный черный дублет на тёмно-синий – правда, того же глухого покроя, без всяких украшений.

Я приветливо улыбнулась:

– Теперь, надеюсь, вы не сомневаетесь, что я и есть настоящая Джулия Граначчи?

В колеблющемся свете факелов его лицо было плохо различимо, но я кожей чувствовала его изучающий взгляд. Наверняка, обдумывает что-то, сравнивает старые догадки с вновь открывшимися фактами. Ну-ну. Меня не так-то легко поймать!

После нашей последней встречи я тоже успела разузнать о нём благодаря Пульчино, принёсшему в клювике кое-какие сведения. Синьор Алессандро ди Горо с детства жил в доме дона Арсаго. Его отец погиб вместе с синьором Граначчи в те далёкие дни, когда в начале правления дожа Соранцо кучка патрициев вознамерилась оттеснить дона Арсаго от власти. Заговорщики напали на него в храме с кинжалами, добавив к предательству грех святотатства, однако графу повезло – он остался цел. Зато двое его самых преданных сторонников погибли. Вероятно, в память о заслугах отца граф приблизил к себе сына. Он принял Алессандро в свою свиту и положил ему неплохое жалованье, но тот всё равно жил как монах в миру. Не сорил деньгами в игорных домах, не рядился в бархат и кружева, питая слабость только к хорошему оружию. Мечом и кинжалом владел отменно. Уж не знаю, кто ухитрился наградить его шрамом, но нынешняя репутация его была такова, что даже брави отказывались принимать заказы на этого человека. В привычках дон Алессандро был скромен, женщин сторонился, что не удивительно – с таким-то лицом. Интересно, почему он не носит маску? И это в Венетте, где традиция маски священна! Такое впечатление, будто он нарочно старался усложнить себе жизнь.

– Рад, что вы ещё можете улыбаться, – покачал головой синьор ди Горо. – Как у вас вообще хватило духу сунуться к этой твари?! Я уже собирался прийти вам на помощь…

– Я заметила, как вы придвинули к себе ту миску из-под оливок. Поди, сто раз пожалели, что в столовую не принято приходить с оружием! – поддразнила я его.

Алессандро только пожал плечами:

– Ваза показалась мне достаточно тяжелой.

Меня распирало от смеха. Наверное, сказывался пережитый испуг. Не выдержав, я рассмеялась:

– Да вы герой! С миской оливок против паурозо!

– Смейтесь, смейтесь! Мадонна, да половина гостей готова была умереть от страха, хотя они сидели далеко от клетки!

– Ну, меня же этому учили, – отсмеявшись, всхлипнула я. – Умение справляться со страхом – это третье правило, которому учат каждую кьямати.

«Каждый день в своё время ты спускаешься в крипту и ждёшь. Ты не знаешь, кто выйдет к тебе из воды. И выйдет ли кто-нибудь вообще. И когда оно изволит явиться. Но что бы ни пришло к тебе из моря, ты должна принять это».

Начав рассказывать, я уже не могла остановиться:

– Есть два вида страха, вы знаете? Есть знакомые, понятные страхи, у каждого свои. Но хуже всего – боязнь неизвестности. От знакомых страхов помогают упражнения и медитации. С неизвестным справиться сложнее. Как вы думаете, для чего мы записываем и сохраняем имена, облик, повадки всех живущих-под-волнами, когда-либо выходивших на поверхность? Чтобы научиться защищаться? Нет, от этих существ нет защиты. Но так мы словно приближаем их к себе. Делаем их более понятными. Если существо, которое ты впервые увидишь сквозь толщу воды, будет тебе хоть чуточку знакомо – меньше вероятность, что ты потеряешь голову от страха.

– Да, – задумчиво произнес Алессандро. – Это я понимаю.

Он протянул на свет правую ладонь. Я заметила, что её тоже пересекали уродливые шрамы, а два пальца срослись криво, так и оставшись скрюченными.

– С самого детства я боялся не смерти, а вот этого – беспомощности, слабости, увечья. Этот страх висел над моей головой, как грозовая туча. Но когда несчастье действительно случилось… оказалось, что огромный страх рассыпался на мелкие понятные задачи. Сколько времени можно выдержать без опия? Сколько минут в день придется мучить руку упражнениями, прежде чем пальцы снова обретут подвижность? Так и вышло, что облако страха постепенно рассеялось. Хотя ситуация не стала от этого более приятной, конечно.

Мы помолчали. Лицо моего собеседника почти таяло в темноте. Наверное, это придавало ему уверенности.

– И всё же, – задумчиво продолжал он, – несмотря на ваш опыт, несмотря на всю подготовку, ваше искусство остаётся опасным. Вчера я узнал, что неделю назад на Терра-деи-Мираколо погибла девушка. Как раз тогда, когда вы сюда приехали. Одна из послушниц.

«Разведал всё-таки!» Я махнула рукой – надеюсь, с достаточной небрежностью:

– Вам рассказали рыбаки? Ну что вы. Это просто слухи.

Дон Алессандро, однако, смотрел недоверчиво. Прямые брови упрямо хмурились. Под его пристальным взглядом я попыталась рассмеяться, но вышло не очень:

– Про кьямати ходит немало пугающих сказок. Не стоит думать, будто камни в нашей крипте пропитаны кровью невинных девушек. Я помню легенды о святых, о Виадоре, но мне кажется, что с течением времени море постепенно засыпает. Оно всё реже откликается нам. Можно несколько лет провести в монастыре, но так и не встретить никого, кто ответил бы на твой зов.

– То есть за время вашего пребывания на Терра-деи-Мираколо не было никаких… несчастных случаев?

– На моей памяти – ни разу, – честно призналась я. – Однако слухи среди рыбаков ходили всегда. Это их способ справляться со страхом, понимаете? Вы не знаете, каково это – жить в полной зависимости от моря, когда твою лодку может завтра сожрать шторм, или рыба вдруг пропадет из лагуны, или хижина твоего соседа наутро вдруг окажется пустой! Мы, кьямати, для них – что-то вроде посредников между людьми и морем. Оттого каждый слух, просочившийся из монастыря, раздувается до нелепых размеров. Рыбаки говорят: «Живущие-под-волнами взяли ещё одну жертву», и это придает им уверенности. Помогает жить дальше.

Алессандро хмуро молчал, глядя перед собой. Луна поднялась выше, посеребрив крыши и ставни, нарисовала зыбкую рябь в тёмных провалах между домами. Я перевела дыхание:

– Даже сейчас, когда свет истинной веры добрался до самых отдалённых земель, всё равно находятся люди, полагающие, что человеческая кровь, пролитая на алтаре, надёжнее защитит их от гнева богов, чем все молитвы и праведные поступки.