Кристалл, стоило ему коснуться пальцев нелюди, начал светиться, и с каждым мгновением этот свет становился все ярче.

Вскрикнув, девушка отбросил кристалл как можно дальше.

Есень стоял, вытаращив глаза.

– Э…

– Ты. Ничего. Не видел, – отчеканила она, широко раскрыв зеленые глазища. Нелюдь была испугана, но ее тонкий голос звучал почти угрожающе. – Ясно?

Есень кивнул, хотя едва ли слышал, что ему сказали. Бард был слишком потрясен увиденным.

– Так ты все-таки колдунья!? – горячо зашептал он, пробираясь к нелюди через завалы хлама. – А чего сразу-то не сказала?

– Потому что я не колдунья, – прошептала нелюдь. – Я не маг, меня проверяли!

– Так проверяют магическими кристаллами! А он только что сработал в твоих руках!

– Есть и другие способы, по ауре. В моей нет признаков магии, – нехотя объяснила Аленика. – Потому официально я не маг.

– Но ты все равно только что зарядила кристалл!…

– Надо отыскать его и выкинуть, пока никто не нашел.

– А Акива знает?

– Нет, Есень! Никто, кроме Валдиса, не знает, – призналась девушка, рыская глазами по полу. – Я убью тебя, если скажешь еще хоть слово об этом!

И хотя в голосе маленькой нелюди было столько же угрозы, сколько в шипении котенка, бард решил не злить ее и замолчал.

Аленика поднялась и стала шарить вокруг, ища отброшенный кристалл, и Есень стал ей помогать. Они обыскали весь чердак, перебрали почти весь мусор, но так и не нашли следов пропавшего накопителя, хранящего частичку силы, одной капли которой хватило бы для того, чтобы и Аленику, и Акиву отправили под суд белых сов, а «Выдру» спалили бы дотла.

Когда Акива поднялся проверить, как идет работа, он был приятно удивлен: оказалось, эти двое действительно все разобрали! Оставалось только вымыть полы, но это он, так и быть, поручит оставшейся служанке.

Решив, что осмотрит корзины «оставить» и «показать Акиве» позже, леннай велел отнести их в кладовку, а двоим своим работникам поневоле разрешил закончить на сегодня.

Аленика с Есенем разошлись по комнатам, чтобы привести себя в порядок после пыльной работы. Когда они спустились вниз, чистые, но голодные, столкнулись с Валдисом.

Военный был словно сам не свой, несся в свою комнату с таким видом, будто увидел привидение. Кратко поздоровавшись с друзьями, он прошел мимо них и скрылся на втором этаже.

Недоуменно переглянувшись, приятели прошли к одному из столов и попросили у Глаши, лучшей служанки Акивы, ужин. Военный так и не спустился, потому ели Аленика и Есень вдвоем.

После у барда как раз должно было быть выступление, в «Мокрой Выдре» уже собрались некоторые его постоянные слушатели. Настроив свою чудовищную механическую мандолины и лихо надвинув берет на лоб, Есень встал посреди зала и начал играть развеселую песенку, подпевая приятным баритоном.

Вечер выдался на славу, выпивка текла рекой, гости смеялись и шумели. Даже Аленика позволила себе забыть о промашке с кристаллом и весело подпевала барду, прихлебывая малиновую шипучку. Акива только и успевал, что смешивать всевозможные напитки, которые юркие служанки разносили гостям, стоящим кто где.

Есень понял, что пять последних кружек эля этого горе-алхимика Акивы были лишними. Но только понял он это не тогда, когда его снимали со стола, где он собрался исполнить танец маленьких лебедей, и даже не тогда, когда проиграл какому-то мужику с собакой пять драконов в кости. Он осознал это, лежа на своей кровати в предутренней темноте. Проснувшись от подступившей дурноты, бард с трудом смог открыть глаза и разобрать, где находится.

Он подумал о том, что никогда больше не будет пить, и эти мысли отозвались такой болью в висках, что бард предпочел больше их не думать.

Похмелье от пойла леннайя приходило и уходило гораздо быстрее, чем от любого другого, но пронимало ничуть не меньше – может, даже и сильнее, чем от обычного эля. Правда, и настроение взлетало до чертогов Клевора после первых трех глотков. Тут уж надо было выбирать: хорошо сейчас и плохо потом, или никак, – ну совсем никак, – и сейчас, и потом. Есень свой выбор сделал, за что сейчас и платился.

Не помня себя от дурноты, бард сел на кровати и осознал, что ему срочно надо в уборную.

В его комнате личной умывальной не было – да и кто бы ему ее дал, спрашивается? Это Валдису с состоянием в пару тысяч драконов и родной племяннице Акива выделил лучшие комнаты, а простому барду так, чуланчик и только.

Поднявшись и опираясь руками о стены, Есень вслепую поплелся в коридор между комнатами служанок и кухней с кладовой, откуда был выход на задний двор.

По дороге музыкант прислушивался к назойливому шуму в ушах, который с каждым шагом становился все отчетливее. Вскоре Есень с удивлением обнаружил, что слышит самые настоящие голоса.

– …Я дал тебе достаточно времени! Выметайся отсюда немедленно, иначе я сам позову стражу, ясно тебе!? – шипел один.

Музыкант остался и прислушался.

– Но Акива, куда пойду? – ответил второй, с незнакомым барду свистящим акцентом.

– Жил же ты как-то, пока сюда не заявился! – упрямо проговорил Акива.

– Я скитался по канавам и жил под мостами! Зима подступает, а ты знаешь, мне нельзя мерзнуть! Раньше я после середины осени даже на улицу не выходил!

– Ну а сейчас выйдешь!

Судя по звукам, доносившимся из-за стены, рыжий леннай толкал кого-то, а тот упирался.

– Ты не можешь выгнать меня, я умру от холода, а со мной умрут сотни! – шипел незнакомец, упираясь. – Побереги свою прожженную душу, старый скупец!

– Против рыжих леннайев святейший Клевор ничего не имеет, так что за мою душу ты можешь быть спокоен!…

Тут двое вывалились в коридор, где стоял Есень, и столкнулись с ним лицом к лицу.

Глаза барда уже привыкли к темноте в помещении, и он смог разглядеть, что Акива прижимал к стене сопротивляющийся ворох шарфов и одеял.

– Тебя только тут не хватало, жалкий пьяница! – прошипел сквозь клыки леннай. – Брысь с глаз моих!

Есень, ничего толком не соображая, кивнул, хлопнув глазами, и убрался в свою комнату. Он дождался, пока Акива выгонит кого-то наружу, закроет дверь на замок и уйдет.

Только после этого бард вернулся в коридор и отпер дверь, чтобы выйти на задний двор по известному делу.

Разумеется, бард не заметил, что как только он отошел от двери, внутрь гостиницы проскользнула тень. Акива запер дверь совсем не просто так.

Выйдя из деревянной кабинки, бард почувствовал себя намного лучше, теперь ему просто очень хотелось спать. Он вернулся в «Выдру» и от отправился к себе. Однако, когда Есень приблизился к своей спальне, он снова услышал знакомый свистящий голос.

– Так-так… видать, эта коморка жилая, – бормотала бесформенная тень, скользя по комнате. – О, какая рубашка! Может, взять? Хорошая, долго прослужит… и нарядная… продать ее? Можно и продать! На такую рубашку можно недельку прожить, под землей-то можно, да… О, а это что? Тетива, что ли?… А, струны! Точно продам… крепкие… Наверное, хорошо пойдут…

Так незнакомец описывал почти каждую вещь Есеня, которую находил в комнате. Барду эти разговоры не понравились.

– Ты кто такой!? – грозно прошипел толстяк, заходя внутрь и насупившись. Вспышка боли в голове заставила его поморщиться, от чего лицо приняло совсем уж угрожающий вид.

Незнакомец, укутанный в ворох шарфов и напоминающий скорее привидение с подмостков дешевого театра, чем живое существо, вздрогнул и обернулся.

– А ты кто такой? – прошипел он.

– Я Есень! – ответил бард. Он был одного роста с воришкой, но зато раза в три шире и, если вдруг что, себя в обиду точно не даст. Мысль о том, что у вора может быть нож или что похуже, обошла затуманенную голову барда стороной. – Это моя комната, а ты иди отсюда!

– Ишь какой! – проворчал сгусток шарфов, отступая на пару шагов. – Тебе что, рубашки жалко? У тебя вон одна мандолина чего стоит, а мне жить не на что!

– Что, совсем не на что? – спросил бард, сам не зная, зачем. Есень вспомнил, как этот некто просил Акиву не выгонять его, и музыканту вдруг стало жаль незнакомца.

– Совсем!

– А почему тебя Акива выгнал?

– А вот этого тебе лучше не знать, приятель, – проговорил вор в шарфах. – Что ж, не хочешь по-хорошему, так значит сам напросился…

Тень вдруг начала расплываться, лепестки балахонов один за другим раскрылись, а среди них зажглись два оранжевых огня. Эти огни слегка подрагивали, притягивая взгляд и вводя в легкий транс.

Есень еще не догадался, в чем дело, но его безотказный инстинкт бывалого путешественника сработал без промедлений. Схватив мандолину, стоящую у стены, он огрел ею незнакомца, что было сил. Будь верная подруга музыканта деревянной, непременно разлетелась бы в щепки от такого удара, но она была наполовину из металла и уже не раз становилась грозным оружием в руках барда.

Огни сразу потухли, раздался сдавленный вскрик, и неизвестный повалился на пол.

Некоторое время Есень стоял над своей жертвой, соображая, что такое сейчас произошло. Потом он поставил мандолину к стене и бросился к лежащему на полу телу.

– Боги, только бы я его не убил!… Только бы не убил!… – бормотал бард, лихорадочно распутывая бесчисленные шарфы.

Наконец, последний шарф открыл голову незнакомца.

Тусклый свет только занимающегося утра едва проникал в комнату, но и его было достаточно, чтобы Есень с первого взгляда узнал ланка.

До сих пор музыкант почти не видел их, только издалека. Все люди-змеи куда-то попрятались после того, как верховный бог ополчился на них.

У этого вместо кожи была бархатистая светло-зеленая чешуя, как у ящерицы, а серые жесткие волосы он заплел в тугие мелкие косицы. В остальном перед Есенем лежал обыкновенный человек.

– Э, приятель, очнись! – проговорил бард, легонько ударяя лежащего по щекам. – Приятель!…

Но ланк не двигался.

Есень тихонько завыл от страха и поднялся. Он не знал, что нужно делать в таких случаях. Однако он точно знал, кто мог это знать.

Акива только-только уснул у себя в комнате после тяжелой ночи и был злее бешеной фурии, когда Есень его поднял. Однако услышав, в чем дело, леннай попридержал ругательства и поспешил в коморку барда.

Ланк все еще лежал на полу.

Опустившись к нему, леннай проверил пульс и вздохнул с облегчением.

– Жив, – сказал он, нахмурившись. – Но лучше бы помер, оказал бы нам всем большую услугу!

– Кто он такой? – спросил бард, садясь на свою кровать. Ланк жив – какое счастье… Боги, никогда бы Есень не подумал, что будет так рад живой змее у себя в комнате!

От пережитого волнения у музыканта коленки подгибались, однако в голове малость прояснилось.

Акива уселся на пол и устало протер глаза.

– Скрывающийся от церкви ланк, – ответил он. – Если он тут останется, если его тут найдут…

– И что мы с ним будем делать? – поинтересовался бард спустя некоторое время.

Лицо Акивы приняла странное выражение, одно из тех, которые лица людей изобразить не могли. В какой-то мент барду показалось, что леннай велит ему отнести бессознательного ланка в канаву поглубже, да подальше от «Выдры».

– На чердак. Пусть там сидит, нелюдь проклятый. Помоги мне отнести его туда.

Есень оторопело кивнул.

Несмотря на то, что выглядел бард, как румяный пончик, силы в нем было не меньше, чем в любом крепком деревенском парне. Он легко поднял тощее тело на руки и послушно потопал следом за Акивой.

Пока все обитатели «Мокрой Выдры» спали, они устроили змея на чердаке, соорудив тому постель из его собственных шарфов. Акива оставил там еды, воды и пустое ведро, а потом запер чердак снизу.

– Ну вот и все, – вздохнул Есень, когда они с леннайем спустились на первый этаж.

– Хоть слово кому скажешь… – проговорил Акива, опасно сверкнув янтарными глазами.

– Скидочку сделаешь? – спросил Есень, робко улыбнувшись.

От такой наглости брови леннайя сползли вниз, а из-под губ показались желтые клыки. Раздалось тихое рычание.

– Могила! – воскликнул бард, поднимая руки. – Акива, мы же уже почти как родные!…

– Брысь отсюда! – прошипел нелюдь на барда.

Есень поспешил убраться в свою комнату, где забрался под одеяло и, несмотря на все потрясения, крепко уснул.

Следующее утро в «Мокрой Выдре» ничем не отличалось от любого другого. Сонные и еще не отошедшие от вчерашней пьянки посетители потихоньку выползали из своих комнат, среди них был и Есень.

– И чем ты меня вчера напоил, старый прохвост? – ворчал он, устраиваясь у барной стойки, за которой стоял Акива.

Хозяин «Выдры», как и всегда, был в чистой свежей рубашке, изысканном жилете и без единого следа бессонной ночи на лице.

– Чем ты просил, тем и напоил, – фыркнул он, разглядывая помятого барда.

– Слушай, я что-то плохо помню, мне кажется, или я проиграл кому-то деньги? – спросил Есень, принимая завтрак от одной из заботливых служанок. – Кажется, мужик с собакой был… поводырь, что ли? Но не мог же я слепому продуть, да?

– Ха! Ты проиграл ему пять драконов, будь ты не ладен! – сказал Акива. – И ведь мы оба знаем, что у тебя и пяти коней сейчас не отыщется.

– А что за тип такой? Может, он из забывчивых или с ним можно как-нибудь договориться?

– Он приходит раз в месяц, напивается и уходит. Большего о нем тебе сказать не могу, но ты можешь быть уверен: в следующий раз он тут появится не раньше, чем кончится лунный цикл. Подкопишь к тому времени.

– А что там про «договориться»?

– О, тут я тебе не помощник. Я, знаешь ли, Свисту и сам немного должен, – Акива передернул плечами. – Тип не из злобных, но связываться с ним себе дороже.

Тут вниз спустились Аленика с Валдисом. Они о чем-то беседовали, смотря друг на друга и улыбаясь, потом прошли к уединенному столу и устроились там, не прерывая беседы.

– Чую, дело идет к свадьбе, – усмехнулся Акива, наблюдая за племянницей и воином. Валдис вытащил цветок из вазы на соседнем столике и протянул его девушке, так понюхала его, расчихалась от пыльцы и теперь они оба смеялись.

– Как знать, – ответил Есень, с трудом поворачивая толстый зад на узкой табуретке. Он посмотрел на парочку и вдруг вспомнил, что Аленика скрывающаяся ведьма. И про то, что Валдис знал это.

На самом деле воин знал о тайне маленькой нелюди с того самого дня, как вытащил ее из толпы на площади. Тогда Аленика все твердила, что была так рядом, это не давало ей покоя, и Валдис догадался, что дело вовсе не в том, что девушка боялась попасть под молнию: она думала, что Клевор промахнулся. Она была уверена в том, что небесная кара предназначалась именно ей. Общаясь с девушкой, воин не мог не заметить, что она страшно винит себя за что-то, но напрямую никогда об этом не спрашивал.

Его трогала яркая красота Аленики, ее искренняя любовь к воспитаннику, стремление к знаниям и желание жить счастливо несмотря на все то, что ей пришлось пережить. Девушке не нужны были ни нелюди-повстанцы, ни леннайский трон, на который она могла претендовать, – все, чего ей хотелось, это обрести тихую семейную жизнь. Здесь их желания были схожи.

Однако, что он мог ей предложить? Мужа-калеку? Воин не мог допустить, чтобы девушка положила свою жизнь на то, чтобы ухаживать за ним, терпеть его немощь. Нет, сначала он отыщет способ вернуть руку и закончит свое расследование, а после предложит Аленике соединить их судьбы. Это будет правильно.

Валдису не нужно было ничего говорить: он знал, что девушка понимает его мысли, хотя и не согласна с ними. Так же, как и он знал ее мысли и был не согласен с ними.

Однажды, когда Есень отвел Кенри кататься на упряжке с пони, они остались вдвоем на целый час и тогда впервые заговорили о своих чувствах друг к другу. Тогда девушка едва не расплакалась и сказала, что он не знает ее и потому не может испытывать ничего подобного. В тот день она рассказала Валдису обо всем, что ей положено было скрывать до конца жизни, и эти тайны еще долго не давали ему покоя. Однако, в конце концов воин принял решение, что его прямой долг защитить Аленику: теперь, когда она ему доверилась и он стал единственным, кто знал правду, он обязан был оберегать девушку от всех врагов.

И сейчас, когда они сидели друг напротив друга за завтраком, и обычно скупое осеннее солнце щедро лило свет из окна, заставляя их обоих морщиться и улыбаться, Валдису казалось, что нет долга более желанного.