ГЛАВА 2.СЫН

Прежде чем протянуть руку для приветствия, начальник кредитного отдела банка «Русский капитал» Олег Леонидович Сперанский вытер ладонь о брюки, чем породил в голове Исайчева первое недоумение. Сперанский-младший указал Михаилу на кресло метров в трёх от его собственного стола:

– Присаживайтесь, это самое удобное место, – сказал он, нажимая кнопку вызова секретаря. – Нас, как я понял, ждёт важная беседа. Располагайтесь…

И здесь у сыщика возникло второе недоумение: до него донёсся алкогольный запах приблизительно суточной давности. Источником этого запаха был хозяин кабинета. Михаил всмотрелся в гладко выбритое лицо Олега Сперанского и приметил едва видимую фиолетовую сосудистую сеточку на носу и щеках, суховатую кожу лба. Она была ещё не пористой и дряблой, но напряжённой и при вялой расслабленности других мышц лица делало физиономию Сперанского вытянутой.

– Э-э-э, парень, да ты алкоголик, – с сожалением подумал Исайчев. – Скверно начинается моё расследование…

В кабинет постучали и, не дожидаясь разрешения, в щёлке приоткрытой двери появилась кудрявая женская голова. Олег Леонидович извиняющимся тоном попросил:

– Подойди, Машенька…

Когда женщина выполнила просьбу, совсем тихо сказал:

– Кофейку нам налей с зёрнышками. Меня ни с кем не соединяй, пока не скажу. Управляющего о важной беседе я предупредил. Вы с сахаром пьёте? – Сперанский перевёл взгляд на Исайчева.

– Если не жалко, то с сахаром…

Олег Леонидович растерянно улыбнулся:

– Ни жалко, ни жалко. Машенька два с сахаром в больших чашках и про зёрнышки не забудь.

Пока банкир отдавал распоряжения, Михаил продолжал рассматривать предстоящего собеседника. Парень был молод, лет тридцати пяти. Первое, что бросилось в глаза: Олег Леонидович был похож на молодого Максима Галкина, такой же чернявый кудрявый с такими же выразительными карими глазами, которые увеличивались за счёт очков с большой диоптрией. Правда, ростом Сперанский-младший перещеголял звезду российской эстрады. Он был высок, под два метра и сутул.

Кабинет, в котором работал сын подполковника, оказался большим, но при этом уютным, с кожаной мебелью и витиеватой металлической стойкой для цветов. Цветы в керамических горшках были в основном разных сортов герани. Они цвели крупными яркими шарами и пахли. Машенька, покидая кабинет, прошла мимо цветочной стойки и привычным жестом провела рукой по резным листьям растений, отчего в помещении резко запахло лимоном. Сперанский одобрительно кивнул.

Михаил глубже вдвинулся в мягкое кресло, расслабился и с грустью подумал:

– Лимонная герань, такая была у бабушки… Она говорила, что герань выгонит из дома любой неприятный запах, даже запах жареной капусты…, – Исайчев ещё раз вгляделся в лицо Сперанского. – Жаль. Хорошая должность, личный кабинет, прекрасные характеристики и все это может пойти коту под хвост… Алкоголики быстро увядают. Жаль…

Машенька кофе принесла скоро, ловко подкатила к Михаилу маленький столик, на котором уже было блюдечко с большой чашкой вкусно пахнущего напитка. Перед начальником Машенька поставила два блюдечка: одно с чашкой кофе, другое с кофейными зёрнами.

Сперанский ссыпал зёрна в ладонь и резко отправил их в рот, принялся энергично перемалывать челюстями.

– Люблю очень крепко, очень крепко, – произнёс хозяин, суетливо прихлёбывая мелкими глоточками горячий кофе, при этом старался не смотреть на гостя.

Исайчев тоже отпил кофе. Подождал, когда Олег Леонидович вернёт свою чашку на место, сказал:

– Давайте сразу договоримся, у нас беседа без протокола. Можете отвечать только на те вопросы, на которые захотите. Когда последний раз вы общались с отцом?

Сперанский суетливо закивал:

– Я в курсе своего свидетельского иммунитета. Только мне скрывать нечего. Общались с отцом? – он снял очки и знакомым Михаилу движением помассировал указательным пальцем переносицу, вернул очки на место. – Виделись, как всегда, в прошлую субботу с двенадцати до трёх дня. Общались – это не то слово, которым можно охарактеризовать наши с отцом отношения.

Михаил решил не перебивать собеседника. Олег Леонидович вопросительно взглянул на Исайчева и, не получив следующего вопроса, продолжил:

– Уже много лет, ровно с того дня, как отец построил на Монаховом пруду усадьбу я, пользуясь его терминологией, прибываю в его распоряжение для производства хозяйственных работ по благоустройству вверенной территории. Обязанность производить данные работы, опять-таки выражаясь на воинском диалекте, предполагает возможность в будущем получить данную территорию мне в распоряжение. То бишь, переводя на русский разговорный – хочешь кататься – люби и саночки возить. Будь она неладна эта территория! Родители не удосужились спросить: имею ли я желание жить среди их садово-огородного великолепия. Я вполне доволен городской квартирой. Её хватает с лихвой. Тем более,, что большую часть жизни провожу здесь – в банке…

Олег Леонидович сделал ещё несколько быстрых глотков, открыл ящик стола, вынул пачку сигарет и жестом предложил их Михаилу.

– Спасибо, накурился перед визитом к вам, не хотел здесь дымить!

– Хорошо, – хозяин кабинета бросил пачку обратно в стол. – Тогда тоже не буду. Итак, вы спросили, когда я общался с отцом? В эту субботу. Я всегда строго подчиняюсь заведённым им правилам. Мы убирали отцвётшие однолетники, подкрасили бордюры и так далее. Единственное, что не позволяет делать отец – это стричь газон. Газон для него священная корова. Только сам! Работаем мы, обычно, молча. Не о чём, знаете ли, разговаривать… Посему я вкладываю в слово «общались» несколько отличное от отца понятие. Мы виделись! А чтоб общаться – никогда!

– Так решили вы?

– Да, ну! – Сперанский тихонько хихикнул в кулачок. – Я многое в этой жизни решаю сам, но не в семье отца. В усадьбе я из ферзя превращаюсь в пешку.

Михаил удивился:

– Как вы сказали: «не в семье отца». Разве это не ваша общая семья?

– К сожалению, нет. У нас, если можно так сказать, «клан Сперанских», состоящий из нескольких семей. Моя семья – это я, жена и сын. Есть семья родной сестры отца – это была Мила Михайловна, её дочь Ольга и внучка Зося. Есть дочь моего отца – сестра Верушка, и есть семья отца – мать Стефания Петровна и отец подполковник Сперанский. Мы все духовно, а Верушка ещё и физически отдельные семьи. Соприкасаемся друг с другом по необходимости. Ах, да, забыл! Есть ещё бабушка – мать моего отца и мать покойной Милы Михайловны. Но бабушка больше относиться к семье Милы, чем к семье отца. Она живёт в доме Милы.

– Как давно умерла сестра вашего отца? – Исайчев недоумевал: почему в справке, зачитанной на совещании шефом, ничего не сообщалось о сестре потерпевшего.

– Она покончила жизнь самоубийством полгода назад. У неё был рак. Хотя меня её решение удивило. Тётка была железобетонной женщиной. Всегда казалось, что кто-кто, а она не сдастся. А здесь раз – и все… Странно это… Правда, лечилась Мила долго и тяжело. Устала, наверное. Фамилия Ленина вам ни о чём не говорит?

Исайчев вспомнил – Ленины известная в Сартове фамилия. Мила Михайловна, женщина ростом «с ноготок», ещё в начале 90-х, создала в городе крупную фирму «Всё для новорождённых». Долго была депутатом областного Совета. Часто воевала с губернатором. Разветвлённая сеть её магазинов детского питания под общим названием «Милое дитя» кормила не одно поколение малышей. После дефолта Мила с нуля построила швейную фабрику по пошиву одежды и приданного для новорождённых и параллельно успела воспитать дочь Ольгу Ленину – на сегодня успешного и известного в городе адвоката. Похороны матери Ольга Ленина провела без помпы, совсем тихо. Наверное, поэтому Михаил пропустил это событие, тем более, что после смерти Милы Михайловны её фирма продолжала успешно работать. Бизнес Лениных был одним из крепких и успешных в Сартове.

– И всё же вы как-то странно отделяете отца и вашу маму от остальных родственников. – Исайчев покрутил в руках пустую чашку, поставил её на столик, и тут же получил от собеседника вопрос:

– Ещё кофе или повременим?

– Пока повременим. Вы конфликтовали с отцом?

– У отца по отношению ко всему человечеству в обиходе было всего три глагола, – ухмыльнулся Сперанский. – Не замечать – это относилось ко всем, кто не входил в сферу его интересов, использовать – это те, с кем отец соприкасался по жизни, и любить – это по отношению к одному человеку на свете – моей матери. Он называл её Шахерезадой и всегда рядом с ней мяукал, как майский кот. Верушка, к сожалению, подпадала под глагол не замечать, а я – использовать. По поводу конфликтов? Разве можно конфликтовать с пустым местом – это я про себя… Знаете, как отец проходил в доме мимо меня, как мимо закрытой на замок двери. Закрыто? Значит, закрыто и нечего рваться. Хотя с другой стороны двери в неё ломился я, головой стучал. Когда повзрослел понял – он сам закрыл её на замок от меня. Закрыл и ключ выбросил, так-то…

– Олег Леонидович, где вы были в субботу вечером с одиннадцати тридцати до часа ночи? – этот вопрос Михаил планировал задать Сперанскому последним, но после его признания не удержался и спросил.

– Ух ты! – Олег выпрямил сутулую спину. – Я ждал, что вы об этом спросите, но не думал, что так скоро. Я, знаете ли, был пьян и в непотребном виде валялся у себя в квартире. Подтвердить этого никто не может. Жена с сыном уехали к матери по причине ненавистного отношения к алкоголю. Но я не убивал отца. Я для этого хлипок. Всегда боялся его и всегда хотел, чтобы он меня, наконец, заметил не только как рабочую силу. Персоной хотел стать в его глазах – не успел! Вот здесь, – Сперанский похлопал ладонями по подлокотникам кресла. – Я персона! У меня, как говорят, голова под банковское дело заточена, поэтому и терпят. – Он пододвинул ближе к себе оброненное с блюдечка кофейное зёрнышко и щелчком отправил его в дальний угол кабинета. – Знаете, как меня дразнил отец – «Хлип‘ок», не «Хл‘юпик», а именно «Хлип‘ок». Эть-геть.

– Что вы сейчас сказали? – не поняв последней фразы, переспросил Михаил.

– Я сказал «эть-геть» – любимая присказка отца. Если у него что-то получалось, он, пританцовывал и говорил: «эть-геть». Мы с Верой, а иногда и мама, не знали, что случилось у отца, но были уверены – раз звучит «эть-геть», стало быть, он где-то, что-то провернул и ему всё удалось.

– Оригинально, – усмехнулся Михаил, – тогда прошу вас предположить, кто мог?

Олег Леонидович на мгновение задумался:

– Я совсем не знал жизни отца. Не был допущен. По маминым оговоркам иногда понимал, что у него были какие-то косяки с сослуживцами, с сестрой Милой Михайловной в конце её жизни. Но тут понятно – он мать бросил. Свою мать – нашу общую бабушку. Просто перестал её замечать. Забыл о существовании. Бабуля ведь не сразу стала умом мешаться. Мила говорила, что она ждала его. На каждый телефонный звонок бегала. Тётя ему попеняла. Однажды, видимо, крепко выговорила. Я был тогда в доме, когда он разговаривал с Милой по телефону в последний раз. Оборвав разговор, он с такой злостью бросил запасные ключи от Милиного коттеджа в мусорное ведро, что оно треснуло. После этого разговора брат с сестрой перестали общаться. Как только мы вернулись из армии, он друзей-сослуживцев и однокурсников постепенно удалил из дома. Маму очень ревновал…

– Она давала повод?

– Она давала повод уже тем, что прохладно относилась к нему самому. Любое проявление хоть малой теплоты к кому-либо другому вызывали у отца истерику. Он даже к нам – детям, её ревновал. Шпынял все время. Да, вот ещё! – Сперанский обрадовался тому, что вспомнил. – Какие-то люди иногда мазали забор усадьбы краской, писали слово «захватчик». Я думаю ребятня, которой хотелось покупаться в пруду. Но это было давно. Года два уже никто не вспоминал истории с Монаховым прудом. Надписи тогда же исчезли. В прошлом году я их уже не видел…

– Говорят, пруд начал зарастать? – вставил вопрос Исайчев.

– Он оказался бесполезным для мамы. – Сперанский всё же вынул пачку сигарет из ящика стола, вытянул из неё одну сигарету и закурил.

Михаил помнил Монахов пруд с детства. Мальчишкой он с друзьями в самую жару убегал из дома, чтобы покататься на тарзанке. Для крепления тарзанки они выбирали на берегу самое могучее дерево с толстыми ветвями. К дереву привязывали пожарный шланг, который кто-то из ребят загодя стащил с пожарного щита в школе. Шланг прятали здесь же под корнями, в заранее выкопанной яме. Мишка – самый высокий и крепкий, забирался на дерево, прилаживал шланг к стволу. Ему же давалось право первому полетать над водой. Исайчев долго помнил то состояние восторга и ужаса, которое рождалось внутри во время прыжка в воду с раскаченной тарзанки. Потом, позже, на пруд стал бегать его младший брат Витька. Однажды мальчишка вернулся домой молчаливый с синяком на спине. Михаил не стал сразу расспрашивать брата – захочет сам расскажет. Прошла неделя. В воскресенье Витька проспал до одиннадцати часов, проснулся, но не побежал, как всегда, в ту пору, с ребятами на пруд. Тогда Михаил не выдержал, спросил. Оказалось пруд обнесли забором, ребята не смирились и выломали в нём дыру. Очень хотелось искупаться! Витька первым проник на территорию и тут на него набросился дядька. Он накинулся на братишку и палкой ударил его по спине. Михаил, как старший брат, пошёл разобраться, но ни тогда, ни позже ему никто калитку не открыл. Эти воспоминания притащили другие, Михаилу припомнились слова стихотворения одного из друзей детства, того, с кем катался на тарзанке: «За все приходится платить, и просто глупо горячиться, и недостойно мелочиться, когда придёт пора платить…» Михаил дождался, когда после долгой затяжки Сперанский выдохнет сигаретный дым, спросил:

– Чем не угодил пруд вашей маме?

– У неё ревматоидный артрит. Опухают суставы. Боли сильные, иногда совсем не может ходить, – равнодушно ответил Олег. – В то время кто-то доложил отцу, что пруд наполняется талыми водами и подземным ключом с особым составом полезной для мамы воды. Плавание в нём должно было облегчить её страдания. В результате оказалось – блеф. Сейчас отец ищет средства на домик в Дивноморске. Маме помогает морская вода. Верушка живёт в Дивноморске на съёмной квартире. Мама к ней не ездит. Не хочет жить в чужих стенах. Поэтому я плачу семье отца ежемесячный оброк в виде двадцати процентов от заработка. Отец складывает их в коробочку, на которой написано: «Домик в Дивноморске». Кредит взять не могу, уже оформил один на квартиру для своей семьи. Что теперь будет с мамой? Кто с ней станет тютюшкаться? Ума не приложу. Знаете, с кем вам обязательно надо поговорить – с Ольгой – папиной племянницей, дочкой Милы. Мила знала всех приятелей отца. Они её обожали. Потом по жизни с отцом они разошлись, а Милу помнили и регулярно её навещали. Ольга их тоже всех знает и с теми, кто обосновался в Сартове, общается до сих пор. Она и отцу помогала как адвокат отыскать документы на землю под Монаховым прудом. Потом что-то обнаружила в его жизни такое, после чего тихо отошла от этого дела, ссылаясь на занятость.

– Как же он пробил в одиночку землю с Монаховым прудом? Оттяпать у города такой лакомый кусок, это, я вам скажу, иметь надо бо-о-льшой административный ресурс…

– Или безупречные документы и характер отца. Добиваться того, что с трудом даётся – кредо подполковника. Он – долдон. Долбил в одно место, пока не получилось эть-геть.

– Понял, спасибо. Вы, поможете с телефоном Ольги Лениной? Хотелось бы с личным, – попросил Исайчев. – Думаю, по общедоступному клиентскому номеру, дозвонюсь нескоро…

Сперанский-младший достал из кармана пиджака сотовый телефон и, секунду поколебавшись, набрал номер:

– С похорон Милы не виделись, – уточнил он, пока шла посылка вызова, а затем бодро и даже радостно заговорил:

– Олёшка, привет! Как жизнь не спрашиваю – представляю. Сам в кипятке варюсь… Я вот по какому поводу: здесь у меня в кабинете старший следователь по отцову делу хочет с тобой пообщаться. Ты как? – и выслушав ответ, передал Исайчеву трубку.

Трубка заговорила приятным женским голосом, с мелькающими начальственными нотками:

– Приветствую вас, Михаил Юрьевич! Прошу к себе послезавтра в девять тридцать, другого времени на этой неделе я не выберу. Как, подходит? Где моя контора знаете?

Исайчев утвердительно кивнул и, спохватившись, послал вдогонку:

– Да, да, конечно, я буду. Дорогу найду, – нажав отбой, Михаил с удивлением посмотрел на Сперанского, – разве вы назвали Ольге моё имя?

– Нет, – усмехнулся Олег Леонидович. – Не назвал… Но не удивлён. Ольга – отличный адвокат, кропотливый, въедливый. Что касается семьи, она всегда в курсе. А уж кто будет вести дело её дяди, Ольга точно знала раньше, чем вы его получили…

– Интересно, интересно…, – Михаил попытался вспомнить лицо адвоката Ольги Лениной. Наверняка видел её на процессах. – Она ведёт уголовные дела?

– Нет, – кратко ответил Сперанский. – Она специализируется по гражданским делам и делам неумелых автоводителей. Ну, что, ещё по кофейку?

– Нет, спасибо, – отрицательно покачал головой Михаил. – Надо успеть в усадьбу к вашей маме. Там беседует с домочадцами мой коллега. Хочу поучаствовать, – Исайчев подошёл к двери и, прежде чем её открыть, обернулся. Сперанский—младший не смотрел вслед уходящему сыщику, он отрешённо отгрызал ноготь на указательном пальце.