Если и существует область человеческой деятельности, в которой никто не смог превзойти Наполеона, то это умение управлять, то есть менеджмент. Прежде чем стать предметом теоретических исследований и методом, предназначенным для использования деловыми людьми любого уровня, менеджмент был философией предпринимателей, руководством для властей предержащих и наукой управления. И первым, кто освоил эту науку, был Наполеон. Однако, глядя на Наполеона, изображенного художником Гро на полотне «Бонапарт на мосту в Арколе», хранящемся в музее города Эпиналь, трудно поверить, что этот молодой человек, который лично поднимает в атаку своих солдат, – государственный руководитель, в чьих действиях уже тогда были заметны гибкость и проницательность. Вместе с этим он показал способность использовать любой удобный случай, претворять в жизнь любые амбициозные планы, неожиданно для всех находить новые силы, преодолевать немыслимое количество трудностей и испытаний.
Будучи лидером, способным принимать блестящие и единственно верные решения, Наполеон после некоторого раздумья сумел убедить свою команду, что «сомнение – враг великих дел». Многих своих будущих соратников Наполеон вывел из низов и поднял их до ранга высших государственных деятелей. Прежде всего он развивал в них профессиональные качества, утверждая, что «наибольшая из всех безнравственностей – это браться за дело, которое не умеешь делать». Его харизматический[5] стиль управления, сочетавший в себе лиризм и прагматизм, позволял ему стремительно двигаться вперед и с блеском выходить даже из весьма драматических ситуаций. Можно проанализировать этот процесс на примере событий под Ватерлоо. Это проигранное сражение вскрывает ряд ошибок управленческого характера. Например, одна из них – навязчивая идея Бонапарта сосредоточить всю власть в своих руках и в руках нескольких приближенных к нему министров и маршалов.
Каким образом Наполеон достиг высочайшего мастерства в управлении? Понять это гораздо интереснее, чем знать факты его личной и политической биографии. Вот где таится разгадка его невероятной судьбы. Почти ни одно из его деяний не было совершено без помощи – порой бескорыстной, порой расчетливой – других людей. Император и сам это понимал: «Человек – всего лишь человек. Его личные возможности ничего не значат, если обстоятельства и мнение людей не на его стороне»[6]. Как же этому маленькому корсиканцу, который опирался единственно на свои природные дарования и на небольшой личный опыт, удавалось заручиться поддержкой не только подчиненных, подчас даже против их воли, но также противников и создавать условия для осуществления самых дерзких амбициозных намерений? Анализ его порывов и размышлений, основанный на изучении только документальных источников эпохи самого Наполеона, позволит понять суть его стиля управления людьми и экономикой. Также интересно получить ответ на вопрос: в чем Наполеон, если рассматривать его фигуру не с точки зрения историка, а с точки зрения управленца, может служить положительным, а в чем – отрицательным примером?
Чтобы оценить его методы, в первую очередь необходимо предоставить слово самому Наполеону, поскольку, как говорил Бальзак, «часто одним-единственным предложением Наполеону удавалось обрисовать некоторые фазы своей жизни и периоды современной истории много успешнее, чем это делали до сих пор историки». Обратимся также к воспоминаниям его соратников. Матье Моле, министр юстиции, занимавший этот пост в 1813 году, вспоминал, что император «не был ни добрым, ни злым, ни справедливым, ни несправедливым, ни скупым, ни щедрым, ни жестоким, ни снисходительным. Он был сама политика». Конечно, нельзя оставить без внимания замечания противников Наполеона. Их оценки подчас очень убедительны, а их похвалы никак нельзя принять за лесть. Например, мадам де Сталь, которую Наполеон отправил в изгнание, соглашалась с тем, что «каждое слово Наполеона является доказательством того, что он чувствует окружающую его среду, как охотник добычу».
Но не стоит забывать, что Наполеон чересчур приспосабливал свои действия к требованиям обстоятельств и это мешало ему выработать стройную систему принципов руководства. Презирая философствования, являвшиеся, по его мнению, «туманной метафизикой, основной задачей которой было во что бы то ни стало выискать первопричины, чтобы затем на их основе построить правовую систему для народа», Наполеон придумал в насмешку над такими учеными слово «идеолог». Прежде всего он был человеком действия: «Когда начинаешь привыкать делать свое дело, появляется презрение ко всем этим теориям, и ты пользуешься ими просто как топограф картой, не для того, чтобы идти по прямой, а для того, чтобы двигаться в нужном направлении». Впрочем, эти блестящие мысли часто рождались в какой-то момент под влиянием определенных обстоятельств и произносились императором, чтобы сослужить ему службу именно в этот конкретный момент. Так, за два дня до сражения под Йеной[7] он заявлял: «Солдаты, не надо бояться смерти. Когда нет страха перед ней, она уходит в лагерь противника». Сознавая уникальность отпущенных ему способностей, Наполеон предостерегал своего пасынка Евгения де Богарне от соблазна подражания: «Не допускай риторики в разговорах с солдатами. С ними одно слово, сказанное точно и по существу, попадает прямо в цель». У Наполеона всегда было много неотложных дел, поэтому ему был присущ трезвый взгляд на вещи, а самое главное – дерзость. Он часто заявлял своим собеседникам: «Я прекрасно понимаю ваши желания: вы хотите достичь своей цели, что ж, займемся непосредственно этим вопросом». Если одни высказывания, которые рождались у него ежедневно, он формулировал для пояснения своих приказов, то другая и значительная их часть предназначалась для оправдания его действий или умаления совершенных им ошибок и промахов: «Тот, кто имеет слишком большую власть, рискует умереть от несварения желудка». Этой фразой уже свергнутый к тому моменту император хотел сказать, что ошибки и слабые места его управления, которые государственный аппарат не смог «переварить», стали одной из причин падения созданной им империи. Более определенное признание Наполеон сделал на острове Святой Елены: «Когда я перебираю в памяти совершенные мною ошибки, которые открыли союзникам дорогу в Париж, я мучаюсь угрызениями совести».
Наполеон был не единственным, кто слишком поздно осознал, насколько хрупка оказалась безграничная власть. Расценивая войну как «акушерку истории», Гегель считал, что Высший Разум раскрывает свою волю, посылая великих людей на завоевание мира. Гегель увидел в системе Наполеона не только орудие, защищающее интересы императора, но и трамплин, благодаря которому либеральные идеи, рожденные Просвещением и Революцией, распространились по всей Европе. Он назвал это явление «коварством Разума». В 1806 году, на следующий день после разгрома прусской армии, Гегель даже не побоялся написать одному своему другу: «Я видел императора, эту душу нашего мира. Он выезжал из города осматривать местность. Поистине необыкновенное ощущение – видеть такого человека, который, сосредоточенно обдумывая какую-то свою мысль, вскакивает на лошадь, подчиняя ее своей воле точно так же, как подчиняет себе весь мир». Слог Гегеля становится гораздо менее восторженным, когда он говорит о неудачах Великой армии в Испании, называя их «бессилием победы». Впоследствии Гегель подкорректирует свою мысль утверждением о том, что наступает момент, когда ветер Истории уносит великих людей, «исполнивших свое предназначение». Если отбросить философские рассуждения, то замечание о «бессилии победы» тем более интересно, что Наполеон, по словам Бальзака, обладал «властью самой прекрасной, самой централизованной, самой активной и самой горькой из всех».
К началу Великой французской революции по отношению к своим основным странам-соперницам Франция занимала первое место в Европе по количеству населения. Тогда в ней проживали около 37 миллионов человек, что составляло 15 % европейского населения. В других странах демографическое положение было следующим: в России проживали 30 миллионов человек, в Габсбургской империи – 24 миллиона, в Великобритании – 16 миллионов и в Пруссии – 9 миллионов человек. Для сравнения скажем, что в 1787 году, когда велась работа над подготовкой Конституции Соединенных Штатов Америки, в тринадцати колониях, из которых состояло на тот период государство, проживали только 3,5 миллиона жителей. В конце XVIII – начале XIX века сильный демографический рост переживал Лондон, он стал первым крупным промышленным центром, население которого достигло миллиона жителей. В то же самое время в России лишь 4 % населения проживали в городах.
Помимо значительных человеческих ресурсов революционная Франция обладала и другим весьма существенным преимуществом – на ее стороне были симпатии всего либерально мыслящего высшего света Европы. Во главе самых влиятельных европейских стран стояла аристократия, чаще всего франко-говорящая. За этим почти всегда просматривалось франкофильство, что, однако, не мешало им ненавидеть Французскую республику и революционный пыл ее деятелей. Небольшая историческая справка: во время битвы под Ватерлоо, поставившей точку в наполеоновской эпопее, сообщения, которыми обменивались английский генерал Веллингтон и прусский генерал-фельдмаршал Блюхер, писались на французском языке.
Разъедаемая глубокими политическими противоречиями, молодая Французская республика после 1789 года очень скоро показала свою полную беспомощность перед разрухой, в которой оказалась страна. Созданный исполнительный комитет, подчиненный Директории[8], не имел ни желания, ни сил принимать какие-то действенные меры для разрешения экономических и социальных проблем. Инфляция набрала такую безумную скорость, что в 1796 году все монеты и ассигнации обесценились полностью и были изъяты из обращения. Программы капиталовложений были заморожены, развитием и поддержанием инфраструктуры никто больше не занимался, а государственный долг вырос непомерно. В приграничных районах готовы были вспыхнуть военные конфликты. На дорогах Франции было небезопасно, что не способствовало оживлению пришедшей в полный упадок торговли.
Наибольшую выгоду от революции получили нувориши, которые обогатились за счет спекуляций и многочисленных сделок сомнительного характера. Городская беднота – санкюлоты – были забыты этой революцией, хотя именно они неоднократно приходили ей на выручку. Под давлением нескольких могущественных и влиятельных групп Директория отменила закон максимума[9], который гарантировал стабильную цену на хлеб. Этот шаг обогатил торговцев-перекупщиков, но еще более усугубил бедственное положение потребителей-покупателей. Рост безработицы и обнищание народных масс вызвали потерю доверия населения ко всему и ко всем. Армия, состоявшая из вооруженных горожан, оставалась последним оплотом Республики, который мог обеспечить безопасность существующего режима. Этот меритократический[10] институт, с благословения Директории управляя волнами народного воодушевления, придерживался стратегии упреждения, а именно – пропагандировал стремительный рост интернациональных настроений.
В это время Голландия, и особенно Англия, начинает создавать коалиции против Франции. В конце XVIII века именно этим двум странам принадлежали самый сильный торговый флот и самая обширная география торговли. Отсюда – значительный рост доходов судовладельцев, особенно английских, придерживающихся глобальной стратегии торговли. Во Франции с 1796 года революционеры пытаются воспротивиться засилью товаров английского происхождения, установив на них завышенную пошлину. Но на самом деле эти меры не оказали почти никакого влияния на британскую экономику, тогда как объем внешней торговли самой Франции в период с 1787 по 1799 год снизился примерно на 45 %. Франция и в техническом отношении оказалась значительно слабее Англии, в которой в 1780-х годах произошла индустриальная революция (а в сельском хозяйстве еще раньше!). В 1776 году в Англии была проложена первая железная дорога. В середине 1780-х годов англичане Эдмунд Картрайт и Джеймс Уатт сконструировали ткацкий станок и паровую машину. Эти изобретения обеспечили Британской империи значительное превосходство в промышленном производстве перед другими странами.
1797 год для Франции был периодом относительного спокойствия. Чтобы пополнить государственную казну, Директория ввела индексируемый налог для домовладельцев, исчисляемый в зависимости от количества дверей и окон, выходящих на улицу. Выборы в органы законодательной власти систематически отменялись – при помощи такой тактики директора пытались удержаться у власти. Сельские жители из-за ссор и интриг в рядах «парижского правительства» прекратили поставки продовольствия и военного обмундирования. В то время лишь треть жителей Франции говорили и читали на французском языке, остальная часть населения по-прежнему объяснялась на многочисленных местных диалектах.
В 1799 году военная ситуация в очередной раз обострилась. Новая коалиция, в которую входили Англия, Австрия, Россия и Неаполитанское королевство, нанесла несколько чувствительных поражений французской армии. В это время Бонапарт успешно завершил египетскую кампанию. Оценив шансы на подчинение себе всей Франции, он решает тайно покинуть свою армию и вернуться в метрополию. 9 октября он появился во Фрежюсе[11], где его встречали как избавителя от бед, посланного самим Провидением. Месяцем позже Наполеон, оказавшийся в нужном месте в нужное время, возглавил государственный переворот 18 брюмера (7 ноября), в результате которого власть Директории была уничтожена. 15 декабря был учрежден консулат[12].
О проекте
О подписке