Глава шестая
Разговор с каленым железом

К вечеру, отдохнув и намиловавшись с женой, Евпатий воспрял духом и был снова готов на великие дела. Время было еще не позднее, и он решил лично переговорить с пленниками, попытаться что-нибудь выведать еще до завтрашнего разговора с князем. Евпатий надеялся добыть важную тайну, если повезет, и преподнести ее рязанскому князю в оправдание своего набега на пограничное селение лесных жителей собственного княжества. Хотя и не чувствовал за собой никакой вины, даже наоборот, причин для того было более чем достаточно. Одни пленные татары, с коими войны еще не было, чего стоили. Не говоря уже о разрытых схронах с оружием для будущей смуты.

В общем, Коловрат был уверен, что, как правая рука воеводы и человек государственный, он поступил верно. Обнаружил и пресек смуту в зародыше, за это князь его только похвалить должен. «Хотя, – по зрелом размышлении решил боярин, – всю смуту я, конечно, не повывел. Только обнаружил, да и то случай помог. Для порядка в эти гнилые места надо бы еще разок наведаться, да с хорошим войском, чтобы прошерстить всю округу. Неизвестно, сколько там еще таких схронов осталось да деревень, готовых татар поддержать и нас на ножи поднять в случае вторжения. Вот об этом и надо для начала со старостой и дружком его степным переговорить. Но не здесь».

Евпатий решил не пугать жену лишний раз – вдруг собеседник слишком громко беседовать начнет, еще дите напугает – и провести разговор в кузнице, где имелись для того все необходимые приготовления. А потому велел слугам по-тихому разыскать Ратишу и прибыть на боярский двор с десятком воинов для надежности. А приказчикам наказал ехать немедля в кузню да освободить ее на весь остатний вечер от работ всяких.

– Скажи, чтобы Храбр с подмастерьями до утра домой шли, отдыхать, – благо работы у них сейчас не много. Но за потерянное время все равно плату им дай. А Кузьма один пусть меня ждет, помощь его потребуется.

– Так за что же им платить, – попытался было возразить Захар, – ежели они все равно дурака валять будут. Лишних денег у нас нет.

– Не жмись, – приказал боярин, – сказано заплатить, значит плати. Хотя бы по-среднему. Тут дела государственные, а это важнее прибытка.

Приказчик поворчал немного, но отправился выполнять приказание. А когда прибыл Ратиша с дружинниками, то боярин уже был готов к отъезду. Одет как положено в городе – надел рубаху дорогую и штаны, расшитые золотом, на ногах сапоги сменил на другие, короткие из коричневой кожи, да ферязь сверху натянул с рукавами, как у всех бояр, необъятными. Шапку богатую с мехом на голову – осень уже, прохладой тянуло по вечерам. Да подпоясался поясом раззолоченным, где на пряжке красовались изумруды. Оружие брать не стал. Только из похода, да охраны хватало. И вместе с Ратишей, осторожно ступая по лестнице вниз мимо спальни, чтобы ни одна ступенька не скрипнула, вышел на улицу. А там обогнул терем и тише мыши пробрался в холодную.

– Всех брать? – деловито осведомился начальник охраны, посветив себе факелом, чтобы разглядеть прикованных к столбам пленников в подземелье с таким низким потолком, что рослым воинам приходилось сгибаться почти вдвое.

– Нет, – решил боярин, – бери вот этого, с распухшей рожей. И еще вон того татарина, что на нас злобно смотрит из угла. Остальных пока здесь оставь, позже с ними пообщаемся.

Упиравшихся пленников – что почуяли неладное – приголубили парой ударов, чтобы стали помягче, отцепили от столбов и, опять связав им ноги, поволокли на телегу, что уже ждала у ворот. Бросив как мешки с соломой, повезли в кузню, стоявшую на отшибе.

Ехали по тряской дороге быстро, ничуть не заботясь об удобстве пленников. Оставив позади Спасские ворота, скоро оказались в Столичном городе, с мастерскими и лавками ремесленников, кое-где в которых еще шла торговля или другая рабочая суета. На развилке улиц свернули налево, к Исадским воротам, и вскоре достигли края большого оврага. Этот овраг проходил сквозь пустую городскую землю огромной трещиной, а дальний его конец упирался в крепостную стену. Здесь к нему выходили задние дворы многих рабочих строений, в том числе и кузнечные цеха рязанского боярина. Почти из каждого валил дым вперемешку с паром, но людей вокруг в этот час видно почти не было. Уже смеркалось, когда телега с пленниками и охраной, скрипнув колесами, остановилась рядом с кузницей.

– Прибыли, – доложил Ратиша, останавливаясь. – Куда их?

– А вон, кузнеца видишь, – указал Евпатий на здоровенного чумазого мужика в кожаном фартуке, с ручищами как у заправского лешего, что вышел им навстречу из ворот. – Вот ему отдай. Он знает, куда.

Подъехав чуть ближе, Евпатий приветствовал и кузнеца.

– Будь здрав, Кузьма, – проговорил Коловрат, почти с наслаждением вдохнув дымно-смоляные запахи кузницы.

– И тебе, боярин, не хворать, – осклабился кузнец, вытирая закопченные руки о фартук, – приказчик твой внутри дожидается.

– Принимай дорогих гостей, – сообщил Евпатий, как бы невзначай оглянувшись по сторонам, но лишних наблюдателей не заметил, – да определи их на постой. Говорить будем.

– Это можно, – ничуть не смутился Кузьма, беря под руки вместе с дружинником первого пленника, которым оказался староста из лесной деревни. – Захар предупредил. У меня уже все готово.

Кузнец с помощниками затащил пленника вглубь пустой кузни. На пороге их повстречал и сам Захар, молча застывший у стены. Не обращая на него внимания, кузнец поволок пленника туда, где в углу стояла конструкция, похожая на два мощных деревянных столба с поперечной перекладиной, или скорее барабаном, на которой была намотана цепь. Сбоку от барабана виднелась ручка, как у колодца, а длинная цепь тянулась вверх к кованой металлической петле, вделанной в потолок наподобие блока, и через нее уже свешивалась вниз почти до самого пола. На конце петли имелся острый крюк, при виде которого староста из лесной деревни задрожал.

– Ироды, – прохрипел он, задергавшись в руках своих конвоиров, – что творите?

Кузнец и охранник, не обращая внимания на его стоны, развернули старосту спиной, сорвали с него рубашку, оголив, и просунули крюк между ладоней, связанных ремнем. Затем Кузьма слегка провернул ручку, и староста чуть приподнялся в воздух, повиснув над полом со связанными сзади руками. Его подъем сопровождался хрустом в суставах, отчего староста взвыл и стал поливать проклятиями боярина, рязанского князя и всех его прихвостней, хотя порой было трудно разобрать, что он говорит, из-за разбитого рта.

– Ну, слава богу, а то я думал, ты уж говорить никогда не сможешь, – удовлетворенно кивнул Евпатий, останавливаясь напротив, – боялся, что рот тебе совсем на сторону свернул, паскуда. Помогла, значит, мазь знахарская.

Коловрат приблизился на один шаг к дыбе и добавил:

– Ты мне собирался кишки выпустить и до сих пор еще жив. Так что можешь благодарить пока, что я тебя не сразу за ребро подвесил.

– А с этим что делать, Евпатий Львович? – уточнил Ратиша, кивнув на татарина, которого держали двое дружинников.

– Этого к столбу привяжи пока. Вон туда, напротив, – приказал боярин, указав в сторону, где чуть поодаль стоял еще один столб, тоже с приспособлениями, но попроще. – Пусть смотрит и соображает, пока до него очередь дойдет.

Когда ратники заломили татарину руки вверх, он попытался вырваться, но не смог и в бессильной злобе лишь плюнул одному из них в лицо. В ответ ратник приложил его головой об столб, расквасив нос в кровь, а затем закончил дело, подвесив его на торчащий крюк за руки. Но цепи здесь не было, и над полом его никто пока не поднимал, поэтому пленник просто был прикреплен к столбу со связанными руками и ногами.

– Эй, полегче с ним, – нехотя приказал Евпатий, – пригодится еще.

Временно позабыв о татарине, боярин велел принести кузнецу раскаленный прут. Кузьма неспешно дошел до мехов, устроенных в десяти шагах. В них давно уже полыхал огонь, в глубине потрескивали угли, а на краю лежала раскаленная заготовка. Надев рукавицы, Кузьма вытащил прут из огня и медленно вернулся к пленнику с дымящимся железом.

– Начинай, – сделав знак Захару, Ратише и всем дружинникам выйти на улицу, приказал боярин, не задав еще ни одного вопроса пленнику.

Кузнец осторожно ткнул качавшегося на цепи старосту каленым железом под ребра. Металл с шипением вошел в плоть, а староста издал дикий вопль, разнесшийся по кузнице, и завертелся из стороны в сторону, словно хотел соскочить с крюка.

– А теперь давай говорить, Евсей, – стал серьезным боярин, – давно ли с татарами стал дружить? Что они тебе обещали за помощь против князя рязанского? Много ли вас таких в лесу?

– Ненавижу тебя, собака! – заорал Евсей. – Всех вас, рязанцев, ненавижу.

– Чем же тебе так рязанцы не угодили? – уточнил Евпатий.

– Вы отца моего убили. До вас мы свободно в лесу жили, вольно, а теперь дань должны платить князю.

– Тут уж ничего не поделать, – пожал плечами боярин, – на то воля князя. Все платят. А ты думал, чудак-человек, что татары с тебя дань брать не будут? Что они тебе обещали?

Но Евсей вдруг замолчал, перехватив взгляд татарина, болтавшегося на столбе напротив. Заметив это, Коловрат подал знак Кузьме, и тот повторил внушение, проведя раскаленным прутом по ребрам еще раз, но подольше. Евсей дернулся так, что чуть не вывернул себе суставы в плечах, и вновь заорал благим матом.

– Иркен сказал, что если мы им поможем, то будем свободно жить! – зашептал староста. – Дань платить никому не будем.

– А ты и поверил? – усмехнулся Коловрат, бросив взгляд на татарина, который отвернулся в сторону, сжав зубы. – Да они с тебя первого три шкуры драть будут, опосля того, как ты своих предашь. Они вас, дураков, используют, а потом в рабов обратят, или воевать заставят дальше с такими же русичами, как вы. И закончится твоя вольная жизнь. Вспоминать еще будешь, как при князе жил. Небо с овчинку покажется^[2].

Евпатий сделал пару шагов в задумчивости возле дыбы и вернулся на прежнее место, словно соображая что-то.

– А друга твоего степного, значит, Иркен, зовут? Хорошо. А как он с тобой разговаривал? Ты по-татарски говорить в лесах научился или он по-нашенски знает?

– Он по-нашенски говорит, – выдавил из себя староста, на ребрах которого уже запеклась кровь. – Мне до встречи с ним было незачем их разговор понимать. Он сам к нам пробрался и завел разговор о свободе от князя рязанского, которую нам хан даст, если поддержим его, когда придет.

За спиной Коловрата на соседнем столбе послышались проклятия на татарском языке. Иркен, похоже, отлично понимал, о чем беседуют боярин и его знакомец.