3

«Безопасно».

«Совершенно безопасно».

Икар знал своего брата очень хорошо, слишком хорошо, почти как себя. Дважды повторенное очевидное, не подвергавшееся прежде сомнению и не вызывавшее вопросов, звучит как обман, трижды – как заклинание, когда хочется обмануть заодно и себя, и реальность. Иван повторил слово «безопасно» два раза. Икар поёрзал в кресле, нащупывая какую-нибудь регулировку сиденья, делавшее его положение более горизонтальным. Снаружи, на фоне серых домов привычно мелькали разноцветные такси, жужжа словно испорченный вентилятор. Регулировка нашлась, и Икар откинулся на спину, перед глазами возникло рыжее небо Хити, гаснущее перед заходом Аури. Ему всегда казалось, что это небо похоже на огромную голову, из которой растут волосы. Местами заросшую домами, а местами почти лысую – там были прекрасные, и недоступные ему «свободные пространства».

Эти дома-волосы, как нити, тянувшиеся не то вверх, не то вниз, каким-то странным образом напомнили ему одну из картин – «Бомбы в раю» – из разбитого, но еще живого металлического неба люди сыпались вниз, словно капли воды падали в пустой черный космос, и разлетались по нему, превращаясь в яркие, разноцветные звёздочки. Знатоки утверждали, что если эту картину повернуть определённым образом, правда неизвестно каким, то можно увидеть «лицо Бога». Икар много раз смотрел на картину, мысленно вращая её и так, и эдак, и надеясь уловить это лицо складывая звёзды в рисунки созвездий, или выслеживая его очертания в трещинах неба, и представляя при этом какого-то неуловимого «Бога» определённо похожим на упитанного доброго старичка с большой белой бородой. Хотя почему старик?.. почему с бородой?.. Странное у картины было название, и где же он ее видел? В «Злом Котэ», ну да, да. Где всё время играла «фаату» и приятно пахло цветами – уютное сочетание – мягкая тоскливая музыка, песни об утраченном мире, о невозможности его нового обретения, и запах цветов, которых никто никогда не видел. Последний раз они были в этом баре вдвоём с Иваном. Сидели за столиком и долго молчали, ведь с кем еще так помолчишь, как не с родным братом. Это была их последняя встреча. Недавно, кажется, и, кажется, давно. В тишине перед его взрывом. В зале без картин Луйдака, которых Икар побаивался. Им принесли стакан с водой в качестве аперитива, Икар брезгливо отодвинул стекляшку в сторону:

– Как на работе? – спросил он, вздыхая.

Это была странная традиция у выходцев с Энджи – угощать гостя стаканом воды, простой питьевой водой в стеклянном стакане.

– Не жалуюсь, – ответил Иван.

– Все так же курьером?

– Да, – ответил брат. – Ты?

Икар улыбнулся, потирая сухой нос:

– Иногда мне кажется, что я работаю трофеем.

– Как это?

– Стою, молчу, рядом другие стоят, тоже молчат. Все разные. Иногда ходим по кругу. Стоять вроде надо для перевода, но перевод случается… ну, последний раз… очень давно было.

– А что они там делают вообще?

– Ну, сидят на своих горках, трещат о чём-то. В прошлый раз обсуждали что заказать на ужин, сынгуари одного из друзей… хотя слово «друг» тут не самый точный перевод…

– Сынгуари?

– Да, это элемент лицевой одежды, прикрывает мандибулы.

– Гадость.

– Да.

– Гадость!

– Привыкаешь.

– И все?

– Еще про то, кто как приподнял усики при обсуждении, в какую сторону повернулся, сколько раз мигнул, что всё это значит, и как с этим быть.

– И что всё это значит? – поинтересовался Иван, рассматривая пену в стакане, который ему принесли.

– Да всё что угодно, я понятия не имею, они и сами, кажется, не знают.

– Фигня какая-то, – выразил мнение Иван. – И че там, совсем ничего интересного?

– Ну… – Икар задумался, щурясь на желтую лампу на стене, – задвинулись недавно на тему пожирателей. Ну это знаешь, наверное, те, которые последними прибыли.

– И что, реально последними или это всё вранье?

– Реально последними, после них пока никого.

– И что с ними?

– С ними все хорошо, но Сантьяго загнался по поводу какого-то объекта, я не смог понять, что именно за объект. Они называли его «точкой», хотя это неточный перевод, у них такого знака нет в пунктуации, по смыслу самое близкое… м-м-м… слово означает… м-м-м… завершение… короче этот Сантьяго возбудился страшно, ни разу не видел его в таком состоянии.

– Обычно вялый твой таракан, да?

– Таракан… – усмехнулся Икар, – вообще они нормальные ребята, очень вежливые и даже… деликатные.

– Да, очень. Деликатные, – брат передразнил Икара. – С нами они тоже очень деликатно обошлись.

– С кем с нами? – осторожно спросил Икар, поднимая глаза на брата.

– С тобой, со мной, с отцом, с Энджи, с людьми.

– Мы же победили, – нерешительно произнес Икар.

Иван посмотрел на него так, словно брат произнёс какую-то глупость, Икар опустил глаза, слегка розовея.

– Победили, да. Когда ты последний раз с отцом общался?

Икар покраснел, не ответил.

– Он бы рассказал. Как мы победили.

– А ты когда? – вызывающе бросил Икар, рассчитывая, как ему казалось, на то, что Иван начнёт оправдываться и вилять, и тогда его собственная растерянность станет менее заметной. Но брат вилять не стал.

– Не помню.

Икар удивился, растерялся.

– А что? Плохо это, но если честно, я его немного побаиваюсь… ну не его самого, а то, кем он стал, каким…

– Чем.

– А?

– Чем он стал.

– А, да, и это тоже.

Икар снова заглянул в лицо брата, на этот раз с укором. Тот заметил и, словно извиняясь, улыбнулся, качая головой.

– Плохо это. Как он там? Я не знаю, ты не знаешь, зато про какие-то срангуари своего таракана ты отлично в курсе.

– Сынгуари, – поправил Икар.

– Я так и сказал, – буркнул Иван, забираясь носом в стакан. – Давить их надо было. Сильнее, сильнее давить.

– А раздавили вас! – неожиданно донеслось из-за ширмы, отделявшей их столик от соседнего, – Надутых червяков с манией величия и убогим оружием! Гху!

Другие голоса его поддержали, за ширмой одобрительно загудели, гху, гху, причем нарочито громко, чтобы их услышали наверняка. Гху, гху, гху – характерный хык местных мулатов, чудовищной и унизительной смеси человека с аборигенами.

Иван встал и отправился за ширму. Рука его потянулась к бедру, и за ней непроизвольно последовал взгляд Икара и наткнулся там на что-то черное, сверкнувшее мрачным металлическом изгибом под случайно приподнявшимся краем рубашки. Ткань словно ухмыльнулась, обнажив стальные крепкие зубы.

Икар сразу понял, это оружие. Как и всякий, наверное, кто родился и вырос на Энджи. Потому что это было то самое оружие, оттуда, с Энджи. Их оружие.

За ширмой раздался сухой металлический щелчок, оборвал гхукание, и спокойный голос брата произнёс:

– Повтори, мразь.

Затем тишина, совершенная, абсолютная тишина, хотя, возможно она лишь показалась Икару, потому что рядом бубнил и дёргался экран, а вокруг мерцали другие ширмы, закрывавшие другие соседние столики, за которыми шла какая-то другая, далеко не бесшумная жизнь. Но ему в тот момент показалось, что всё замерло. Стихло, затаилось в испуге и ожидании оглушительного хлопка. Икар как будто почувствовал даже и запах. Масло, порох. Такой часто шел от дедушки, от его рук и одежды. Запах войны, опасности, разрушения, и бессильного отчаяния, и нехорошего, ненужного будущего.

Тишина за ширмой. Брат вернулся, сел за столик, поправляя одежду, поднёс к губам стакан, сделал глоток и произнес:

– Ни разу не встречал ни одного живого мпода. Всякой мрази сколько угодно. А мподов ни разу, – отхлебнул еще и поставил на стол. – Они вообще существуют или это выдумки какого-нибудь дурацкого местного Новостэ, чтобы держать нас всех за идиотов?

Икар разлепил рот, и будто не своим голосом ответил:

– Я видел, кгхэ-э-эм… они настоящие.

– Значит, не все потеряно.

Стол перед ними неожиданно окрасился синим, и от него потянуло холодом.

– Настучали гады, – ухмыльнулся Иван. – Ну пойдем, раз так.

К изменившемуся в цвете столу мгновенно прилипли их недопитые стаканы и все остальное, что лежало на нем за исключением личных вещей.

– Вот и посидели, – произнёс Икар.

Оба встали и направились к причалу. Иван бросил взгляд на число, горевшее на выходе из бара, номер эшелона.

– Ого, а я и забыл. Чувствую, тяжело так дышится. Пятьсот девятнадцать, ты видал?

Икар пробубнил что-то в ответ, мол, сколько раз здесь были, и ничего. У самого причала Иван неожиданно погрустнел, плечи его словно сложились, он будто вспомнил что-то, увидев развернувшийся перед ними город. И тогда он сказал, но как-то неуверенно, словно не декларировал очередную мудрость, добытую чьим-то чужим опытом, а уговаривал сам себя, утешал или оправдывался:

– Жизнь – это не те дни, которые мы прожили, а те, которые запомнились.¹

Без всякого сомнения, этот день запомнился Икару: этот ненужный рассказ о работе; укоряющий образ отца в памяти; мерзкое гхукание за ширмой; тишина – эта маленькая, но приятная победка; странные сожаления брата, его молчаливое порицание, и, конечно, загадочное оружие, блеснувшее у него под рубашкой, так легко успокоившее мулатов.

Вспоминая это, Икар задумался над тем, не была ли просьба брата чем-то большим, чем просьба? Не было ли в ней какого-нибудь двойного дна, о котором тот не сообщил из опасений спугнуть помощника?

Икар снова поёрзал в кресле. Успокаивало то, что это было не в первый раз, когда брат просил ему помочь, передать что-нибудь кому-нибудь где-нибудь. При этом обычно Икар понятия не имел, что и кому надо было передать. Это было неинтересно, город везде одинаковый. Везде, где ему разрешено было находиться. Даже та область, куда он ездил работать, отличалась несущественно.

Тем не менее, у Ивана имелось оружие, и это было странно. Зачем?

Серый город рябило от дронов. Серое небо с оранжевыми перьями, подсвеченными невидимым закатом. Икар закрыл глаза. Если брат сказал «безопасно», значит так и есть.

Дрон добрался до нужного дома, вошел в вертикальный канал и устремился вниз. Перед глазами Икара задергались цифры, лохматые мподские кривые черточки, похожие на слетевшихся мух. От лёгкой невесомости зачесалось в груди.

Квартира Ивана размещалась на сто пятьдесят третьем эшелоне и располагалась в доме несравнимо более шикарном, чем у Икара. Все в ней было просторней, и даже стены казались не такими круглыми. Брат держал их пустыми. Но самое крутое, чему Икар завидовал особенно – это вызывающе, бескомпромиссно ровный пол. Высокие потолки позволяли сделать в комнатах настил, который не только избавлял полы от неровностей, но и позволял использовать образовавшиеся под ним пустоты в качестве дополнительных хранилищ. Кроме этого, у Ивана была огромная устойчивая кровать, фантастически мягкий красный диван и широкие, крепкие столы. Один на кухне тёмный, второй светлый в кабинете.

Как раз под одним их этих столов, блестящим от расположенного рядом окна, и размещался предмет, который по просьбе Ивана необходимо было переправить получателю. Причем сделав это непременно лично. Икар остановился рядом – полиморфная коробка. Как все прочие такие коробки, она приобретала характер того места, в котором находилась. Под строгим кабинетным столом брата она выглядела небольшим и бесхитростным кубиком черного цвета.