3. Калеб

Калеб Эдвардс жил в маленьком городке Лейктаун, в двух километрах от Большого Залива, где на диких песчаных пляжах ещё встречались чудаковатые барригоны. Не знаю как сейчас, но раньше здесь проживало около сорока тысяч человек. В таких провинциальных уголках редко случается что–нибудь выдающееся. Обычный среднестатистический муравейник: люди рождались, учились, становились бухгалтерами или дантистами, как Калеб; потом, если возникало желание, создавали семьи, растили новых благодарных судьбе жителей и в конце концов, ни о чём особо не сожалея, мирно покидали этот мир, окружённые заботой девушек–волонтёров в приюте, расположенном в конце Питтсбург Авеню на скалистом берегу с видами на закат. При этом у каждого была своя тайна, никем не понятая да и предназначенная для других целей. В этой тайне и состояла вся утончённая прелесть такой захолустной жизни; эта видимая обыденность выплёвывала, как шелуху, тех, кто рвался покорять столичные небоскрёбы; в этой умеренности призраками проносились те, кто, не помышляя войти в историю, удерживал на плечах, подобно Атланту, хрупкий человеческий мир. Калебу был по душе аромат этого городка.

Он стоял у окна, залитый восходящим солнцем. На лице его застыла улыбка, которая стороннему наблюдателю могла показаться весьма странной. Но искушённые люди предположили бы, что этот парень, скорее всего, влюблён. И они бы не ошиблись. В закоулках его разума песней звучало слово «Принцесса». Это было название отеля, километрах в трёх к юго–западу от его дома. «Принцесса» – лучше и не опишешь ту цель, ради которой он стал тайным членом клуба «13». Как именно он вышел на сайт отеля и как с его страницы попал на портал клуба, Калеб уже не помнил. За неделю до этого он расстался со своей девушкой, с которой дружил все годы своей учёбы в медицинской академии. Они даже планировали скорую свадьбу, как это и водится обыкновенно в Лейктауне. Но девушка повела себя весьма странно – сначала оттягивала помолвку, потом и вовсе выразила сомнения по поводу их возможного союза. С каждым днём она делалась всё холоднее. Их встречи случались реже, пока окончательно не оборвались после её неожиданного звонка. Тысячу раз извинившись, она сообщила, что переехала в другой город, и что теперь у неё новая жизнь и новый приятель. Сказать, что это было для Калеба больно – не сказать ничего. Не в силах оставаться один, бессмысленно перебирая в памяти всё то лучшее, что совсем недавно сулило этой паре счастливый союз, он на несколько дней уехал к родителям. И не для того, чтобы выплакаться (о разлуке с девушкой он не сказал ни слова), а лишь затем, чтобы почувствовать на своём плече уверенную руку отца, а на лице своём бескорыстную материнскую любовь. По закону старого доброго Архимеда, тёплый воздух вытесняется вверх. Вот так и здесь – тепло родительского гнезда выветрило всю стужу из головы. Наверно, именно это душевное состояние – нечто среднее между почти ушедшей тревогой и ещё не до конца осознанным желанием новизны – и привело его на вышеупомянутый сайт. Это было что–то вроде знакомств. Среди ищущих себе пару по переписке были и синты. Пары подбирались по характеру ответов на тринадцать вопросов. Калебу досталась она. Ли.

Они общались почти месяц. Каждый день помногу часов. А однажды Калеб просидел до утра, забывшись сном только перед самой работой. В далёкие планы его входило заняться исключительно частной практикой, но пока, за неимением достаточных средств, приходилось работать, что называется, «на дядю» в государственной клинике для ветеранов. В конце концов непреодолимое желание встретиться с Ли в реальной жизни заставило его совершить эту роковую ошибку. Когда он предложил это Ли и спросил, каким образом можно это осуществить, она пропала на два дня. Эти два дня он провёл словно в бреду, то ругая себя за эту глупость, то воспламеняя сердце чем–то уже походившим на любовь. Но на третий день Ли вышла на связь и попросила Калеба подойти к «Принцессе» и сказать синту–портье при входе кодовое слово «тринадцать». Так он и сделал. На что портье, подумав секунд пять, протянул ему карточку, которая останавливала лифт на тринадцатом этаже. Единственный в Лейктауне отель и немногочисленные высотки, имея физически тринадцатые этажи, старались делать их нежилыми, и лифты на этих этажах никогда не открывались. Но «несчастливый» этаж «Принцессы» был вполне себе функционирующим для избранных и доставлял им, вопреки суевериям, только радость и удовольствие. Это был не какой–то там банальный бордель. За последние десять лет в Конфедераци отношение к такого рода услугам полностью утратило негативный смысл, всё больше облекаясь в романтику солоновского диктериона. И «живые» девушки, и синты старого образца, нашедшие за стенами отеля надёжное для себя убежище, выбирали клиентов сами, как в последствии узнал Калеб. Псевдоинтеллектуальный подбор партнёра по анкете в основном и служил для того, чтобы выбирать могла только девушка. Сердце Калеба неистово колотилось в груди от предвкушения встречи с Ли. Но к этому чувству примешивался и страх. Страх попасть в тюремную Петлю, потому как «близкий контакт с синтом» в новом Кодексе значился как преступление NCS‑001300. А что? Петля оказалась настолько универсальной штукой, что не осталось, пожалуй, ни одной области социальной жизни, которой бы она не коснулась. Физических тюрем более не существовало; какие–то из них превратили в музеи, не особенно, правда, популярные у туристов; другие же переделали под больницы. Для преступника внутри Петли срок заключения ощущался вполне реальным. А для его родственников и друзей это занимало всего тринадцать часов. Ещё жертвы не успевали забыть про свои обиды или залечить раны, если преступление было тяжким, – а преступник уже к вечеру, как ни в чём не бывало, смотрел новости, попивая у себя в гостиной кальвадос. Было и так, что в новостях как раз говорили о его задержании, которое для него самого было уже событием туманной юности. Такое несоответствие между психическим состоянием отбывшего наказание преступника и не успевшей ещё опомниться жертвой вынудило власти пойти на создание специальной программы для реабилитации жертв преступлений. Собиралась специальная комиссия из психологов и юристов и, в случае необходимости, когда объект преступления не мог примириться со столь быстрым с точки зрения реального времени возвращением преступника, отправляла бедолагу в специальный экскурсионный тур сроком на один или два года в Петлю. Финансировалось это наполовину корпорациями, владеющими локациями Петли, и наполовину правительством Конфедерации. Для жертвы, разумеется, всё было бесплатно. Нда… Сами понимаете, что желающих стать «пострадавшими» стало куда больше, чем желающих провести несколько лет за стенами в дне сурка. «Си пи» (crime provocation), ставшее на пару лет чуть ли не повальным явлением, жёстко было пресечено. Статью о «провокации к совершению преступления» никто не отменял. Теперь преступник легко становился жертвой, и наоборот. Сотни уголовных дел, прогремевших по всей Конфедерации, охладили пыл любителей подобной халявы.

Конечно, клуб гарантировал полную анонимность и защиту от вездесущего ока спецслужб. Но всё же… Страх был не последним чувством, которое в тот день пережил Калеб. Студенческие будни вовсе не означали, что он был ботаником. В Академии имелась военная кафедра, так что на старших курсах выдался случай полгода побывать бригадным врачом, часто в полевых условиях и в ситуациях иногда даже опасных для жизни. Однажды пришлось оперировать командира в минуты, когда мало кто надеялся выжить при очередной вражеской контратаке. Калеб не любил оружие, не любил насилие ни в каком виде, и лишь поэтому, а вовсе не из боязни, как могли подумать его сокурсники, выбрал в итоге специализацию самого заурядного дантиста.

При близком общении Ли оказалась именно такой, какой он себе её и представлял. И даже более того: её чуть раскосые глаза оказались пронзительно зелёного цвета, так что при первой же встрече у него подкосились ноги. Наверняка Ли понимала всю силу такого контраста и умело пользовалась им, когда хотела сразить кавалера. Калеб ничего не знал о том, кем на самом деле была Ли. Он считал её синтом. Да и Ли не особенно желала раскрывать Калебу все свои тайны. После того разговора с боссом она сделала всё так, как было указано в записке. Пришлось покинуть Гонконг, свой дом, свою страну и обустроиться здесь, потому как угроза её жизни (а точнее, её личности) существовала серьёзная. Что–то она рассказывала Калебу о своём прошлом, делилась какими–то интересами и планами, которые имела на будущее, но сдерживала себя, чтобы не сказать больше, хотя сделать это с каждым днём подрывало всё сильнее. Они пили вино, курили, шутили и просто дурачились, как это бывает с теми, кто за долгие совместные вечера уже исчерпал лимит того, чего можно было ещё стесняться.

– Знаешь, – сказал Калеб, когда они допили по последнему бокалу «Барберы», – а ведь если бы не мой прапрадед, то я бы мог и не оказаться сейчас здесь.

– Это как? – промолвила Ли, пытаясь по виду Калеба угадать, шутка это сейчас с его стороны или уже настоящая история.

– Нет, кроме шуток. У нас в семье сохранилось много его писем, которые он писал моей прапрабабке в ту пору, когда они были в разлуке. Он у меня военным медиком до самой смерти служил. Да и в поэзии был силён. Я часто читал их, когда гостил у родителей. И вот одно запомнилось мне. Там он размышлял о природе числа 13. Интересно так размышлял. И даже подумывал организовать некий клуб «13», чтобы бороться с предрассудками, касающимися этого числа. Прапрабабка, конечно, всячески его отговаривала. Суеверная была. И вот когда на сайте я увидел приглашение, то первым делом и вспомнил о том письме и даже подумал, что, может, клуб этот всё же удалось организовать. Ну… Когда понял, что ошибся, то было уже поздно.

Они рассмеялись.

– Да в каком–то смысле, – заметила Ли, – этот этаж в меру своих возможностей борется с этим суеверием. Для Лейктауна это прям чудо. Никогда нигде не встречала пустующих тринадцатых этажей. Обычно их просто называют по–другому, к примеру там, 12B или уж сразу 14. А здесь в каждом доме все тринадцатые этажи пустые. Серьёзно все двинулись на этой теме. Откуда здесь такое?

– Да тут и домов–то выше двенадцатого этажа всего три штуки, включая этот отель. Так что не нагнета–а–й, – Калеб, изображая зомби, обнял Ли и потянулся зубами к её шее.