Во-вторых, элиты. Их Никита тоже больно пнул. Разделил обкомы, сокращает армию и генералитет. В верхах растет раздражение. Чуть не начали ядерную войну с США («свозили ракеты на Кубу и обратно»), рассорились с Китаем (личный конфликт Хрущева и Мао), разругались вдрызг с интеллигенцией (матерные эскапады в Манеже против скульпторов и художников) – и все ради чего? При этом удивительно, но сама творческая жизнь в стране на подъеме. Снимаются фильмы-шедевры, пишутся гениальные романы и песни. Эффект «оттепели»? Но «оттепель» объективно заканчивается, если уже не закончилась. Через год на Саматлоре забьет первый, самый мощный фонтан нефти. Откроется новая углеводородная сокровищница Сибири. Разумеется, на Западе узнают и о нефти, и о газе. Узнают и поставят в уме галочку. Ведь углеводороды – это кровь мировой экономики. А капиталисты-вампиры любят кровушку. Очень любят.

– Русин, тебе сколько полных лет? – Медсестра заполняла на меня карточку.

– Двадцать четыре.

– Так ты после армии?

– Точно, – я встал, прошелся по кабинету. Ничего не болело, голова прекратила кружиться. Кровь тоже не идет. Аккуратнее надо быть. Осмотрел белую рубашку с короткими рукавами, темные брюки. Вроде не закапал. Мое внимание привлекла необычная пряжка ремня. Скрещенные мечи. Подарок?

– В каких войсках служил? – Медсестра кокетливо поправила белокурую прядь, выбившуюся из-под шапочки.

– Пограничник.

Я присмотрелся к девушке. Ничего так, высокая и фигуристая. Белый приталенный халат подчеркивал все прелести женской фигуры. Грудь примерно третьего размера. Карие выразительные глаза. От моего взгляда девушка покраснела.

– Ты ведь Вика? – я напрягся, сделал мгновенный прокол в память Русина. Прошлый год, картошка, подмосковный колхоз, грязь, бараки… И мы, двадцатилетние лбы, убирающие плоды природы. А вечером поющие под гитару, употребляющие портвейн «Агдам» и кадрящие окрестный женский пол. Причем, судя по воспоминаниям Алексея, будущие журналисты пили так, будто у них имелась запасная печень. Парочку самых отвязаных судили на комсомольском собрании. Вроде бы привели в чувство. Потребляй, но не злоупотребляй!

– Да, я Вика, – девушка нахмурилась. – И да, ТА САМАЯ ВИКА!

Медсестра повысила голос, громко шлепнула печать. Чем это она так недовольна? Я еще раз кольнул память. И чуть не рассмеялся. История достойна включения в развлекательный роман. Главная проблема на картошке была одна – влюбленным парочкам негде было уединиться. На природе? Уже холодно. Идут дожди. Из жилых помещений – женский барак, мужской, столовая. Последняя закрывалась на ночь на огромный амбарный замок. Но была еще баня. В парной можно было вполне быстро устроить, как нас учили в армии, «скоротечный огневой контакт». Естественно, очередь на баню была расписана на неделю вперед. Тем более «парились» только вечером – днем работали, и работали без дураков. Тунеядцев в Советском Союзе не жалуют. Вика была прикреплена к нашему отряду в качестве фельдшера. Обработать мозоли, вылечить отравление… Сошлась с комсоргом курса, Колей Петровым. Отличником, спортсменом… Античный профиль, фигура культуриста, поет завораживающим баритоном под гитару – трудно устоять. Вот Вика и не устояла. После недолгого периода ухаживания крепость пала, и девушка пошла с ним в баню. И тут, как назло, в колхоз примчался декан. Ему доложили о моральном разложении студентов, и он решил, не надеясь на комсомол, лично вложить ума подотчетной молодежи.

Декан факультета журналистики в МГУ – фигура легендарная. Ян Заславский. Пережил нескольких генсеков страны и одного президента. Умный, талантливый… Но все его таланты не помогли в бане. Ян, еще будучи только исполняющим обязанности декана, одним наскоком ворвался в предбанник (кто-то настучал о месте «огневых контактов»), увидел разбросанные мужские и женские вещи, услышал характерные звуки. Схватил бюстгальтер, злорадно улыбнулся. Его улыбки я, естественно, не увидел в памяти Русина – это уже мое воображение дорисовало. Стал дергать закрытую дверь – кто-то умный прикрепил изнутри крючок.

– Дорогие мои! Пора открыть дверь и идти собирать чемоданы! После чего выметаться к чертям из лагеря!

В парной воцарилась тишина. Наконец через пять минут вышел голый парень. Это был Коля Петров. Плотно прикрыл дверь. Заславский тут же начал выяснять фамилию и группу. После чего ехидно поинтересовался:

– И что же ты там ночью делал?

– Мылся, – на Петрове не было лица. Он уже себя видел марширующим в кирзачах по направлению к армейской казарме.

– И с кем же ты там мылся? – декан приподнял за лямку белый бюстгальтер.

Парень молчал, опустив голову. И вдруг в предбаннике стало тесно. Внутрь зашли сразу все двадцать девушек отряда. В грязных резиновых сапогах, телогрейках. Возглавляла группу Оля-пылесос. Староста курса. Пылесосом ее назвали не по какой-либо похабной причине, а лишь потому, что некоторые молодые первокурсники, которые только заселились в эмгэушную общагу, впервые увидели пылесос. В руках Оли. Она убирала им свою комнату. Девушка была из небедной подмосковной семьи (говорили, что дочка первого секретаря райкома Зеленограда) и очень чистоплотная. Я разглядывал ее в памяти Лехи. Невысокая, точно ниже Вики, с широкими бедрами и мощным бюстом. Талия есть, а также присутствует красивая шея, роскошная грива рыжих волос. Аппетитная, ничего не скажешь.

– Товарищ декан! – железным голосом произнесла Ольга. – Я командир студенческого отряда. Что тут произошло?

Декан начал объяснять, но Пылесос его прервала.

– Как это не хочет выходить? Да мы сами ее сейчас оттуда вытащим. Мы все считаем, что таким не место в нашем университете. Отойдите, пожалуйста, все-таки вы мужчина…

Заславский послушно отошел на два шага и приготовился наблюдать из-за спин студенток, как будут выводить голую подругу Петрова. Дверь приоткрылась, и десять или около того девушек устремились внутрь. Кто их считал в полутемном предбаннике? Вот и декан не считал. А зря. Через пять минут из парной вышли дамы все в тех же сапогах и телогрейках, и Ольга растерянно произнесла:

– Странно, Ян Николаевич, но тут никого нет. Может, и не было никого?

Декан бросился в парную. Там было пусто.

– А как же женские вещи??! Белье?

– Девчонки после работы уставшие, мылись, забыли.

– А звуки?!

– Это я пел, – широко улыбнулся Петров и тайком подмигнул бледной Вике. Медсестра была обряжена в сапоги, штаны и телогрейку.

* * *

История Виктории тем не менее широко разошлась по МГУ. Девушка даже хотела уволиться, но за нее вступились университетские дамы. Тем более был повод. Разболтал все не кто иной, как Петров. И ему за это тут же был объявлен бойкот. На следующем же собрании комсорга по какому-то левому поводу поперли с должности, исключили из редакции факультетской стенгазеты.

– Ой, Русин, у тебя опять кровь идет!

Я очнулся от воспоминаний и обнаружил, что красная жидкость просочилась через ватные тампоны.

– Сядь! – Виктория взяла меня за руку и усадила на стул. Я задержал ее ладонь в своей:

– Ты не обижайся на Петрова! Мы его проработали на комсомольском собрании. За нечуткое отношение к товарищам.

– У нас с ним все! – Медсестра вырвала руку, подошла к окну. – Сама дура, что с ним связалась. Подруги предупреждали, что он ходок и трепач…

Я пожал плечами. С такой внешностью и не быть ходоком?

– Ты пока посиди, я дам тебе направление в нашу поликлинику, – девушка начала что-то быстро писать. – Сходишь, пусть врачи тебя посмотрят.

Чтобы себя чем-то занять, я полез в сумку. Тетради, конспекты, пара учебников – научного коммунизма и теории и практики партийно-советской печати. Взял зачетку. Третий курс, полный отличник. Идет сессия – часть зачетов уже сдана. Но основные экзамены впереди. Рассматриваю витиеватые росписи преподавателей. Раз отличник – значит, повышенная стипендия. Рублей сорок, а может, и сорок с лишним. Как бы узнать? Должны быть ведомости, где я расписывался.

Потом разглядываю себя нового на фотографии в студенческом билете. Мужественное лицо, упрямая челюсть с ямочкой, короткий ежик темных волос. Встаю, подхожу к зеркалу, что висит в приемной над раковиной. Серые глаза, высокий лоб, широкие плечи. Рост сантиметров 185–190 навскидку.

Вика удивленно на меня смотрит, но молча продолжает писать. Я сажусь обратно на стул и лезу по карманам. Смятый рубль с копейками, белый платок. Теперь их у меня два. Один нужно выстирать и отдать Льву.

Обо всех этих мелочах я размышлял, лишь бы не думать о главном. То есть о себе. Ведь я, прежний, сейчас живу на Арбате. Хожу в 91-ю среднюю школу, мне десять лет. Родители – молодые, здоровые. Отец работает инженером на АЗЛК, мама – учительница русского. Все в той же 91-й школе. И что мне делать? Подъехать на Арбат и глянуть на себя? А вдруг это будет иметь какие-то последствия для данной реальности? И ведь Бога не спросишь… С другой стороны, я же могу помочь семье. Через шесть лет у отца будут проблемы по партийной линии. Персональное дело за потерю партбилета. Поехал на рыбалку с друзьями, выпил лишнего… К этому времени он уже будет заместителем директора АЗЛК, партийной номенклатурой. В электричке милиционеры, почувствовав запах, попросят пройти. Отец начнет строить из себя охрененного начальника, грозить, что их в порошок сотрет лично глава Москвы – Гришин. Тот самый, который уже участвует в заговоре против Хрущева. История дойдет до первого секретаря горкома. Он и потребует, чтобы отец явился с партбилетом. Который тот потерял. Грязная, неприятная история. Отца уволят с работы, выпнут из партии. Он будет вынужден работать инженером по эксплуатации теплосетей в местном ЖЭКе. Станет еще больше пить, в конце концов это убьет их с матерью брак.

– Держи направление. – Вика протянула мне бланк. – Завтра зайди к терапевту, пусть он тебя посмотрит. Точно надо получить освобождение от физкультуры. Хотя у вас уже конец года…

– Вик, – я покрутил в руках бланк. – А ты сегодня вечером что делаешь?

У Русина нет девушки. И это непорядок. Третий курс, пора обзавестись постоянной подругой. Вика ему еще на картошке глянулась, но опередил ушлый Петров. Мне она тоже нравится. Статная, женственная.

– Алексей, что с тобой? – медсестра искренне удивилась. – Только что умирал, кровью брызгал, бледный весь…

– Умирает старый еврей. – я иду ва-банк и отвечаю анекдотом из будущего. – Слабым голосом спрашивает:

– Моя жена рядом?

– Да, дорогой.

– Дети здесь?

– Да, папочка.

– А мои внуки?

– Тут мы, дедушка!

– Тогда кому свет на кухне горит?!

Вика задорно хохочет, откинув голову. Ах, какая шейка!

– Мораль! – я поднимаю палец вверх. – Никакая болезнь и даже смерть не может мне помешать сводить на свидание такую красивую девушку!

– Ну ты… прямо Знаменский!

Знаменский? Ах, да… Один из самых быстрых бегунов Советского Союза времен Сталина.

Рассмешил, удивил, покорил! Формула будет действовать и через пятьдесят лет.

– Спасибо за комплимент. В восемь на Маяке?

– У памятника? – Вика пристально на меня посмотрела. – Ладно, в восемь.

Улыбнувшись девушке, я прямо из медпункта отправился в столовую. Нужно было отблагодарить мозг порцией глюкозы. А также белков и других микроэлементов. Внутри мощным стаккато звучало СЛОВО! Я еще плохо понимал послание, но, кажется, шел по правильному пути. Врастал в жизнь Русина. А через него и в жизнь страны. Той страны, которую мне предстояло спасти.

* * *

Я шел по главному зданию МГУ и поражался окружающей красоте. Здание только два года как сдали окончательно в эксплуатацию, и здесь все впечатляло. Мрамор, огромные потолки, хрустальные люстры, ковры… Настоящий храм знаний! А какие виды открывались из окон! Закачаешься. И все это построено за несколько лет. И сделал это народ, который еще двадцать лет назад насмерть сражался с фашистской Германией. Только-только заросли воронки от бомб, а СССР уже отправил первого человека в космос, развивает ядерную энергетику и строит вот такие шедевры. Сейчас страна на подъеме. Отставание от Запада минимальное. Все верят в недалекий коммунизм. В обществе зашкаливает социальный оптимизм. Яблони на Марсе? Легко! Помочь голодающим африканцам? Поможем! Пожалуй, этот социальный оптимизм лучше всего выражен в фильме «Я шагаю по Москве». Который только что снял Данелия. Пройдет еще двадцать с лишним лет, и все рухнет. Почему? Пока я поднимался на девятый этаж сектора «Е», этот вопрос молотом бился в моей голове.

В диетической столовой была огромная очередь из студентов. Она начиналась еще у лифтов в коридоре и извивалась по всему этажу. Делать было нечего, и я встал в хвост, состоящий из первокурсников. Несколько парней обсуждали противостояние тяжелоатлетов. Битва гигантов – Власов против Жаботинского. Инженер против студента. Первый уже несколько лет царствует не просто в СССР, а во всем мире в рывке штанги. Второй хочет свергнуть его. И сделает это уже летом на Олимпиаде в Японии. Миллионы людей будут с замиранием сердца наблюдать за этим противостоянием. В котором участвует еще один персонаж. Это тренер Жаботинского – Медведев. Которого, в свою очередь, лет пять назад Власов скинул с пьедестала самого сильного человека планеты. Интрига высшего уровня. Чего первокурсники не знают, так это того, что тяжелоатлетов у нас мощно колют. Это битва не только спортивная, но и фармакологическая.

Под размышления о судьбе спортсменов я добираюсь до раздачи. Беру салат «Витаминный» (6 копеек), украинский борщ (14 копеек) и котлетку с вареными макаронами (21 копейка). Ставлю на поднос компот из сухофруктов. Расплачиваюсь и ищу местечко, куда бы приземлиться. Все столики заняты, но, к моему счастью, замечаю Леву Когана, который призывно машет рукой. Рядом с ним мощно насыщается Дима Кузнецов. Его покатые плечи возвышаются над сидящими студентами.

Я усаживаюсь на единственное свободное место, начинаю с супа. Вкуснотища! Потом дело доходит и до салата со вторым.

– Как ты? – Кузнецов прикончил такую же, как у меня, котлету и удовлетворенно откинулся на стуле. Тот жалобно скрипнул.

– Лучше. Вика сказала в поликлинику заглянуть за освобождением.

– Виктория Петровна! – Лева назидательно поднимает палец.

– Я ее на свиданку позвал, – победно улыбаюсь парням. – Так что Вика.

– Вот это номер! – Коган озадаченно начинает протирать очки.

Димка просто одобрительно хлопает меня по плечу.

– Молодец, старик! Я и сам думал ее закадрить, да с Петровым не хотел ссориться. Мы с ним в футбол по четвергам и вторникам ходим играть.

– Она больше с Петровым не встречается. – Лева принимается за компот. Вылавливает ложкой сухофрукты, печально их рассматривает.

– Да это весь универ знает, – хмыкает Кузнецов. – Только вот Петров страдает, уже пытался извиняться. Так она его еще раз послала. При всех.

– Зад поднял, место потерял, – соглашается Коган. Сухофрукты признаны годными и отправляются в рот. – Давай, Рус, не жмись, стреножь кобылку.

– Фу, Лева, как пошло… – Я качаю головой. – Зачем так о девушке?

– Да не девушка она уже, – закипает еврей. – Зачем с Петровым в баню ходила??! Думаешь, он там серенады ей пел?

– А в любовь ты не веришь? – Кузнецов встает на мою сторону.

Я аккуратно, еле-еле делаю новый прокол в память Русина. И тут же дергаю сознание обратно. Трогаю нос. Крови нет. В памяти Алексея нахожу причину трепетного отношения Кузнецова к дамам. На журфак он попал благодаря Юленьке – дочке московского профессора и главной красавице курса. Дима после дембеля заехал посмотреть Москву. Прогуливался возле МГУ, а тут идет богиня. Развевающиеся белокурые волосы, осиная талия, балетная осанка. Юля шла подавать документы в университет. А заодно поразила в самое сердце нашего десантника. Тот устремился вслед. Все его попытки сразу познакомиться провалились. Юленька хорошо знала себе цену. Зато, к его удивлению, в приемной комиссии, куда он увязался за девушкой, его обнадежили. В верхах решили, что среди журналистов слишком много детей интеллигенции. И слишком мало рабочих и крестьян. Кузнецов был родом из деревни Лехтово Владимирской области. Служил. Имеет льготы. Приняли влет. С Юлей у него так и не сложилось – та встречается с каким-то приблатненным мгимошником, – зато зацепился в Москве.

Пока я учился пользоваться Даром, ребята успели поспорить о любви, поругаться, помириться.

– Парни, у вас какие планы на каникулы? – Я доел котлету и прислушался к организму. Тело ответило волной благодарности.

– Пойду стажером к отцу в «Правду», – тяжело вздохнул Коган.

– А чего такой грустный? – удивился Димон. – Главная газета страны. Всех узнаешь, контакты заведешь.

– Ага, буду бегать за водкой для корреспондентов. – Лева аккуратно вытер пальцы салфеткой, допил компот. – До реальных репортажей не допустят.

– Так это самый сложный жанр, – не согласился с Коганом я. – Начни с заметок, информашек.

– Там тоже, как говорят в капиталистических странах, конкуренция. Желающих много. И у всех стаж, опыт…

– Отец не поможет? – Я заметил в толпе студентов Юленьку. В белой кофточке и синей приталенной юбке та шла под руку с подругами и задорно смеялась. Димон сидел спиной и ничего не увидел. Коган сделал мне страшные глаза. Я кивнул в ответ. Не дурак, незачем бередить сердечные раны Кузнецова.

– Не поможет. Он у меня принципиальный. А ты куда, Димон? Домой в свое Ляхово?

– Что за Ляхово? – тут уже удивился я.

– Да наша деревня раньше Ляхово называлась, – богатырь смущенно потер лоб рукой. – В петровские времена ехал какой-то шляхтич на службу к царю. Заболел в наших местах. А болели раньше долго. Ну вот он и подзадержался. Да так, что дети пошли, внуки…

Мы засмеялись.

– Деревню начали называть Ляхово. Потом поменяли на Лехтово. Ну так типа благозвучнее. С поляками-то воевали много…

– Вот такая политически верная топонимика, – заумно согласился Коган.

Прямо как в анекдоте: «Идет форум ученых-этимологов в Италии. Разбирают топонимику названия слова «стибрили». Выступает итальянец и озвучивает гипотезу, что, мол, в Древнем Риме на берегу реки Тибр пасли коней. Ночью напали варвары и угнали с Тибра лошадей. Отсюда и пошло слово «стибрили». Подымается рука в зале, и советский ученый, встав, задает вопрос:

– А из города Пизы у вас, коллега, ничего не пропадало?»

– Так что, в Ляхово? – я повторяю вопрос Левы.

– Не, я тут в приемной комиссии подвязался. – Кузнецов одним мощным глотком допивает компот. – Буду абитуру гонять, шпоры отбирать на экзаменах. Ну и деньжат подзаработаю. Обещают полтинник заплатить.

Димон встал, собрал на поднос посуду и понес ее на специальный столик.

– Ага, как же, за полтинником он погнался, – не согласился тихо Лева. – Юленька его в приемке работает.

– Он по ней все еще сохнет?

– Больше прежнего. Обещал поймать этого мгимошника и… – Лев использовал матерное словцо.

Странно было слышать мат в устах сверхкультурного Когана. Но еще страннее было встретить такие шекспировские страсти на журфаке.

– Ну а ты что будешь делать летом? – Лева тоже стал собирать посуду.

А я, мой друг, собираюсь летом начать спасать страну. Именно для этого меня сюда послали. Стаккато Слова внутри оглушительно взвыло. Да слышу я, слышу. Эх, если бы вы еще понятнее могли изъясняться… Но высшие силы мою жалобу проигнорировали.

– Есть некоторые планы, чуть позже расскажу. – Я встал, потянулся. – Пошли на пару?

* * *

К свиданию с Викой я решил подойти со всей ответственностью. Сразу после последней пары научного атеизма отправился в сектор «И». Тут находилась общага журфака МГУ, где мы с Димоном и жили. Десятый этаж, комната на трех человек. Этот третий товарищ – толстый, одышливый парень с забавным именем Индустрий уже сидел за своим столом и корпел над учебниками. На нас не обратил никакого внимания. Оно и понятно. От сессии до сессии студентам живется весело. А вот во время…