– Ну что, полезли? – сказал я, выглянув на крышу, подтянулся и начал выбираться наружу. Вдруг почувствовал, что мне в бедро впилось что-то острое. Гвоздик, наверное. Не хватало еще галифе порвать и заодно ногу поранить. Спрыгнул назад и посмотрел. Точно, гвоздик. Ржавый уже, зараза. Достал из кармана перочинный нож, начал загибать помеху рукояткой, тут гвоздь и сломался.

– Я ботом все бросмотрю, уберу, – подал голос Ильяз.

Я кивнул и на этот раз вылез на крышу без помех. Через десяток секунд рядом со мной стоял младший лейтенант. Сначала он просто огляделся, потом посмотрел в ту же сторону, где саперы уже ковыряли мостовую. Сразу догадался:

– Это мы? Будем там взрывать? Щто?

– Парад фашистский. Много всяких немецких сволочей соберется.

– Вот это да… – оценил размах моего замысла Ильяз.

Перед нами открывался вид всего Киева. Город был как на ладони.

– Ладно, работа нам предстоит очень большая. Смотри, во-первых, нужно место (лучше здесь, на чердаке) чтобы там можно было укрыться. Наблюдательный пункт, понимаешь? – Я подождал, пока Ахметшин достанет из кармана блокнотик и огрызок карандаша, и продолжил: – Проведешь наверх телефон, поставишь стереотрубу и рацию. Возьмешь их у Хуснутдинова. Знаешь завхоза штаба?

– Да, земляк мой. Блохой щеловек…

– Это почему? – удивился я.

– Как я попал на губу, его бросили помощь. Не бомог.

– Ясно. – Я задумался. Нам нужны были какие-то пути отхода с наблюдательного пункта. – Вот что. Поищи тут воздушные шахты. Лестницы и лифты легко блокировать, а нам… Если надо рубить стены и перекрытия, не вижу препятствий. Как найдешь, пробрось там канал.

– Бетр Николаевищ, сколько щеловек можно бривлечь для выболнения задания? – спросил Ильяз. – Я сам быстро не справлюсь, извините…

– Сколько надо, столько и бери. Но не больше, чем надо.

– Думаю, троих хватит, – сказал младший лейтенант. – Бостараемся за неделю убравиться.

– Ладно, я поеду, ты пока здесь походи, посмотри, прикинь, что к чему. Посидим потом, подумаем вместе. Хорошо бы на чердаке туалет организовать да какую-нибудь кухоньку. Керосину принесем потом, воду. Нам тут долго куковать придется.

* * *

Операция по минированию площади перед университетом прошла как по писаному. Быстро разгрузили и установили козлы, натянули веревку с красными флажками. Сняли брусчатку, аккуратно сложив ее в сторону, вынули грунт. На место грунта, большей частью песочка со щебнем, уложили взрывчатку. Радиомину устанавливал я сам, никому не доверив столь важное дело, благо Старинов и его помощники меня хорошо проинструктировали. Аккуратно уложив в нужном порядке все детали, я полюбовался на дело своих рук и начал потихоньку засыпать яму. Грунт тщательно утрамбовали, после чего мы переместились на новое место. Здесь остались только те, кто занялся гидроизоляцией, укладкой на место брусчатки и маскировкой.

В последнюю яму поверх мины я положил звездочку. Простую, жестяную, я снял ее с пилотки Оганесяна, когда его увезли раненого. Машина с мехводом уже уехала, и тут я заметил его головной убор. Пилотка лежала возле моих ног в траве. Я нагнулся, поднял ее. И зачем-то снял и положил в карман эту звездочку. Так она с тех пор и была со мной. Спроси меня кто, зачем я ее с собой таскаю, ответить не смог бы. А сейчас подумал, что самое время ей вернуться в бой. Достал из кармана, дунул, освобождая от несуществующих крошек, положил ее сверху на мину и аккуратно присыпал песочком. Давай, Оганесян, повоюй еще вместе со мной.

* * *

Военный Киев все больше пустел. Вывоз предприятий закончился, пошла массовая эвакуация населения. По ночам, когда стихали бомбежки и налеты, целые колонны киевлян уходили в сторону вокзала. Перестал ездить общественный транспорт, а на улицах появилось еще больше патрулей. Ловили мародеров, которых вдруг стало много, да наводчиков, что сигналили бомберам. Насчет последних в городе была целая истерия. Все только и говорили про немецких шпионов.

Пока я шел по улицам, у меня трижды проверяли документы. Причем патрули действовали профессионально: брали в коробочку, винтовки держали, направив на ноги. Кто-то явно хорошо их проинструктировал перед выходом на маршрут.

В штабе меня обрадовали новостью:

– Петр, едешь с колонной танкового батальона в Конотоп. – Кирпонос был деловит, одновременно говорил по телефону и со мной. – Проверишь, как там заминировали мосты через… черт, из головы вылетело… – Генерал пошелестел документами. – Ага, Сейм. Нет у меня уверенности в местных саперах.

– Товарищ генерал! – взмолился я. – У меня же тут дел по горло.

– Ничего, ничего… Все заняты, не ты один. Пару дней там – и обратно.

– А долго туда ехать?

– Часов десять. – Комфронта начал сердиться. – Я тебе что, справочная? Две с половиной сотни километров. Все, иди, не отсвечивай, дел и вправду по самые ноздри.

Я вышел из кабинета и сел за стол в приемной. Ехать две с половиной сотни километров с танковой колонной – это двое суток при самом хорошем раскладе. Скорость колонны километров пятнадцать в час в лучшем случае. Плюс заправка. Прием пищи, отдых танкистам. И поломается кто-нибудь обязательно. А другие заедут не туда. Штурмовки немцев… Двое суток – это я, пожалуй, даже мало взял на такой поход. И это только в одну сторону! Да там в лучшем случае день. И назад сколько же. Четверо суток при самом благоприятном раскладе! Такое, братцы, только в книжках бывает, да еще в головах больших руководителей, которые повсюду исключительно по карте передвигаются, не выходя из уютного кабинета.

Ладно, это я уже напраслину возвожу. Кирпонос, бывает, днями из машины не вылезает. Нет такой части, где он не побывал бы. И ведь не ездит, как некоторые, чтобы только поорать на подчиненных и слюной в их застывшие лица при этом побрызгать. Нет, комфронта считает своим долгом во всем на месте разобраться, всех выслушать, свою точку зрения донести. Ладно, частенько бывает, что до подчиненных его мнение доводится без всяких обсуждений и споров. Русским командным… Для экономии времени.

Но сейчас я еду сам, а потому надо искать другой способ добраться до Конотопа. Похожу по штабу, изучу возможности. Смотришь, и выяснится, что туда (или почти туда) едут какие-нибудь интенданты. Или связисты. Или даже особисты. Адъютанта командующего никто не откажется подвезти до нужного места. Может, без особой радости, но возьмут. Командировочное удостоверение я себе выписал, в строевом отделении все нужные бумаги оформили, я даже соскучиться не успел. Там же ребята и подсказали, что в ту же сторону выдвигаются связисты по какой-то надобности. За что им большое спасибо.

Сходил на пункт связи, дал телеграмму Вере. Так, мол, и так, пару-тройку дней связи не будет. Надеюсь, в Конотопе я найду возможность связаться с Москвой.

– Что, Петя, упустил свой шанс? – спросила меня дежурившая сегодня Надя. Та, которая брюнетка и теперь, выходит, новая подружка Аркаши.

Это она про Любу?

– Нам жизнь всегда подарит шанс, – процитировал я одного восточного поэта. – Кого любить, кого нам ненавидеть дружно. И главное, поверьте мне – не спутать реверанс, чтобы не кланяться тому, кому не нужно.

– Да ты прям кладезь талантов, – усмехнулась Надя. – Все, телеграмма ушла, завтра жди ответа от своей благоверной.

– Завтра не получится. Днями зайду, заберу, – уточнил я. – Слушай, а у вас с Масюком серьезно или так? Имей в виду, у Аркаши еще ветер в голове.

– А ты у нас мужчина серьезный, видный, – засмеялась связистка. – Иди, Соловьев, не задерживай. Видишь, сколько работы еще? – И она показала на стол, заваленный телеграфными лентами.

А буквально через час я уже трясся в кузове полуторки, куда меня определил капитан Костя Внуков. В углу, завернувшись в шинельку, спал какой-то сын степей, не обращая внимания на тряску и рывки машины. Настоящий боец: спит в любом положении, даже на ходу. Смех смехом, а на марше частенько случается, что кто-то засыпает от усталости, и тогда только поддержка товарищей спасает такого засоню от падения. Я тоже расстелил плащ-палатку и лег, надеясь, что меня не придавит бухтой кабеля, которая казалась мне не очень надежно привязанной к бортам.

Один раз мы свернули с дороги часа через три, не доезжая Нежина, когда водитель заметил пару «мессеров». Но видать, мы немцам были не интересны, и они промчались над полуторкой, не обратив на нас внимания. Только зря пыль на обочине глотали. Боец поступил мудрее всех, даже не проснувшись. Второй раз мы остановились на перекур уже за Нежином, заехав под деревья. Водитель, видать, ездил по этому маршруту уже не в первый раз, потому что старался ехать в стороне от забитых войсками и беженцами дорог.

Мой сосед снова что-то пробормотал и, довольно долго проворочавшись, выпутался из шинели. Младший сержант, связист. Киргиз, наверное. Везет мне на нацменов. Глаза у него и от природы узкие, а тут еще после сна… Он потер их руками и наконец-то заметил меня.

– Извините, товарищ старший лейтенант, – сон с него слетел чуть ли не мгновенно, – двое суток не спали. Как залез в кузов, сразу отрубило.

Я покачал головой. Зашли бы на нас те немчики на «мессерах» – срубило бы по-настоящему. Фашистской пулей и бомбой.

– Ладно, сержант, пойдем перекусим, а то пока до места доберемся, кишка кишке дули крутить начнет.

Я вылез из кузова. Сделал я это чуточку медленнее, чем когда мы прятались от немецких самолетов. А что? Сейчас уже можно и посмотреть, куда ногу ставить. Возле машины хлопотали обитатели кабины: капитан-связист Константин и водитель-рядовой, которого мне не представили. На расстеленную плащ-палатку они положили газетку («Красная звезда» за 21 августа) и начали выкладывать нехитрую снедь. Я тоже поучаствовал куском конской колбасы и банкой тушенки, достав их из сидора.

– Исмаилов! – крикнул Внуков.

– Я здесь, товарищ капитан, – совсем не по-уставному ответил мой сосед, выглядывая из кузова. – Сейчас спущусь.

– Ты что же, думаешь, я за тебя тут впахивать буду? Шевелись уже, – прикрикнул Костя и продолжил, обращаясь ко мне: – Вот же дали лодыря, сущее наказание! Небось, рассказывал, что три дня не спал?

– Только два, – честно ответил я.

– Что-то он сегодня продешевил, – хмыкнул капитан. – Спит как сурок. Я думал как-нибудь поставить опыт и посмотреть, сколько он будет дрыхнуть, если его совсем не будить. Но сам понимаешь, не до экспериментов.

Он что-то еще рассказывал про лодырные подвиги хитрого Исмаилова, который тут же рядом уже открывал банку с тушенкой, пока водитель раскладывал подвявшие помидоры и чистил головку красноватого лука; я же рассеянно смотрел на левый нижний угол газеты, где было напечатано обращение секретаря Авиационной лиги Британской империи, какого-то Тейлора. Вдруг где-то вверху раздался свист, капитан крикнул: «Воздух!», я успел распластаться на траве и прикрыть голову руками.

А потом время потянулось очень медленно, и я увидел, как буквально в десятке метров от нас на обочину не спеша падает бомба, черная, как ночь, и зарывается в придорожную траву. Я даже успел подумать, что это, скорее всего, пятидесятикилограммовая осколочная и нам мало не покажется. Сейчас от этой дуры, после того, как она разорвется, полетят во все стороны мелкие железные кусочки метров на сто. И чтобы это не видеть, я зажмурил глаза, решив прожить последнюю секунду своей жизни в уютной темноте.