Глава 2
Взлеты и падения Хрущева

Сначала надо ввязаться в бой – а там видно будет.

Наполеон Бонапарт

Мы вам покажем кузькину мать.

Никита Хрущев

Когда в марте 1953 года наследники Сталина взяли в свои руки бразды правления гигантской страной и получили преобладающие позиции в еще более огромном социалистическом лагере, перед ними встал ряд политических приоритетов.

Первый и главный из них – борьба за власть. Эта борьба, в которой Никита Хрущев проявил незаурядное искусство и одержал ряд весомых побед, все же завершилась его падением. Второй – ситуация внутри страны. Третий – положение в социалистическом лагере. Четвертый – взаимоотношения с США и в целом с Западом, прежде всего в контексте холодной войны и военного соперничества. «Третий мир» в числе приоритетов не фигурировал.

Все советские лидеры находились под грузом идейно-политического наследия Сталина, разделяя с большей или меньшей искренностью его основополагающие взгляды. Но кругозор Никиты Хрущева, полуграмотного самородка, ставшего крупным политическим деятелем с богатейшим опытом практической работы за пределами Кремля, фигуры больше трагической, чем комической, был шире, чем у многих из его окружения. Политический инстинкт подсказал ему и его единомышленникам необходимость отказаться от наиболее одиозных форм правления его предшественника, закрыть концлагеря, искать новые формы сосуществования и борьбы с Западом. Постепенно в сферу его внимания попал и «третий мир».

Никита Хрущев фактически заменил сектантский большевистский лозунг «Кто не с нами – тот против нас» на новый: «Кто не против нас – тот с нами». Он установил дружеские отношения с премьер-министром Индии Джавахарлалом Неру и президентом Индонезии Сукарно. Посетив в конце 1955 года эти страны, а также Афганистан вместе с тогдашним председателем Совета министров Николаем Булганиным и убедившись, что обстановка там совсем не соответствует сталинским схемам, он понял, что курс афро-азиатских государств, которые провели в апреле 1955 года в Бандунге свою конференцию и приняли пять принципов мирного сосуществования («панча шила»), не противоречил интересам СССР, а скорее увеличивал дистанцию между этими государствами и Западом.

Хрущев и его окружение внимательнее стали присматриваться к значительному антизападному («антиимпериалистическому») потенциалу во многих арабских странах и без труда заметили их готовность сотрудничать с СССР.

В Отчетном докладе ЦК КПСС XX съезду партии (февраль 1956 года), сделанном Хрущевым, содержалось не только «разоблачение культа личности Сталина». Авторы доклада впервые большое внимание уделили и «третьему миру». Они отмечали, что наступил «предсказанный Лениным» новый период всемирной истории, когда народы Востока стали принимать активное участие в решении судеб всего мира. Обращалось внимание и на то, что, в отличие от довоенного периода, подавляющая часть стран Азии выступает теперь на мировой арене в качестве суверенных государств, отстаивающих свое право на самостоятельную внешнюю политику. «Международные отношения, – говорилось в докладе, – вышли за рамки отношений государств, населенных по преимуществу народами белой расы, и начинают приобретать характер подлинно всемирных отношений»³⁰. Об этом же говорилось и в резолюции съезда, в которой было впервые указано, что «силы мира» значительно умножились «в связи с появлением на мировой арене группы миролюбивых государств Европы и Азии, провозгласивших принципом своей внешней политики неучастие в военных блоках». В результате этого создалась обширная «зона мира», включающая как социалистические, так и несоциалистические «миролюбивые государства Европы и Азии» и «охватывающая больше половины населения земного шара»³¹.

На XXI съезде КПСС (январь – февраль 1959 года) был сделан новый шаг в оценке реалий «третьего мира»: большинство колониальных и полуколониальных стран, которые еще не так давно представляли собой «резервы и тылы империализма», перестали быть таковыми. Эти страны «борются против империализма и колониализма, за свободу и национальную независимость»³². XXII съезд КПСС (октябрь 1961 года) пошел дальше: выход молодых независимых государств Азии и Африки на мировую арену, их активная роль в решении проблем войны и мира «существенно изменили соотношение сил в пользу миролюбивого человечества»³³, то есть СССР и его союзников, привели к серьезным изменениям во всей системе международных отношений. На XXI и XXII съездах КПСС отмечалось, что национальная буржуазия, ставшая у власти в ряде освободившихся стран, еще не исчерпала своей прогрессивной роли и способна участвовать в решении насущных общенациональных задач. Но доверия к «национальной буржуазии» все же не было, потому что «по мере обострения классовой борьбы» внутри страны она проявляет все большую склонность к «соглашательству с империализмом и внутренней реакцией».

Более гибкая и успешная, чем раньше, политическая практика требовала видоизменения уцелевших мессианских лозунгов, без которых она пока что не могла существовать, отказа от заскорузлых формулировок. Хрущевское руководство достаточно быстро и для того периода успешно нашло новые клише для теоретического и пропагандистского оформления своей политики в «третьем мире»: «некапиталистический путь развития», «революционная демократия», «национальная демократия».

Итак, мир уже не выглядел черно-белым, не был разделен исключительно на «них» и на «нас». Мир приближался к «светлому будущему», но этот путь не обязательно лежал через кровавые войны. Изменилось и соотношение мировых сил «в пользу социализма», появилась возможность предотвратить «агрессивные действия империализма». Формы перехода к социализму могли быть разнообразными, включая мирное развитие революции.

Вряд ли Хрущев ставил под вопрос ленинско-сталинскую идею «общего кризиса капитализма», «научно обоснованного» перехода к «коммунистической формации». «Я в восторге от Нью-Йорка города. Но кепчонку не сдерну с виска. У советских собственная гордость: на буржуев смотрим свысока» – Никита Хрущев с полной искренностью мог бы повторить наивные слова Владимира Маяковского. Однако новый советский лидер отверг идею обязательной кровавой бани при «смене формаций». И это было одним из выдающихся новшеств. Когда он говорил американцам: «Мы вас похороним», он имел в виду только социально-политическую, но не военную и не человеческую сторону. От войны как продолжения политики другими средствами в ядерную эпоху он отказывался (хотя, как показала практика, мог блефовать, и по-крупному). Он искренне выступал за мирное сосуществование, но на основе соревнования, в том числе в военно-политической сфере (без развязывания всеобщей ракетно-ядерной войны), с расчетом на победу социализма в лице Советского Союза.

Когда автор этих строк спросил Анатолия Громыко, сына бессменного на протяжении более четверти века руководителя советского внешнеполитического ведомства, какое событие больше всего воздействовало на образ мышления его отца и других советских лидеров, то услышал в ответ: «22 июня 1941 года»³⁴. Подобный же ответ в разных вариантах и с разными акцентами давали все без исключения деятели старшего поколения, формулировавшие или осуществлявшие советскую внешнюю политику. Без понимания этого факта невозможно правильно оценить видение мира советским руководством вплоть до Михаила Горбачева, в том числе и оценку ситуации на Ближнем и Среднем Востоке.

22 июня 1941 года – дата начала самой жестокой, самой истребительной, самой большой по жертвам и разрушениям войны в истории нашей страны. Глубочайшая травма войны определила политическое поведение и внутри страны, и на международной арене последующих двух поколений. «Ах, милый, только б не было войны» – рефрен популярной в России песни означал, что граждане СССР были готовы на все, чтобы избежать войны. Чтобы не было войны, нужно было идти на лишения и жертвы. Чтобы не было войны, нужно было к ней готовиться, стать сильными, и тогда никто не посмеет напасть на СССР.

В Вашингтоне рассматривали ядерное превосходство как важнейший элемент сдерживания СССР; в Москве считали превосходство сухопутных войск и танковых дивизий в Европе, готовых «проутюжить» страны НАТО до Атлантики, средством сдерживания США. Понять друг друга лидеры противостоявших блоков были не в состоянии.

Пожалуй, правы западные политологи, которые писали, что советские лидеры были «одержимы» проблемой безопасности. Американские лидеры не могли их понять – через подобную национальную трагедию американское общество не прошло, ни одна бомба не упала на континентальную часть Америки. Но «одержимые» русские должны были десятилетиями жить в условиях близости американских и английских баз с находившимся на них оружием первого удара. Достаточно было взглянуть на карту, чтобы увидеть кольцо этих баз вокруг Советского Союза. Для «неодержимых» американских лидеров подобный уровень угрозы был абсолютно неприемлем. Умный, сдержанный, но решительный президент Джон Кеннеди подвел страну к грани ядерной войны, когда Никита Хрущев пошел на авантюру – попытался в 1962 году установить советские ракеты средней дальности на Кубе. С его точки зрения, он показывал американцам «кузькину мать», то есть подвергал их той же угрозе, какой они подвергали Советский Союз. Тогда Хрущев проиграл. Но менее чем через десять лет, нарастив свои арсеналы межконтинентальных ракет, две державы оказались-таки в равном положении, приобрели способность многократного взаимного уничтожения и начали договариваться об ограничении стратегических ядерных вооружений.

(Заметим в скобках: американцы не понимали, что происходит в голове советских руководителей, как и в Москве не понимали американской внешней политики, особенно определяющих ее внутриполитических факторов. Именно поэтому в Москве так высоко оценили ядерный шантаж участников «тройственной агрессии» в 1956 году – об этом ниже. Только после кубинского кризиса и особенно после прихода к власти Р. Никсона, начала переговоров об ограничении стратегических вооружений в 1969 году обе столицы, наконец, стали постепенно разбираться друг в друге. Но разрядка после Никсона под напором «ястребов» в обеих столицах стала постепенно угасать.)

Нас здесь интересует другое. Воздействовала ли психология людей, одержимых безопасностью и «комплексом 22 июня 1941 года», на формирование советской политики на Ближнем и Среднем Востоке? Ответ однозначно утвердительный. На Ближнем и Среднем Востоке были западные военные базы (или появились в Турции в результате ошибочной политики Сталина), нужно было их убрать, а значит – поддерживать тех, кто выступал за их ликвидацию. Напомним, что американские базы находились в Марокко, Ливии, Турции, Пакистане, Саудовской Аравии, а также в Греции, Италии и Испании, английские – в Ираке, Ливии, Египте, Судане, Палестине, Трансиордании, в аравийских владениях, на Кипре. Региональные военные союзы, с точки зрения советских лидеров, представляли собой продолжение НАТО и вероятный плацдарм для действий против СССР, поэтому нужно было их подрывать, поддерживать те силы – пусть националистические, религиозные, антикоммунистические, – которые добивались их роспуска.

По логике Никиты Хрущева, унаследованной от Ленина, помогая странам Ближнего и Среднего Востока завоевывать, а затем укреплять свою независимость, СССР ускорял процесс умирания капиталистического Запада: ведь без источников сырья, рынков сбыта и дешевой рабочей силы Запад не выживет. Таким образом, может быть, четко не сформулированная, но достаточно ясно ощущаемая и подразумеваемая задача состояла в том, чтобы превратить весь регион в группу политически независимых нейтральных государств, не имеющих иностранных войск и баз на своей территории, поддерживающих дружеские экономические, политические и другие отношения с СССР хотя бы на таком уровне, какие существовали с Турцией между двумя мировыми войнами.

Легко заметить, что, хотя лидеры СССР и местные националисты исходили из разных посылок и руководствовались разными стимулами, их политические цели временно совпадали или, по крайней мере, были близки.

Что касается поворота этих стран к социализму, то это было бы желательным венцом политических усилий СССР, но вовсе не стояло в качестве ближайшей задачи. В конце концов, «все человечество двигалось к социализму», должны были в свое время прийти к нему и страны региона. Да и дороговато обходились «страны народной демократии», чтобы расточать скудные ресурсы СССР на новые социалистические страны, если бы таковые появились в районе Ближнего и Среднего Востока.

Опять-таки не знание конкретной обстановки, а скорее наитие, озарение, политическое чутье, определенное осознание логики глобальной борьбы двух сверхдержав помогли Никите Хрущеву занять правильную позицию на Ближнем и Среднем Востоке, которая привела его к несомненным успехам. Этот регион – в особенности арабские страны – был для СССР чистым листом бумаги, tabula rasa. На этом листе Никита Хрущев смело начал писать свою собственную политику. Он был эмоциональным, волевым руководителем, готовым идти на риск.

События на Ближнем и Среднем Востоке и в «третьем мире» в целом развивались неудержимо, подчиняясь своим внутренним законам и собственной логике. Упорное нежелание руководителей Великобритании, Франции (как и Бельгии, Португалии) расстаться с «бременем белого человека», понять, что их время прошло, порождало вражду к ним народов «третьего мира», вызывало ненависть у политических элит, которые в принципе были готовы с ними сотрудничать. Практика показывала, что у колониальных держав для проведения имперской политики не было ни сил, ни средств, ни воли, и они обращали свои взоры за помощью и поддержкой к могущественному лидеру Запада – США. У США не было в странах Ближнего и Среднего Востока имперского прошлого, «американская мечта» захватывала умы представителей новых классов и многих интеллектуалов. Популярность США была необычайно высока.

Но, не одобряя действий своих союзников, США предпочитали не выступать против них. Для Государственного секретаря США Даллеса главным врагом был коммунизм, и он практически разделял сектантский лозунг коммунистов 20–30-х годов «Кто не с нами – тот против нас». Для противостояния «коммунизму» и «советской экспансии» страны Ближнего и Среднего Востока «должны были» вступать в военные блоки, возглавляемые державами Запада. Если лидеры Турции и Ирана эти призывы встречали благожелательно, то для арабов они были просто непонятны. А американское, английское, французское давление вызывало обратную реакцию. Усилия Дж. Ф. Даллеса просто облегчали советскую политику в «третьем мире», в частности на Ближнем и Среднем Востоке. Национальной задачей массовых политических течений, многие лидеры которых пришли затем к власти в арабских странах, было завоевание и укрепление государственной независимости, а значит – разрыв политически неравноправных договоров с метрополиями, ликвидация военного присутствия Запада, особенно военных баз, укрепление собственных вооруженных сил как средства защиты национального суверенитета и престижа, символа нового, равноправного статуса, развитие независимой экономики, что подразумевало устранение привилегированных позиций иностранного капитала, особенно иностранных нефтяных компаний. Та внешняя сила, которая могла отождествить свою политику с этими чаяниями народов и амбициями политических элит, естественно, становилась их союзником. Противник Великобритании и Франции в этом регионе автоматически превращался в друга арабов и других народов.

Итак, «стол был накрыт». Ждали лишь гостя. Им мог быть только Советский Союз, декларированная политика которого объективно отвечала общему направлению исторического процесса в регионе и настроениям народов. Но для окончательного «приглашения» СССР в регион обе стороны должны были преодолеть каждая свой барьер. Для лидеров региона барьер был выше – боязнь распространения коммунизма, вскормленная и собственными националистическими и социальными инстинктами, и долголетней западной пропагандой, и официальным советским атеизмом. Но слабость местных компартий и невосприимчивость масс к коммунистической идеологии уменьшали эти опасения. Что же до коммунизма в СССР, то, по их мнению, это – дело и выбор его народов, а имидж, создаваемый советской пропагандой, некоторые элементы советской социально-политической модели, военные и индустриальные успехи СССР, подкрепляемые грохотом танковых гусениц на эффектных парадах, производили немалое впечатление на местные политические элиты. Во всяком случае, слово «социализм» (хотя и не «коммунизм») стало привлекательным, а слово «капитализм» олицетворяло политическое, экономическое и военное господство Запада и приобрело ругательный оттенок.

Для советской стороны требовалось меньше усилий – нужно было лишь отказаться от выдуманного ярлыка «прислужников» и «соглашателей», которым наградили всех некоммунистических лидеров Ближнего и Среднего Востока и вообще «третьего мира», и понять, что развитие событий в регионе открывает новые возможности и вполне укладывается и в мессианское видение мира, и в задачу укрепления безопасности СССР, если к теории и практике подходить более гибко, чем в сталинские времена.

24 февраля 1955 года был создан военный союз между Турцией, Ираком, Великобританией, Пакистаном и Ираном, названный Багдадский пакт. На Египет, Сирию, Ливан, другие арабские страны оказывалось давление с целью заставить их присоединиться к этому договору. Против Багдадского пакта было направлено Заявление МИД СССР «О безопасности на Ближнем и Среднем Востоке» от 16 апреля 1955 года. В этом документе говорилось о том, что в основе политики создания военных группировок с участием ближне- и средневосточных стран «лежит стремление к колониальному закабалению этих стран некоторыми западными державами», которые «не имея возможности установить и сохранить свое господство старыми способами… пытаются втянуть страны Ближнего и Среднего Востока в агрессивные блоки под… фальшивым предлогом, будто это отвечает нуждам обороны стран данного района»³⁵. В Заявлении говорилось, что Советский Союз «будет защищать свободу, независимость и невмешательство во внутренние дела государств Ближнего и Среднего Востока»³⁶.

Для нового советского руководства в 1954–1955 годах было естественным желание перепрыгнуть пояс стран Среднего Востока и протянуть руку арабским режимам, которые по собственным соображениям отказались участвовать в планируемых Западом военных союзах. Египет, самая влиятельная и самая населенная арабская страна, ключ к арабскому миру, открывал наиболее захватывающие перспективы. Правда, всего лишь в 1952–1953 годах в Москве новых лидеров Египта называли «буржуазно-националистическими» деятелями и «агентами западного империализма». Но кого волнуют сказанные сгоряча слова, когда обнаруживаются общие политические интересы?

В Каире Советский Союз не считали врагом. Врагом была Англия. Арабским соперником Каира был Багдад, где правил монархический режим, тесно связанный с Великобританией.

Гамаль Абдель Насер стремился создать сильный Египет с хорошо вооруженной армией. Мечта о независимых, эффективных вооруженных силах жила в Египте еще со времен унизительного поражения Мухаммеда Али в середине XIX века и навязанного Англией после оккупации ею Египта в 1882 году сокращения египетских вооруженных сил до символических размеров. Западные державы были связаны обязательствами ограничить поставки вооружений на Ближний и Средний Восток, не желая усиливать здесь противников Израиля и предоставлять оружие непредсказуемым режимам. Они отказывались удовлетворить амбиции Насера. В любом случае условием поставки оружия они ставили участие Египта в планируемых военных блоках и прибытие туда американской военной миссии. Насер стал думать, хотя и не без опасений, о другом источнике оружия, и сейчас чистой схоластикой представляется вопрос: кто первым предложил заключить сделку – СССР Египту или Египет СССР? Две страны уже шли навстречу друг другу.