Мое путешествие было скромным и тихим, и все события подобрались какие-то скромные и тихие.
В поезде проводница остановила меня, когда я шел курить:
– Вы в который тамбур идете? – (подозрительно).
– Вон в тот.
– Вы настоящий пассажир!
Звучали и другие странные вещи. Например, некая мама урезонивала дочку: «Солнышко пропало – туалет закрыт».
…В самой Москве я по привычке глазел на разные объявления. В метро попадались такие, каких я в Питере не видел – например, обучение танцу живота. У нас не учат почему-то, плетемся в хвосте у столицы. Еще в метро же висят большие рекламные щиты, где написано про какие-то волшебные крутящиеся кольца с молитвой. Девять, семь, три или одно?
Также: «Профилактика случайных связей». И лечение закономерных.
…Брат рассказал, что по площади Хо Ши Мина бродит врач-гинеколог, пассивный педераст, и всем предлагает за бутылку водки орально-генитальные услуги.
В нашем районе сформировалась банда карманников. Орудуют в троллейбусе №20.
Их все уже знают. Похоже, что они так и не довели до конца ни одного дела.
Стоит им втиснуться и вздохнуть с облегчением и надеждой, как контролер объявляет: «Осторожно, в троллейбусе карманники». Публика очень быстро их обнаруживает по рукам, трясущимся в естественных карманах и полостях тела. Салон наполняется радостным и свирепым узнаванием. Карманников изгоняют на улицу.
На улице те потерянно стоят, шипят и ругаются скверными словами.
Они, в основном, страшные тетки с расплющенными лицами. Есть еще один или два мужика, в перекрученном галстуке.
Их очень жалко.
Создается впечатление, что это вовсе и не карманники, а какая-то компания, которая некогда выпила боярышник и уже не может остановиться в галлюцинаторных метаниях.
Сегодняшнее происшествие.
Я втиснулся в автобус, а следом – женщина.
– Отдайте мой кошелек, пожалуйста, – обратилась она к пассажирам. – Там очень важные карточки. Заберите деньги, а кошелек отдайте.
Никто не шелохнулся.
Женщина монотонно повторила:
– Отдайте мой кошелек! Пожалуйста. Копейки заберите, а кошелек отдайте.
– Да кто же отдаст, – послышалось из толпы.
Появились первые гипотезы.
– Это женщина, которая на задней площадке мальчика искала! «Вы не видели тут Жорика? Жорика не видели?» Вот она и шныряла повсюду! Отвлекала внимание жориком! Никого не нашла и не расстроилась даже! И вышла!
Мне показалось, что это разумное предположение. Если в автобусе ни с того, ни с сего начинают искать жорика, то это очень подозрительно.
Потерпевшая уже помалкивала.
К моему изумлению, тема жорика плавно и неуловимо логично перетекла в обсуждение политических симпатий. Кто-то, оказывается, голосовал за Единую Россию, а кто-то за Зюганова. В диспут постепенно втянулся весь салон.
Вдруг я понял, что карманники – это все пассажиры автобуса, и это они сейчас отвлекают друг друга с тоски, потому что им больше некого грабить. Кроме меня. И я поспешил к выходу.
Водила, конечно, был с ними в доле. Видя, что я ускользаю от карманников, он вдарил по тормозам так резко, что у меня отлетела интимная пуговица.
Картина: утреннее метро, станция «Нарвская». Эскалатор на подъем, самый верх.
Пассажиры, выруливающие на финиш, обнаруживают, что им навстречу перемещается солдат.
Здоровенный детина в камуфляже шагнул на лестницу-чудесницу и сосредоточенно движется как бы вниз. То есть идет на месте. Как заведенный, пригнув голову, размеренным шагом – чтобы и вправду не обогнать эскалатор. Лицо бесстрастное, каменное, трезвое, но лучше бы пьяное.
Развлекается на манер пятилетней «девочки, скажи восемь».
Публика цепенеет, спешит куда подальше.
Через какое-то время воин привлек внимание местной секьюрити, на него гаркнули.
Вышколенный служивый сразу послушался, отошел в сторону и весело вынул мобилу.
Я присмотрелся – нет ли где регочущих однополчан и побратимов, или подруг хотя бы. Не было никого.
Уже не важно, уйдет ли такой из части с оружием или останется в ней. Мысленно он давно отовсюду ушел. И холодно взирает на приключения скорлупы.
Ребенок вернулся из-за границы. Едем в метро.
«Очень непривычно, – заявляет, – что все вокруг по-русски говорят».
«Неважно, – отвечаю, – по-каковски; главное – что».
Ребенок с чувством закивал: да, мол.
И правильно: сели в поезд, а там гуляет огромная бабища. Торгует престижнейшим и элитнейшим журналом «Гламур». Ну, какая у нас элита в вагоне? Никакой. Никто и не покупает. Кесарю кесарево, а слесарю слесарево.
Бабища села со своим гламуром и вдруг заорала, глядя перед собой:
– Вот если бы пиво продавали, так сразу бы потянулись! Ебаный Ванька, женщине подарок не сделать!… А у меня отец воевал! Хоть бы все мужчины передохли!..
…За городом меня подкараулило еще одно хитроумное отличие от Парижа.
Дано: электрички по расписанию – в 18.12 и 18.34.
Изменение 26 августа: 18.12 пойдет в 17.49.
Приходит поезд в 18.20.
Спрашиваю кассиршу: что это за рейс?
Она, с жалостливым презрением: «Это 18.08».
Иду себе к эскалатору. Станция «Нарвская».
Посреди платформы – маленькая мимическая группа: два возбужденных человека, нахмуренный милиционер и заинтересованный станционный смотритель.
Милиционер (недоуменно и с угрожающими нотками):
– Вам что, вагона мало?
Первый человек:
– Это он меня вытолкнул!
Второй человек:
– Нет, гад, это ты меня вытолкнул!
Они, получается, не разошлись в дверях и выкинули друг друга из вагона.
Я вспомнил фрейдистов, которые утверждают следующее: если двое не могут разойтись в дверях и маневрируют вправо-влево, порождая синхронные колебательные движения, то этим якобы вежливым людям на самом деле хочется вступить друг с другом в половую связь. И я припомнил многие случаи, когда я с кем-то не мог разминуться, и ужаснулся своей латентной извращенности. Там ведь и женщины были, и дети, и ветераны войны, и даже, по-моему, комнатная собачка.
А эти двое – настоящие, здоровые мужчины. Никакого подсознательного умысла. Не умеешь посторониться – получи в рыло.
Мелочи обыденной жизни, как всегда, являют глазам зияющие пропасти.
Еду в троллейбусе. Сижу. Передо мной – какой-то дед, затылок седой.
Встревоженная контролерша болтается взад и вперед, трудовая пчела. Подошла, настороженно уставилась мне в левую бровь и спросила, обращаясь ко мне же, сидящему в единственном экземпляре:
– Молодые люди, я вас видела?
Откуда я знаю, чума, что ты видела.
Лучше бы не видела, потому что отражаться в сознании, которое напоминает треснувшее зеркало, опасно для здоровья. Вообще опасно отражаться в постороннем сознании. Хочется набросить на него платок, как на то же зеркало или, еще лучше, как на клетку с придурковатым попугаем.
Видел в метро клоуна, на станции Невский проспект, внизу.
Не рекламного зазывалу с листовками и пирожками, а вполне заурядного, бытового. Рассмотрел его только со спины: высокий, возвышается над всеми, как баскетболист; на голове – огромный зеленый цилиндр с широкими полями, примятый; фиолетовая куртка; белые с красным, очень пестрые штаны с такими широкими штанинами, что будто в мешках идет; желтые штиблеты. Длинные патлы, под мышкой – сумка-тележка в красную клетку.
Сосредоточенно ковылял к переходу на Гостинку.
Народ не особенно реагировал. Лет пятнадцать назад – да, пожалуй, а нынче ничего такого.
Я немного прошел следом, присматриваясь. Может быть, это материализовался чей-то герой – кинговский Пеннивайз или помельче, мой собственный. Мне иногда попадаются мои герои – бомжи, например, с котами на плече; один такой даже в метро проезжал.
В общем, ничего не понятно.
Не исключено, что это специальный аттракцион для местной милиции по случаю всеказарменного праздника. Непорядок, сгустившийся в неопознанный шагающий объект. Я думаю, контролерше хватит воображения не пропустить клоуна без жетона, сунься он снова в метро, а милиции хватит фантазии посадить в обезьянник.
Однажды на станции я поймал разбойника.
Дело было так: шагаю я по платформе (метро «Кировский завод»), прямо к Ленину, который окаменел у дальней стенки. Вдруг мне навстречу несется женщина лет 25—30, растрепа. Спотыкается на каблуках и орет:
– Помогите! Кто-нибудь! Телефон, мой телефон!..
Оборачиваюсь и вижу личность, которая во всю прыть улепетывает к эскалатору. И я побежал. Тут подошел поезд, и личность нырнула в последний вагон. Я – следом. Вижу: сидит, отдувается телефон крутит. Увидел меня и выскочил обратно на платформу, и я за ним выскочил. Догнал его, сбил с ног, отобрал телефон и вручил барышне.
Случай довольно заурядный, хотя я, конечно, не каждый день ловлю разбойников. Не стоило и рассказывать, когда бы не одно но: все эти погони, прыжки, удары совершенно не в моем обычае. Более того: я и не думал за ним гнаться, и сознание активно сопротивлялось, но только внутри вдруг включилась неизвестная программа. Я сорвался с места не думая, в секунду, ноги сами бежали, а все остальное тоже само делалось. А голова вообще не помогала, только жалобно и тщетно меня тормозила.
И вот я подумал, что, может быть, я на самом деле был когда-то опасным и секретным агентом, а потом мне стерли память, и я стал заниматься черт знает чем: писать всякую херню, переводить, редактировать, обед варить. Но в действительности во мне дремлет секретный материал, и фамилия моя – Икс-Файл.
Может быть, во мне скрываются и другие способности. Я ведь эту барышню потянул за рукав в вагон, чтобы уехать подальше от греха. Но она совсем обалдела и подумала, наверное, что я за этот телефон потребую от нее половой признательности, и не пошла. Двери закрылись, поезд поехал, и я видел, что разбойник уже снова ковыляет к барышне. Ну, если дуре написано на роду быть битой, то даже супермены бессильны. Но вдруг я сумел бы, как в фильме «Привидение», бесплотно просунуться сквозь стенку вагона и следить? Остановить поезд? Устроить с преступником дуэль в туннеле? Да мне теперь кажется, что запросто. Но я поздно сообразил и поезд уже далеко уехал.
Сейчас я думаю, что я вообще сложный и замаскированный полицейский робот.
Пустяк, но запомнился.
В метро мне не хватило места на лавочке сбоку, где помещаются три человека. То есть место было, потому что там отлично помещались целых два человека, но места этого было мало.
Вообще, место в метро оставляет в памяти след. Когда на выходе видишь, что туда, откуда ты только что встал, уже кто-то усаживается, внутри набухает иррациональное раздражение. Хочется, чтобы это сиденье пустовало всегда, в память о тебе, и поезд так бы и ездил.
И я сидел, как на жердочке. Я нынче не толстый и не худой – так, средний. Молодой человек слева был вообще худощавого, научно-исследовательского сложения: сидел, уткнувшись в какие-то бумаги.
Зато справа от меня расположилась скала.
Она не шевельнулась ни на дюйм и даже не дышала. Сидела плотно и умиротворенно, поблескивая перстнями. От нее слабо тянуло печкой. Лица я не видел и не стал смотреть, когда приехал, куда мне было нужно. Умозрение и без того перестраивало лавочку в розвальни, а женщина-скала трансформировалась в голосистую Боярыню. Которая едет в ссылку. За окнами темно, мелькают огни, объявляются следующие станции: Молочная, Говяжья, Докторская, Ветчинная…
Еду я давеча в метро.
О проекте
О подписке