Глава 10.
Морг.

Автобус попетлял ещё по улочкам незнакомого городишки и, наконец, через открытые настежь ворота въехал на территорию морга, послереволюционной постройки, обнесённую побеленным кирпичным забором. Морг был небольшой, одноэтажный, вокруг уже топились какие-то люди, стояли машины и катафалки. На въезде автобус притормозил, дверь открылась.

– Добрый день, сочувствую Вашей утрате, – заученными привычными фразами, обыденным тоном произнёс спокойным голосом мужчина спортивного телосложения, всунув голову в салон, затем он обратился к водителю, – так проезжай вон туда левее. И всё, выходим, ожидаем, по команде проходим в комнату прощания, прощаемся.

Это оказался ритуальный агент. Автобус припарковался на положенном месте, мы вышли. Небольшой «парадный» вход в одноэтажный старый морг с крышей-треугольником, крыльцо-подъём с парой ступенек. Сбоку от него уже стоит свежий крест с крышкой гроба. Крышка ажурная, гладкая, под красное дерево, не из дешёвых, два венка «От детей», «От любящей жены». Санёк пригляделся к табличке. Царёв Андрей Юрьевич. Ну вот и всё. Всё-таки это не шутка. Не известно почему, но во всё это не верилось. Дядя Андрюша, смерть – такие несопоставимые слова. Ему до последнего казалось, что это всё розыгрыш и сейчас из морга выйдет как ни в чём не бывало дядя Андрей со своей фирменной ироничной улыбочкой и скажет:

– Ну что, классно я вас всех разыграл? Я просто давно хотел всех повидать.

Странное это чувство, когда всё знаешь и всё-таки не веришь. Надеешься на что-то. Но крест и крышка гроба не оставляли надежд. Рядом крутились странные колоритные люди, по всей видимости из похоронной бригады, с очень яркой внешностью. Один невысокий, чернявенький, короткостриженный, с хитрым лицом эдакого «Плохиша». Лицо нерусское, бровастое, губы как два червяка, приторно-отталкивающее. Был такой актёр – Числов, помер недавно от СПИДа, король эпизода, играл в основном разного рода шестёрок на зонах. Так вот повадками и мимикой этот странный человек был – один в один Числов. Человек сканировал всё вокруг, вращая своими чёрными глазками и осматривал всех и каждого, как бы оценивая, что можно стырить. Не сводя глаз с нас, он сунул руку в карман, достал сигареты, прикурил. Взгляд Санька машинально упал на эту руку. Мать моя, рука вся синяя, живого места нет, «Числов-младший» и впрямь был сидевший-пересидевший. Больше всего среди прочего в глаза бросилась паутина на тыльной части кисти. Санёк ещё раз осмотрел похоронщика и увидел странный аксессуар, который никак с ним не вязался – необычная серьга в ухе. Сидевший, скользкий, да ещё и серьгой. Н-да, такое сочетание однозначно наводило на нехорошие мысли о статусе «Числова» в местах не столь отдалённых, вряд ли этот человек являлся просто эстетом и любителем культуры по выходу на свободу.

Второй яркой личностью около входа был «Бугор», как его сразу окрестил Санёк. Квадратных габаритов, с прожжённым оспой лицом, окаймлённым короткой растительностью, внешне он напоминал «Гангрену», помощника Короля из фильма «Антикиллер». В пуховике, расстёгнутом на распашку, несмотря на лютый мороз, с руками, которыми он мог как задушить, так и согнуть железный прут, Бугор сразу давал понять кто здесь главный. В целом главарь похоронщиков был одет довольно прилично. Свитер, штаны, не к месту новые зимние ботинки, почему-то натёртые до блеска. Остальные личности были тёмными и серыми одновременно, про таких говорят – люди-невидимки. Их внешность невозможно потом вспомнить, настолько она непримечательная, что спасает их от фотороботов. Это были помощники или подмастерья.

Родственники толпились у входа в морг, кто-то поддерживающе обнимал за плечи соседа, тётя Галя не переставая плакала, у всех на лицах застыла напряжённая скорбь. Дима всё бегал туда-сюда с агентом, о чём-то разговаривал. Санёк переминался с ноги на ногу, пританцовывая, пальцев на ногах он уже не чувствовал, а холодный ветер пронизывал его насквозь.

В этот момент железная дверь в морг раскрылась, словно занавес в театре, и оттуда вышел патологоанатом в длинном белом халате. Это был светловолосый упитанный молодой паренёк, невысокого роста. Он как будто конферансье должен был что-то объявить.

– Родственники, проходим, прощаемся! Не задерживаем!

Похоронщики собрали у всех заранее приготовленные цветы. Стали входить внутрь морга. Оставалась надежда, что там тепло и можно согреться. Внутри оказалось совершенно небольшое помещение, буквально квадрат два на два, со старым кафельным полом, ещё с советских времён, маленькие серо-белые квадраты, крашенные синей краской стены. Здесь в центре на двух табуретках уже стоял гроб, сбоку, на полочке на стене, фотография дяди Андрея, ещё чёрно-белая, с которой он улыбался, такой молодой и полный сил… Агент нас поторопил, мол время лимитировано. Сначала вокруг гроба прошла плачущая вдова, затем родственники, впрочем, в «зал прощания», хотя его конечно трудно назвать «залом», прошли почему-то не все. Похоронная бригада уложила собранные цветы в гроб, в ноги. Санёк вошёл в след за ними.

Дядя Андрюша лежал в гробу, такой спокойный и умиротворённый, как будто и не было этих двух с половиной лет боли и мучения. На его лице не заметно ни капли страдания, оно не выглядело измождённым, высохшим. Совершенно обычное, широкое лицо, с восточными нотками, каким он и помнил его с последней встречи несколько лет назад. Толи просто так хорошо подготовили… Вот только тело, одетое в костюм с голубыми и серыми полосками, немного мятый и с парой жирных пятен, действительно выглядело непропорционально худым, а ноги были завалены цветами. но самое страшное, что казалось, будто их и вовсе нет, что там пустое место… Может отрезали? Всё-таки гангрена…

Санёк подошёл, подержал дядю Андрюшу за руку, тоже сделал его отец, кто-то просто прошёл по кругу, внуки зайти побоялись.

– Ещё будет возможность попрощаться, не переживайте, мы гроб пока не закрываем совсем, – сказал «Бугор» похоронщиков, – ну, все подошли кто хотел? Всё, закрывай!

«Числов» с безликими «подмастерьями» занесли и положили крышку на гроб. Вся процедура прощания заняла минут пять, не больше. Народ выпроводили на улицу, где уже ждали своей очереди следующие. Подошёл агент:

– Так, ну всё, отъезжаем, – он переда Диме бумаги, – вот свидетельство, вот договор, накладная, чек по оплате. Ну всё, как договаривались. Проходим в автобус, ещё раз приношу свои соболезнования, надеюсь вам всё понравилось.

– «Да уж, всё понравилось…» – подумал про себя Санёк, уже забираясь в холодный катафалк.

Водила-экономист, явно стремился выкрутить пару сотен на горючке, у него тепло явно в перечень услуг не входило. На время прощания он выключил двигатель, от чего внутренности микроавтобуса за эти минуты превратились в небольшой Северный полюс. Санёк пытался в ботинках сжимать и разжимать закоченевшие пальцы, чтобы согреть их и обеспечить прилив крови, но это мало помогало. Все загрузились в похоронный транспорт, перед тем как он тронулся, в дверях снова появилась ухоженная голова ритуального агента-спортсмена.

– Пользуйтесь услугами нашей компании, надеюсь вы остались довольны, ставьте лайки и отзывы на нашем сайте! – на правах рекламы обескураживающе объявил он и захлопнул дверь.

В этот момент случилось самое неожиданное, объяснявшее и маски, и холод в салоне. Задние двери автобуса открылись и похоронщики, включая Бугра и Промокашку-Числова с серьгой, впихнули в салон тот самый закрытый гроб с дядей Андрюшей внутри и крест. Санёк ещё сел от всех подальше, почти в самом конце салона, в результате гроб оказался ровнёхонько напротив. Нет, он конечно человек не суеверный, но поездки с покойником в полуметре от него, никак не ожидал. Он непонимающе посмотрел на остальных, те оставались безучастными, видимо понимали с самого начала где едут, и что никакого дополнительного транспорта для покойника не предусмотрено, поэтому сюрприза для них не случилось. Ну что ж, так значит так.

И они поехали все вместе: он, родственники и покойник, в одном автобусе. Сквозь заиндевевшее окно в щёлочку был виден сначала городок, потом выезд из него. Периодически Санёк поглядывал с опаской на гроб, но тот лежал себе на полу и никого не трогал, поэтому суеверный страх быстро прошёл. Ехали довольно долго, по каким-то городишкам, деревням, трассе, свернули на сельскую дорогу. «Юрино» показалась синяя табличка с названием деревни. Говорят, это единственное более-менее доступное место по расстоянию от дома, всего километров 50-70, и то одно из последних, как всегда «по блату», тяжело в Москве помирать и дорого…

Ехали просёлками, мимо пролетали одноэтажные домишки, некоторые уже давно заброшенные, другие выглядели как жилые. На пути изредка попадались одинокие деревенские путники, было тихо, посёлок казался погруженным в снежные оковы, дальше дороги никто снег не расчищал. Село, по всей видимости, было небольшим и вымирающим, с одними стариками.

Глава 11.
На кладбище.

Долго ли, коротко ли, добрались до кладбища, прямо перед ним стояла небольшая часовенка. Низкая ограда, въезд с полукруглой железной крашенной чёрным аркой, на въезде домик кладбищенского сторожа и одновременно администрация. Напротив – доска объявлений, чуть дальше – сельский уличный деревянный туалет, почти новый, недавно поставленный. Кладбище очень небольшое, в глаза бросились ровные аллеи крестов с чёрной землёй, видимо свежие, и ухоженные мраморные надгробия. Всё чисто и компактно. Прямо за забором погоста – чьё-то подворье, сарай, тарахтит трактор, убирая сено, местные скачут на ржущих во всё горло конях, дальше лес, край деревни. Вот это как–то неуместно для такого момента, интересно, как местным живётся прямо за забором погоста, никто ночью не беспокоит? Люди вышли из автобуса и стояли на небольшой асфальтовой площадке, покрытой снегом, у администрации. Тут подъехал "Кашкай" Димы со священниками внутри.

Из здания сельского кладбища вышел человек в тулупе и валенках, перекинулся парой слов, спросил свидетельство о смерти, перечитал. Следом за ним на свет Божий появилась бригада местных с лопатами. Это уже обычные деревенские мужики, не такие лощённые, как городские сидельцы-ритуальщики, с синими руками и серёжками, которые уже тоже подъехали на своём транспорте. Деревенские кладбищенские землекопы были одеты в рваные телогрейки, ушанки, валенки и кирзачи, а на их лицах застыла нестираемая печать сельской самогонки.

– А кто знает откуда пошло слово "кирзачи"? – как бы про себя спросил рядом стоящих Санёк.

– Откуда? – поинтересовался Борис.

– Я всегда думал, что это какая-то специальная выделка кожи – кирза, ну или что-то старинное, русское, как «дымковская игрушка», а оказалось, что это искусственный материал, выпускаемый на Кировском заводе, вот сокращённо и получилось – «кирза».

– Вы же сани заказывали? – спросили городские ритуальщики, посмотрев в договор, – а да, оплачено, мужики, выносим.

Деревенские подвезли железные неказистые деревенские сани, похожие на обычные детские санки, только увеличенные раза в три. Городские вынули гроб из машины, положили на них.

– «А у них тут чёткая дифференциация труда…» – подумалось Саньку.

– Так, в оплаченные услуги входит транспортировка усопшего на санях до могилы, – объявил «Бугор», – родственники, Вы и Вы, берите венки, идите спереди.

Санёк поднял голову, Бугор указывал на него и отца. Ну а что, собственно, всё правильно, кому ещё… Траурная процессия – Санёк с отцом впереди с венками, дальше дядя Андрюша в гробу на санях, которые везли ритуальщики, дальше все остальные. Замыкали процессию два священника, их помощник – человек со странным лицом, и православная женщина в косынке. Пока процессия шла, буквально метрах пятидесяти деревенские всё так же скакали на ржущих конях, а трактор продолжал деловито громко тарахтеть и вонять солярой, убирая сено в сарай. Видимо они привыкли к таким мероприятиям… Уже проходя по ровным рядам могил, Санёк обратил внимание, что здесь очень много, почти полкладбища, покойников из ближнего зарубежья. Армяне, узбеки, вообще какие-то невоспроизводимые фамилии непонятийной национальности. Сомнительно, чтобы все эти люди с непроизносимыми нерусскими фамилиями в таком количестве жили в этой деревне. Тем более могилы сплошь какие-то странные: вот, видимо, любитель музыки с нотами на постаменте, вот тот самый цыган, памятник в полный рост, чёрный, только перстень золотой. Какой-то «Оглы». Вот на могиле некого молодого человека тридцати лет изображены падающие листы непонятного и подозрительного растения, явно тут упокоен любитель чего-то эдакого. Что только люди не учудят в Москве, даже на собственной могиле. Нет, деревенские до такого вряд ли додумаются.

Вдалеке показалась грустная девочка с плюшевым медвежонком в руках, она шла параллельно их процессии, не обращая на неё никакого внимания. Интересно, куда она идёт? Что это значит?

Наконец впереди, почему-то не продолжая ряд, хотя места до забора ещё полно, а прямо между двух аллей, показалась свежевырытая могила с комьями и бруствером глины по краям.

– Наверное вон она. Да, точно, она, – сказал Санёк и пошёл в сторону глиняной насыпи.

Все остальные, включая ритуальщиков двинулись за ним. Странная девочка с медвежонком встала поодаль. Подошёл Дима.

– Отпевать будем прямо здесь, отец Андрей и отец Филипп согласились. Хотели в часовне у кладбища, да местный священник уехал до конца праздников, а ключей никому не даёт. Я предупреждал что будет холодно.

Бугор с Промокашкой сняли крышку гроба, поставили у саней венки.

– Всё, родственники, можете прощаться!

На лоб дяде Андрюше священники положили белый платок с православными символами, в руки – иконку, воткнули в скрещённые на груди пальцы свечку. Все по кругу стали подходить и прощаться, кто целовал в лоб, кто просто держал за руку. Платок периодически сдувало ветром со лба и его приходилось поправлять. На кладбище было открытое пространство, метель поднялась настолько пронизывающая, что казалось, будто тебя прокалывают тысячи игл. Санёк уже давно понял про себя, что эта процедура – это как небольшой подвиг, долг чести, который надо совершить, чтобы отдать дань уважения умершему, поэтому велел своему организму потерпеть и не скулить, полностью отключившись от холода и боли и не обращая на них внимания.

Он встал совсем рядом с дядей Андрюшей, смотрел на его умиротворённое лицо и ему в этот момент почему-то пришла на ум строчка из песни Высоцкого:

«… Все приложились, а бедный покойник,

Так никого и не по-целовал…»

Всем раздали свечки, подожгли фитили от зажигалки, правда они на ветру тут же потухли.

– Это на таком ветре неизбежно, не мучайтесь, не зажигайте снова, всё равно задует, – сказал Санёк.

Священники начали обряд отпевания. Отец Андрей зажёг ладан в кадиле, раздался знакомый сладковатый запах. Приятный, расслабляющий, с дымными полутонами запах фимиама, которым всегда пахнет внутри церкви, но тут не до расслаблений. Святой отец стал ходить вокруг гроба и могилы, периодически останавливаясь и читая молитвы. Ему вторил отец Филипп, жена которого пела песнопения. Мужчина-помощник переворачивал страницы. У жены отца Филиппа Санёк разглядел в руках ноты, а у самого отца Филиппа в папке со вставленными файлами-слюдой были напечатаны тексты молитв обряда. Отец Андрей руководил всей процедурой, показывая, когда отцу Филиппу и его жене надо вступать или останавливаться.

– Упокой Господи…

– Душу раба Твоего…

Слышалось Саньку сквозь ветер. Священники пели монотонно, медленно перелистывая страницы. Слова молитвы на ветру уносило и не всё было понятно.

– Ещё молимся о упокоении души усопшаго раба Божия…

Ветер пронизывал насквозь, до костей, до боли в зубах и голове. Санёк словно соединился с холодом, стал с ним одним целым. Изредка его отвлекали только ржание лошадей, да грохот трактора, которые не обращали на них никакого внимания и занимались своими делами. Городские ритуальщики делали селфи на могилах и просили деревенских землекопов сфоткать их группой, обнявшись, в разных позах на фоне похорон. Наверное, ведь выкладывают на сайте своём, как это делают ночные клубы. «Лучшие моменты на память», «Отчёт о проделанной работе». Грустная девочка с медвежонком куда-то пропала. А холод поглощал, он просто пожирал, превращал в ледяную статую.

Санёк посмотрел на дядю Андрюшу спокойно и мирно лежащего в гробу.

– «Как ему, наверное, сейчас хорошо… Он уже ничего не чувствует, в отличии от нас…»

Дядя Андрюша продолжал спокойно лежать, как бы даже посмеиваясь, ему холод был ни по чём. В голову закралась крамольная мысль.

– «Почему отпевать надо было именно на кладбище, в такой мороз? Ну и что, что часовня закрыта? Вон их сколько, церквей, по дороге было, да даже в самом Юрино был указатель на какой-то храм. Нет, терпи, нельзя жаловаться, да и некому, имей уважение…».

Отец Филипп продолжал отпевание, медленно, не торопясь, переворачивая страницы. Его жена пела, а отец Андрей ходил вокруг могилы с кадилом. Санёк следил за каждой перевёрнутой бумагой в файле, он ждал, когда всё закончится. А священники, казалось, не чувствовали холода и метели, они делали своё дело, как будто внутри них горел благодатный огонь, согревая через душу тело. Они не замечали, как дует ветер, что температура опустилась почти до «-20», что кричат кони. Одеты святые отцы были просто и легко, а на отце Филиппе даже не было носок под ботинками. Но ни одним взглядом, ни вздохом, ни движением, ничем, они не показали, что замёрзли. Это по-настоящему героические люди, верой побеждающие всё телесное…

Наконец последняя страница писания была перевёрнута и отпевание закончилось. Священники отошли.

– Нет, я помирать буду исключительно летом! Уж больно холодно… – громко вслух сказала вдова, все мысленно с ней согласились.