Дверь, за которой шумела музыка, открылась неожиданно резко. Именинница, встречавшая каждого гостя лично, взяла Надю за руку и потянула в другой мир – зеркальный тому, что она привыкла видеть. Было ярко, было громко, было непонятно. Все общались, смеялись, что-то кричали, роняли мебель, оказавшуюся не в том месте и не в то время. Казалось, что все эти люди на работе только и делали, что сдерживали свою энергию, чтобы позволить ей взорваться красочным фейерверком, как только появится повод. Надя чувствовала себя чужой на этом празднике жизни, но и уходить не хотелось, и, спустя полбокала вина, она немного расслабилась. Беззаботная музыка подхватила её тревожные мысли и унесла куда-то прочь, в далёкую серую бездну, где живут «понедельники», «отчёты» и слово «надо». В тот вечер она впервые влюбилась.

Он подсел к ней под конец праздника – подтянутый, черноволосый, в очках на тонкой оправе. Представился Димой. Надя сначала подумала, что он пьян – уж больно несвязна и эмоциональна была его речь, но спустя некоторое время поняла, что тот просто волнуется. Разговор заводился туго, словно дизель на морозе, но, зацепившись за какую-то тему из детских воспоминаний, закрутился, набирая обороты. После дня рождения они долго переписывались, проводили вечера в одной компании. Чем больше общего они друг в друге находили, тем явственнее их дружба перерастала в нечто иное, и однажды, ознаменовавшись неловким, но трогательным поцелуем, превратилась в настоящие отношения. Однако долго они не длились, и на то была одна причина.

Оксана Владимировна, мать Нади, была человеком со сложным характером. Невысокая, полная женщина с короткой шеей и близко посаженными глазами, она старалась держать под контролем всё, до чего дотягивался её мысленный взор. От неё старались держаться подальше родственники, уставшие слушать о том, как они неправильно живут. Её избегали коллеги, которые, по её мнению, всё делали не так, как надо. Друзей у неё не было вовсе, что она легко объясняла тем, что люди не любят, когда им говорят правду. Но больше всех от её характера страдали муж и дети.

Отец Нади, Роман Игоревич, в советское время работал инженером на заводе. Он был доволен и зарплатой, и должностью, в начальники не рвался, но супругу это в корне не устраивало. Она обвиняла его в пассивности и лени, приводя в пример его более успешных коллег, говорила, что ему наплевать на семью. Когда рухнула страна, в которой Роман родился и вырос, ему действительно стало наплевать. Он крепко запил, стал поздно приходить с работы домой и приносить не всю зарплату. Раздражительный тон в голосе Оксаны постепенно сменился криком, гневным и требовательным, но Роман будто не слышал его, чего нельзя было сказать об их детях.

Едва отец переступал порог квартиры, Надя уводила сестру в их общую комнату, стараясь занять её одной из детских книжек. Когда буря обвинений за стеной перерастала в ураган, они уходили на балкон, но и там всё было слышно. Надя убеждала Аню, что ругаются не их родители, а соседи, но та слабо в это верила и часто плакала.

Шли годы, а в войне с пьянством мужа Оксана терпела поражение за поражением. Озлобляясь с каждым днём, она начала срываться на детях, которые, в отличие от отца, от её крика столбенели и делали всё, что она им говорила. Это стало для неё некой отдушиной, напоминанием того, что её правота хоть где-то является неоспоримой. Сама того не замечая, она превращала своих детей в послушных роботов, что не могло не сказаться на неокрепшей детской психике. На фоне сверстников Надя казалась чересчур молчаливой и забитой, Аня – тревожной и плаксивой. Об этом пытались поговорить некоторые учителя, но Оксана им тут же сообщала, что с воспитанием собственных детей она справится сама. Родственники, знакомые и соседи таких разговоров вовсе избегали, хоть и видели, что делает с девочками обстановка в семье. В итоге кардинально изменить жизнь сестёр смогла лишь смерть их отца.

Надя осознавала, что эта потеря и, как следствие, необходимость работать вырвали её из властных рук матери. Финансовая зависимость от дочери сделала ту лояльнее и молчаливее. Множество переработок, что свели их общение к минимуму, радовали обеих, пусть и по разным причинам.

Когда в жизни Нади появился Дима, ей было двадцать два. На тот момент Оксана Владимировна в жизнь старшей дочери не лезла совсем. Та регулярно отдавала большую часть зарплаты, много работала, и о том, что она стала достаточно взрослой, чтобы интересоваться мужчинами, не возникало и мысли. Так оставалось до тех пор, пока Надя не сказала, что хочет выйти замуж и уехать с возлюбленным на другой конец страны, куда того решили перевести с повышением.

Мать заставила дрожать колени старшей дочери, не успев сказать ни слова. Её лицо, ещё минуту назад умеренно доброжелательное, пугающе преобразилось: щёки покраснели, на лбу начала пульсировать вена, даже глазные яблоки, казалось, налились кровью и стали больше. Но самое страшное, из её рта вырвался крик, который всегда превращал Надю в маленькую безвольную девчонку.

– Ты никуда не поедешь, я сказала! – кричала Оксана, не задумываясь о том, что в панельном доме её прекрасно слышат все соседи. – Я тебя растила, поднимала, и вот благодарность? Хочешь бросить меня с ребёнком одну, чтоб мы с голоду сдохли?

– С ребёнком? Да я в её годы уже работать пошла, – начала противиться Надя. – Говорю же, я буду помогать, высылать деньги.

– Это ты сейчас так говоришь, – возражала мать. – Чувство долга на расстоянии притупляется, знаешь ли.

– Мам, ты не права. Я же сказала, что…

– Так если я не права, отпусти своего женишка одного, на год хотя бы. Если он выдержит, я отпущу тебя. Я тебе поверю. Согласна?

Надя не смогла бы возразить, даже если бы ей просто запретили, поэтому согласилась. Однако, понимая, что год без любимого ей самой будет тяжело, она всё же попросила Диму остаться. Услышав просьбу, тот сначала отвел глаза, затем тяжело вздохнул и сказал, что все бумаги подписаны, и назад он пойти не может. Не только потому, что дорожит репутацией, но и потому, что больше всего на свете мечтает сбежать из этого ненавистного города, в котором слишком долго приходилось страдать. У них действительно было много общего. Дима тоже пережил тяжёлое детство, от воспоминаний о котором так трудно убежать.

Спустя неполный месяц он уехал, и первые полгода они постоянно созванивались. Работа и разделявшие их три с лишним тысячи километров не позволяли встретиться, но оба постоянно говорили об этом желании. Надя верила, что у них всё получится, пока Дима не позвонил пьяным и не сказал:

– Надя, прости. Так больше не может продолжаться. Если ты меня действительно любишь, приезжай ко мне.

– Я так не могу, Дим. Прости, я не осмелюсь, – сквозь слёзы говорила она.

– Ты должна решить, что сильнее: страх перед матерью или чувства ко мне. Решай прямо сейчас, – его голос был спокойным и жестким.

– Я не могу. Прости.

После этих слов он положил трубку и сменил номер. Больше она его не видела.

Разрыв дался ей тяжело. Надя замкнулась в себе, оборвала все связи с друзьями, работа вновь стала для неё всем. Параллельно со штурмом карьерной лестницы она начала учиться на заочном, а затем и вовсе всех удивила, уйдя с хорошей должности и открыв своё дело.

Лёжа на кровати с водителем, которого совсем недавно хотела уволить, Надин вспоминала свой жизненный путь. Она, наконец, поняла, почему встреча с бывшей одноклассницей выбила её из равновесия. У Светы, в отличие от неё, была семья. Пусть с нехваткой денег и хроническим недосыпом в придачу, но она у неё была. Света была нужна мужу и детям по-настоящему. Они не делали вид, что любят её – они её действительно любили.

Надин начала представлять, как бы сложилась её судьба, решись она тогда уехать с Димой. В её памяти он оставался таким же доброжелательным и улыбчивым. Он стал бы прекрасным мужем и отцом, в этом у неё не было сомнений. Надин не могла понять, почему лишила себя этого шанса? Страх перед матерью? Об этом было смешно даже подумать. За долгие годы в бизнесе она начала забывать, что такое страх. В особенности перед матерью, что жила теперь вместе с сестрой полностью за её счёт. Другие причины Надин на ум не приходили. Она не могла поверить, что пресловутый страх – это единственное, из-за чего вместо мужа и детей её окружает кучка алчных льстецов и завистников.

От всех этих мыслей Надин почувствовала себя такой несчастной, что сама не поняла, в какой момент разрыдалась. Сергей, разбуженный безудержным плачем, сначала не понял, что происходит. Его начальница зарекомендовала себя сильной женщиной со стальным характером. Он не мог поверить, что она может плакать, и поначалу растерялся, но затем выдавил неуклюжее «ну, ладно тебе» и обнял. Надин не сопротивлялась. Она, наконец, осознала, чего хочет на самом деле. Чего всегда хотела.

С того дня Надин всерьёз вознамерилась наладить свою личную жизнь. Её общение с водителем обрело сугубо деловой характер, с мужчинами из своего окружения напротив, стало более легкомысленным и кокетливым. Она бросила курить, перестала затягивать волосы в тугой хвост, начала экспериментировать с косметикой, но её стараний никто не замечал. Выяснилось, что потенциальные кандидаты на место в её сердце либо женаты, либо довольны своим холостяцким статусом. Когда надежда найти себе мужчину среди коллег и приятелей иссякла, Надин начала поиск на стороне. Она стала посещать фитнес-клубы, различные семинары, бары и рестораны, даже на сайте знакомств зарегистрировалась – всё оказалось бесполезной тратой времени. Одним был нужен только ни к чему не обязывающий секс, другие слишком рьяно интересовались её достатком. Немногим бескорыстным мужчинам, что ей попадались, не хватало смелости даже взять её за руку. Высокая, стройная, уверенная в себе женщина вызывала в них лишь страх. После полутора лет неудач Надин начала думать, что муж ей не так уж и нужен. Родить ребёнка и воспитать его одной уже не казалось плохой идеей. Вскоре Сергей вновь стал не просто водителем, а спустя ещё некоторое время Надин увидела заветные две полоски на тесте.

С начала второго триместра ей пришлось передать управление фирмой своему заместителю – талантливому молодому человеку, взятому под её крыло сразу по окончании института. Нервная работа не шла на пользу и без того проблемной беременности – сказался и возраст, давно переваливший за тридцать, и образ жизни не самый здоровый. Надин искала поддержки у матери – всё же стараниями дочери её благосостояние выросло до немыслимых прежде вершин, но та не стала скрывать неприязни к её интересному положению. Оксана называла это глупостью и безрассудством, но её негодование довольно быстро пошло на убыль. Катастрофа началась спустя три месяца, когда стало известно, что молодой заместитель, наслушавшись советов «доброжелателей», утопил фирму в долгах. Надин была уверена, что он справится, в заботах о будущем ребёнке редко утруждала себя звонками, потому спохватилась слишком поздно. Встал выбор – либо вытаскивать фирму, поставив под удар ребёнка, либо позволить той обанкротиться. Надин, не долго думая, выбрала второе. Нищета ей не грозила, ведь большая часть накоплений была оформлена на мать с сестрой. Этих денег вполне хватило бы всей семье лет на десять спокойной, пусть и не роскошной, жизни. Начать новое дело, когда малыш подрастёт, тоже было реально. К сожалению, у Оксаны на этот счёт было другое мнение.

Она изводила дочь звонками, эмоционально и в красках расписывая, как они по миру пойдут, если не взяться за голову и не спасти фирму. Объяснять, что это не так, было бесполезно. Со временем звонки стали всё настойчивее, а их содержание наполнялось всё большим гневом. Дошло до того, что Надин перестала брать трубку, но и это не помогло. Мать пришла к ней домой и устроила скандал.

– Да наплевать мне и на фирму, и на деньги. Это тебе всё мало. Я уже лишилась из-за тебя мужа. Хочешь меня довести, чтобы я и без ребёнка осталась? – выпалила Надин в горячке ссоры. – Я не позволю тебе второй раз всё испортить. Уходи. Оставь меня, наконец, в покое.

– Ты неблагодарная дрянь! Я тебя оставлю. Да, оставлю, – кричала мать, грозя пальцем. – Только знай, что ты для меня умерла. У меня нет старшей дочери.

Надин переменилась в лице. Её мать была не из тех, кто бросается громкими словами, а затем, поостыв, забывает о них.

– Мам, не говори так, – Надин бросилась за матерью, собравшейся уходить, взяла её за руку, но та грубо её отдёрнула.

– Не смей меня трогать, иначе я тебе врежу, – сказала она с такой злобой, что Надин отшатнулась.

Наступила тишина, в которой были слышны лишь гулкие шаги, после чего дверь с грохотом захлопнулась. На ватных ногах Надин дошла до дивана и легла на бок, сотрясаясь от рыданий. Тем вечером её увезли из дома на машине скорой помощи. Врачи не смогли ничем помочь, и она осталась совсем одна.

Перевести дух в тишине и одиночестве у неё не получилось. Вскоре после процедуры банкротства имущество оказалось арестовано, счета заморожены. Кроме квартиры в общежитии, купленной когда-то из желания поскорее уехать от матери, у неё ничего не осталось. Забытая за годы нищета вновь поглотила её. Требовать от матери часть денег Надин не стала, прекрасно понимая, что это бесполезно. Попросить помощи не позволяла гордость, а когда она на это всё-таки решилась, её просто выставили за дверь. С тех пор жизнь пошла по наклонной. Чтобы прокормить себя, Надин устроилась продавцом в обычный супермаркет. Она замкнулась, половину зарплаты стала спускать на алкоголь, сначала дорогой, а со временем на какой придётся. И вот ей сорок три, она одна, и всё, что у неё осталось, – это маленькая квартирка в общежитии и ненависть. Ненависть ко всему миру.

Ближе к обеду немного распогодилось. Тучи расступились, и солнечный свет, яркий, жизнерадостный и такой неуместный в пропитанном отчаянием месте, заполнил собой пространство. Однако сон не отпустил Надин, даже когда раздался звонок в дверь. Возможно, на этом бы всё и закончилось, если бы она спьяну не забыла закрыть замок. Незваный гость без труда попал в квартиру, осмотрелся, вдохнул полной грудью. Скрипя половицами, он прошел внутрь и, присев на стул у заваленного хламом стола, стал ждать, пока на него обратят внимание.

Надин тем временем ворочалась всё сильнее, пытаясь вырваться из оков мучительного сна, который, словно машина времени, перемещал её по чёрным страницам прошлого. Вот больничная палата, в которую она попала с острой болью в животе. Заходит врач. Видно, что ему было бы проще жевать битое стекло, чем говорить эти слова, но он говорит. Услышав их, она содрогается всем телом, до боли в костяшках сжимает одеяло и издаёт такой душераздирающий крик, что у пациентов и медицинского персонала во всем здании пробегают мурашки по спине.

Когда сон досыта напитался болью и, наконец, выпустил несчастную из своих объятий, та лежала вся в слезах, раскрыв рот в беззвучном крике. Пальцы так же, как и в тот день, сжимали ни в чём не повинное одеяло, словно пытались вырвать из него клочок. Силясь унять слёзы, Надин мысленно стала себя уговаривать:

«Всё хорошо. Это всего лишь сон. С тобой ничего такого не происходило. Это было с кем-то другим, помнишь? Ну вот, молодец».

Успокаивающие мысли неожиданно прервал незнакомец, деликатно покашлявший в кулак. Увидев его, Надин подпрыгнула, машинально прикрывая одеялом грудь, хоть в этом и не было необходимости – она уснула в одежде.

– Ты кто такой? Что ты здесь делаешь? – скорее просипела, чем выкрикнула женщина.

– Я твой друг. Я пришёл помочь тебе, – примирительным тоном сказал незнакомец.

Надин отползла к спинке кровати, пытаясь понять, что происходит. Какой ещё друг? У неё была идеальная память на лица, и будь то её знакомый, она бы точно его запомнила. Ей, конечно, доводилось сильно напиваться, но она всегда помнила, с кем была и что с ней происходило. И всё же весь облик незваного гостя говорил о том, что он знает её не первый год.

– Так, подождите. Мы точно знакомы? – спросила Надин, перебирая обрывки памяти, и тут друг поймал её блуждающий взгляд.

– Конечно. Просто ты ещё не вспомнила. Я твой старый друг. Я только сейчас узнал, в каком положении ты оказалась, – с горечью сказал друг.

Надин смотрела в глаза незнакомцу, не в силах оторвать взгляд. Она слушала внимательно, боясь упустить хоть тень звука, словно его устами говорили ангелы. По телу разлилось приятное тепло, мысли в голове замедлили бег и словно поплыли в невесомости.

– Я считаю, ты не заслужила того, что с тобой произошло. Ты со мной согласна? – спросил друг.

– Да. Я не заслужила этого. Я согласна, – сказала Надин тоном, будто читала отрывок из скучной книги.

– Я могу помочь тебе. Прости, ты не можешь мне сказать своё имя? – ненавязчиво спросил друг.

– Надя. Нет, Надин, – медленно проговорила женщина.

– Хорошо. Я могу помочь тебе, Надин. Помочь понять, почему всё так получилось. Ты ведь знаешь, кто во всём этом виноват? – все тем же спокойным голосом спросил незнакомец.

На минуту в комнате воцарилось молчание. Друг чувствовал, как в чистый незамутненный разум женщины тяжелым камнем падает вопрос, заставляя ненависть, осевшую в глубине, всколыхнуться и устремиться вверх. Он видел, как гримаса гнева появляется на её лице, слышал участившееся дыхание.

– Я… Я знаю, кто во всём виноват, – разлепив пересохшие губы, отстранённо прохрипела Надин. – Это те сволочи, что довели меня до разорения. Хотя… – её зрачки едва заметно задергались. Целей оказалось слишком много. Больше, чем ненависти. Её ненависти была нужна другая цель – более яркая, более конкретная. Взгляд вновь замер, словно нашёл точку опоры, и Надин продолжила: