Когда же самого арестанта спросили о готовности отправиться на родину, дабы предстать там перед судом, Уэбл совершенно спокойно ответил, что от экстрадиции отказываться не станет и готов к любому суду, поскольку ни в чём не виноват. Когда в середине дня 13 октября его выводили из здания суда, где он подтвердил готовность отправиться в Пенсильванию, Уэбл при виде журналистов закричал: «Я желаю вернуться домой и очистить собственное имя от подозрений! Я никого не убивал!» («I want to go home to clear my name! I didn’t kill nobody.»)

В тот же день в Альбукерке прибыл майор полиции штата Пенсильвания Эндрю Хадок (Andrew J. Hudock) в сопровождении 2-х детективов. Им предстояло перевезти Джона Уэбла в Гаррисберг, административный центр округа Уэстморленд, где планировалось провести суд.

Экстрадиция прошла без сучка без задоринки, и уже 16 октября в окружной тюрьме было устроено опознание Уэбла раненым шофёром-«дальнобойщиком» Джоном Шеппердом. В заявлении для прессы, сделанном окружным прокурором Уорденом Уилльямом Хохом (Warden William R. Hohn), сообщалось, что потерпевший уверенно опознал в обвиняемом того самого человека, которого видел рядом со своей автомашиной после ранения.

Это было довольно лукавое утверждение как по форме, так и по сути. Шепперд опознал Уэбла явно по подсказке – обвинение нуждалось в его свидетельстве, и «дальнобойщик» согласился покривить против истины, дабы гарантированно отправить стрелявшего в камеру смертников. На самом деле Шепперд не видел стрелка после ранения, он вообще его толком не видел. Именно по этой причине никакого словесного портрета после ранения Шепперда не появилось – имелось лишь самое общее описание худощавого, по-видимому, молодого мужчины с тонким голосом. И это всё! Потерпевший подыграл обвинению – такое случается сплошь и рядом! – ничего удивительного или исключительного в таком поведении нет.

Ещё одним важным для обвинения свидетельством в пользу виновности Джона Уэбла стало то, что тот во время пребывания в окружной тюрьме в августе-сентябре 1953 года признавался в совершении убийств «дальнобойщиков». Признания несколько раз слышали заключённые тюрьмы, и информация об этом дошла до администрации, которая отнеслась к ней со всей серьёзностью. Соответствующая докладная записка была направлена детективам, работавшим по делу «Призрака автострады», но интереса не вызвала, поскольку именно в то время имелся отличный кандидат в убийцы – Уилльям Таунсенд. Второй такой кандидат был попросту не нужен.

Данная деталь, конечно же, выставляла работу детективов не в лучшем свете, подчёркивая их невнимание к мелочам и неспособность своевременно отрабатывать все версии, но объективно подкрепляла линию обвинения и в суде могла существенно облегчить работу Уордена Хоха.

Нельзя не сказать несколько слов о выбранной обвиняемым линии защиты, которую с полным правом можно назвать неординарной и неожиданной для обвинения. Джон Уэбл признал факт владения европейским пистолетом 357-го калибра, но заявил, что в последней декаде июля – то есть тогда, когда совершались нападения в районе «Пенсильванской автострады» – это оружие было передано некоему Джиму Парксу (Jim Parks). Последний являлся крупным преступником, специализировавшимся на торговле поддельными долларами, которые он привозил из Мексики. Паркс периодически ездил в Мексику, где у него имелись налаженные связи, покупал подделки за 50% номинальной стоимости, привозил их в Штаты и здесь продавал крупными партиями уже по 70—75% от величины номинала. Именно для очередной поездки в Мексику ему в последней декаде июля и понадобился пистолет.

Историю эту нельзя было назвать хорошей или удачной для обвиняемого. Её завиральный характер чувствовался во многих деталях прежде всего потому, что образ «крутого» преступника, одалживающего пистолет у какого-то непонятного парня, не связанного с уголовным миром, выглядел на редкость недостоверно. Однако юридически корректное опровержение этой выдумки в действительности являлось отнюдь не простой задачей.

Другим важным элементом защиты Уэбла сделалось его утверждение о собственном благонравии и законопослушании. Он действительно не имел уголовного прошлого, и история с его заключением в окружную тюрьму в августе-сентябре выглядела всего лишь дурацким стечением обстоятельств. Уэбл настаивал на том, что не переделывал арендованную автомашину и арендатор свалил на него чужие грехи. Дескать, переделал кто-то другой, возможно сам же владелец компании, а вину свалил на него – Уэбла – и мало того, что в тюрьму отправил, так ещё и денег состриг!

В общем, весь мир был в заговоре против Джона! При этом сам Джон старательно играл роль жертвы обстоятельств и от сотрудничества со следствием не отказывался. Хотя адвокат Альберт Скейлз (A. C. Scales) советовал Уэблу молчать и во время следствия, и во время суда, обвиняемый был твёрдо уверен в том, что расскажет «свою» правду и убедит в собственной невиновности каждого. Согласитесь, это что-то напоминает? Именно так ведут себя психопаты, убеждённые в том, что они всегда смогут манипулировать мнением окружающих.

При этом Уэбл не понимал той довольно очевидной для всех истины, что передача пистолета другому лицу – даже если таковая и впрямь имела место – не освобождает его владельца от серьёзной уголовной ответственности. Это как минимум соучастие в подготовке преступления, причём преступления очень тяжкого. То, что пистолет передавался якобы для поездки Джима Паркса в Мексику, мало помогало Уэблу – ведь он признавал то, что Паркс намеревался совершить федеральное преступление, точнее, даже несколько (перевозка поддельных денег через государственную границу и границы многих штатов, а также сбыт заведомо поддельных банкнот – это отдельные пункты обвинения!). И Уэбл признавал, что был осведомлён о преступных замыслах Паркса.

Суд над Джоном Уэблом проходил в марте 1954 года в Гринсберге. Председательствовал на процессе судья Эдвард Боэр (Edward G. Bauer), обвинение возглавлял Уорден Хох, а группу защитников – Альберт Скейлз. Потенциально сенсационное событие оказалось не в фокусе общественного внимания, и общее число зрителей в зале во время этого суда не превышало 40 человек. Интерес американцев в ту пору оказался смещён в область «политического детектива», если можно так выразиться, связанного с действиями сенатора Джозефа МакКарти. Не станем сейчас углублять в эту область, совершенно перпендикулярную теме настоящего повествования, а посоветуем тем, кто не в курсе тогдашнего американского политического бэкграунда, почитать про историю маккартизма. Как раз в марте 1954 года сенатор и его деятельность оказались подвергнуты популярным журналистом Эджбертом Роско Марроу (Egbert Roscoe Murrow) острой, и притом вполне обоснованной критике. Это спровоцировало острую общеамериканскую дискуссию, в тени которой оказался финальный аккорд истории «Призрака автострады».

В общем, суд над Джоном Уэблом одномоментно был вытеснен на периферию общественного интереса, и именно это, возможно, придало всему происходившему в Гринсберге характер эдакого глубоко провинциального водевиля. Джон Уэбл пренебрёг советом защитников отказаться от дачи показаний и весьма деятельно и многословно разглагольствовал в суде. От его речей несло феерической хлестаковщиной, хотя, разумеется, понятие это вряд ли было знакомо судье и жителям округа Уэстморленд.

Эпично защищая себя, подсудимый зашёл в смелых утверждениях намного далее того, что позволял ранее во время предварительного следствия. Он заявил, что принимал личное участие в распространении фальшивых денег, привозимых Джимом Парксом из Мексики. По словам Уэбла, в период июля и начала августа 1953 года он лично реализовал поддельные банкноты на сумму более 4 тыс. $ по номиналу. То есть Уэбл постарался изобразить из себя эдакого воротилу «теневого бизнеса».

Присутствовавшие в зале родители подсудимого сидели с каменными лицами, по-видимому, они были потрясены тем потоком сознания, что извергал их сын в уши присутствующих. Вспомним – на секундочку! – что этот «воротила» не имел 320$ на то, чтобы откупиться от тюрьмы и куковал на нарах до тех самых пор, пока любящий отец, горняк на одной из угольных шахт, собирал, унижаясь, по 10$ на спасение сына среди таких же небогатых шахтёров. Родные сёстры подсудимого – 29-летняя Бетти Лэмбл (Betty Lambl), и 16-летняя Руби (Ruby) – заливались слезами всякий раз, когда братишка раскрывал рот и потрясал присутствующих потоком сознания. Сёстры прекрасно знали, каким нищебродом являлся их братишка, и отдавали себе полный отчёт в том, насколько же чудовищную чепуху он несёт.

Чтобы подтвердить правдивость россказней Уэбла о торговле поддельными долларами, защита озаботилась вызовом в суд соответствующих свидетелей. Они утверждали, будто получали от подсудимого предложения купить поддельные доллары с дисконтом, то есть по цене ниже номинальной. Кто-то даже утверждал, будто видел поддельные доллары в руках Уэбла. Таковых свидетелей оказалось аж даже 11! Разумеется, никто из них не признал факт покупки поддельных банкнот, поскольку такое признание означало автоматическое выдвижение обвинения в федеральном преступлении.

Сторона обвинения очень изящно отбила все эти «домашние заготовки» защиты и проделала это сразу с нескольких направлений.

Во-первых, прокуратура убедительно показала, что никакого «Джимми Спаркса» никогда не существовало. Такой человек не оканчивал школу, не служил в Вооружённых силах, не попадал в тюрьму и уж точно не торговал поддельными долларами. И это было абсолютно точно, поскольку вся криминальная сфера, связанная с оборотом поддельных денег, была хорошо структурирована и находилась под плотным контролем Секретной службы США.

Во-вторых, обвинение убедительно доказало, что те махинации с фальшивыми деньгами, о которых так увлечённо рассказывал Джон Уэбл, не только не имели место на территории Пенсильвании, но даже не имели смысла с точки зрения профессионального фальшивомонетчика. Другими словами, то, что рассказывал в суде Уэбл, являлось всего лишь наивной фантазией дилетанта – настоящие преступники, торговавшие поддельными долларами, работали совсем иначе. Дурачок Уэбл болтал о том, в чём ничего не смыслил.

12 марта в суде появился Джон Кеттл (John L. Kettl), специальный агент Секретной службы Департамента юстиции США, призванный дать экспертную оценку рассказам Джона Уэбла о масштабной торговле поддельными долларами на территории штата Пенсильвания в 1953 году. Кеттл являлся заместителем начальника территориального подразделения Секретной службы в Питтсбурге, и его появление в суде следует считать событием экстраординарным, поскольку обычно сотрудники этого ведомства показаний в открытых слушаниях не давали. Причина этого, по мнению автора, представляется довольно очевидной – списочный состав этой службы не подлежал разглашению, и принадлежность Секретной службе отдельных лиц обычно не раскрывалась. Но в данном случае ввиду экстраординарности обвинения от этого правила было сделано отступление.

Появление Джона Кеттла в суде стало своеобразным апофеозом процесса. Специальный агент провёл весьма познавательную лекцию о приёмах и методах работы спецслужбы и с использованием ведомственных материалов весьма выразительно продемонстрировал абсолютную завиральность россказней Джона Уэбла. По словам специального агента, схема работы профессиональных фальшивомонетчиков и связанных с ними менял заключается в обмене одного высоколиквидного актива (деньги) на некий другой высоколиквидный актив. В роли второго обычно выступают ювелирные украшения, валюта других государств либо отдельные специфические для конкретного места и времени товары (например, крупные партии консервов). Ликвидные товары быстро сбываются профессиональным скупщикам краденого, таким образом фальшивомонетчик избавляется от разоблачительного груза и приобретенного на него товара и остаётся с «чистыми» деньгами на руках. Важное условие таких сделок – невозможность отследить человека, осуществляющего вброс фальшивых денег, поэтому он не станет приобретать, например, автомобиль, поскольку тот довольно легко обнаруживается в любом конце Соединённых Штатов.

Та схема обмена фальшивых денег, о которой Уэбл рассказа суду, была названа специальным агентом совершенно неработоспособной. В условиях 1953 года человек физически не мог «сбросить» 4 тысячи поддельных долларов за 5 недель путём их размена в магазинах и не попасться на этом. Джон Кеттл объяснил механизм работы системы контроля за оборотом наличных денег, действующей в Соединённых Штатах. Основная работа по выявлению поддельных денег лежит на банковских организациях, которые тщательнейшим образом проверяют всю поступающую наличность. Контроль этот в самой банковской организации представляет многоступенчатый процесс, в который вовлечены несколько независимых подразделений. 99% всех фальшивок выявляется именно при проверке внутри банков, лишь 1% особенно качественных подделок требует привлечения экспертов Секретной службы. Из банковских организаций фальшивки в оборот уже не попадают, банки являются своеобразным фильтром, задерживающим подделки и очищающим денежный оборот государства.

Объёмы вброса поддельной наличности в оборот штата Пенсильвания, по словам специального агента, были сравнительно невелики и значительно меньше тех величин, о которых рассказывал в суде Уэбл. С 1 июня по 30 ноября 1953 года – то есть ровно за 6 календарных месяцев – банки Пенсильвании изъяли из оборота поддельные банкноты номиналом в 1620 $. Все поддельные банкноты, кроме 2-х штук, имели номинал в 10$ и 20$, в то время как Уэбл рассказывал в суде о значительной доле поддельных 5- и 50-долларовых банкнот, распространённых им летом прошлого года. Комментируя это утверждение подсудимого, специальный агент отметил, что за последние 3 года – то есть в 1951, 1952 и 1953 годах – в Пенсильвании не было введено в оборот ни одной фальшивой банкноты номиналом 5$. Банкноты такого номинала фальшивомонетчики очень не любили ввиду особенностей введения их в оборот.

Объясняя этот нюанс, совершенно неочевидный далёким от подделки денег людям, специальный агент Джон Кеттл рассказал о специфике «работы» фальшивомонетчиков. Для них непреложным правилом является исключение такой ситуации, когда фальшивомонетчик одновременно передаёт неосведомлённому лицу подлинные и фальшивые банкноты одного номинала. Другими словами, если преступнику надо будет передать кассиру 40$, то он не даст одну фальшивую и одну подлинную 20-долларовые банкноты, он отдаст лишь одну фальшивую и оставшиеся 20$ наберёт из банкнот других номиналов. Это делается для того, чтобы исключить моментальное распознавание подделки в момент её передачи [а такое распознавание возможно, особенно в тех случаях, когда фальшивые деньги имеют низкое качество изготовления или имеют один и тот же номер – такое встречается часто]. По этой причине подделки крупного номинала – 50$ и, наоборот, мелкого – 1$ и 5$ – неудобны, и преступники стараются их не печатать.

Специальный агент, выражаясь метафорически, попросту растоптал подсудимого, выразительно продемонстрировал его полную неосведомлённость в тех вопросах, о которых Уэбл многозначительно рассказывал в ходе перекрёстного допроса. А учитывая то, что существование таинственного «Джимми Спаркса» так и не было никем подтверждено, можно было не сомневаться в том, каким именно окажется вердикт присяжных.

В воскресенье 14 марта 1954 года жюри присяжных в составе 5-и женщин и 7-и мужчин удалилось в совещательную комнату. Обсуждение вердикта не продлилось долго – уже через 4 часа присяжные вернулись с единодушным решением – подсудимый виновен и не заслуживает снисхождения.

Этот вердикт обрекал Джона Уэбла на смертную казнь. Судья Боэр не мог вынести другой приговор, даже если бы и хотел этого.

Но судья, по-видимому, и не испытывал сомнений относительно уместности самого строгого наказания, так что с его стороны никаких сюрпризов не последовало. Защита добросовестно пыталась оспорить приговор, пройдя все возможные инстанции, но ничего не добившись. Безрезультатность попыток защиты следует признать понятной и оправданной – владение пистолетом, использованном для совершения убийств, намертво связывало подсудимого с этими самыми убийствами. Забавно то, что Уэбл, рассказывая о передаче пистолета своему таинственному товарищу, не подумал о бессмысленности такой отговорки.

Воистину, хитрее чёрта, глупее вороны!

В принципе, в судьбу «Призрака с автострады» мог вмешаться губернатор штата и своей властью помиловать его, однако… однако губернатор Джон Файн посчитал, что избиратели его не поймут. В конце 1954 года ему и его партии предстояло пройти через очередные выборы, и неуместное милосердие к безжалостному и нераскаявшемуся убийце явилось бы крайне неудачным решением. Поэтому губернатор умыл руки и предоставил событиям идти своим чередом.

Они и пришли к логической развязке. 26 сентября 1954 года Джон Уэсли Уэбл был казнён на электрическом стуле. До последней минуты жизни он отрицал собственную причастность к нападениям на водителей-«дальнобойщиков» на «Пенсильванской автостраде».

Виновность Уэсли Уэбла не может быть поставлена под сомнение – он действительно делал то, за что отправился в конечном счёте на «горячий стул». История его интересна не только детективным элементом, который сам по себе довольно необычен, но вряд ли может считаться исключительным, а скорее воистину поразительной незамутнённостью преступника и его прямо-таки суицидальным самомнением. Уэбл воспринимал себя совершенно некритично.

Ну, в самом деле, располагая пистолетом, этот человек не придумал ничего умнее, как убивать спящих людей с целью завладения в лучшем случае сотней долларов. Он всерьёз считал, что его потребность в деньгах превыше ценности человеческой жизни! То, что у людей, которых он убивает, есть близкие люди, которые его любят и которым этот человек нужен, преступник просто не задумывался. Логика поразительна – у этого мужичка есть деньги, а мне деньги нужны, я убью этого человека и заберу деньги!

Изображая из себя маститого уголовника, причастного к обороту фальшивых денег, Уэбл допускал прямо-таки поразительные по своей наивности ошибки. Он делал то, чего на его месте не сделал бы ни один сколько-нибудь опытный и думающий преступник. Выйдя из окружной тюрьмы, Уэбл не избавился от опаснейших улик – часов, снятых с руки тяжело раненого водителя, и орудия преступления.

Более того, даже будучи арестован вторично в октябре 1953 года, Уэбл не догадался заявить, что «европейский пистолет» не принадлежал ему до 1 августа. Между тем это очевиднейший любому уголовнику способ отвода обвинения! Уэблу следовало утверждать, что пистолет он получил уже после 1 августа от некоего друга – его можно было придумать точно так же, как был придуман несуществующий «Джимми Спаркс» – в счёт погашения долга. И от этого утверждения не отступать ни на йоту. Это не отбило бы все аргументы прокурора, но очень сильно помогло бы в суде.

Джон Уэбл этих нюансов не понимал. Можно сказать, что он сел играть в игру, правил которой не знал. Но при этом какой апломб и фантастическое самомнение проявил этот человек!

Единственная недоговорённость истории жизни и смерти Джона Уэсли Уэбла связана с его психическим здоровьем. Его поведение отдаёт изрядной долей шизофреничности. Полное непонимание того, как выглядят в глазах окружающих слова и поступки, характерно для душевнобольных. У нас нет достаточного объёма объективных данных, чтобы делать какие-то категорические утверждения на этот счёт, но в поведении Уэбла присутствует, выражаясь аккуратно, настораживающая симптоматика.

Этот человек не вызывает ни малейшего сочувствия. То бессердечие, что он продемонстрировал своим преступным поведением, вернулось к нему сторицей. Жестокая и страшная казнь прервала бессмысленную и бесполезную жизнь. И сделала мир немного чище…