II

04:50, 18 апреля 1945, Судеты^[3], примерно 80 км севернее от Вены.

В небе на востоке уже показались первые розовые проблески зарождающегося рассвета, и птицы, первыми почувствовав приближение солнца, начали петь свои бесконечные серенады, радуясь концу ещё достаточно холодной апрельской ночи и скорому приходу нового дня. Природа здесь не знала, что такое война. В воздухе висело приятное ощущение утренней свежести и приближающегося с рассветом тепла. Над небольшим озерцом у дороги плавал густой белый пар или, может быть, туман… Как будто какое-то маленькое облако спустилось с неба вниз, чтобы переждать здесь ночь, а потом, с рассветом, снова возвратиться на своё место между землёй и солнцем… Зеркальную поверхность воды лишь иногда то тут то там пересекали медленно расходящиеся в стороны круги от всплеска выскочившей рыбёшки…

Небольшая колонна, с выключенными фарами появившаяся с севера, остановилась у озерца перед показавшейся впереди, в темноте, ещё спящей деревней. Из головного грузовика вылез человек и подошёл к возглавлявшему колонну мотоциклу, водитель которого сейчас, только что заглушив мотор, напряжённо всматривался в неясные очертания построек впереди.

– Что, приехали?.. – заговорил он по-немецки, обращаясь к мотоциклисту.

– Приехать-то приехали… – мотоциклист закурил, привычно пряча тлеющий конец сигареты в кулаке. – Теперь надо только понять, если мы приехали раньше них…

– Там слишком тихо… Сам знаешь, какой бардак обычно делают, когда придут… Не похоже на них, слишком тихо…

– Или засада…

– Вряд ли, здесь у них или уже тыл, или это всё ещё ничья земля… В любом случае, нас здесь никто ждать не будет, они уже не воюют, просто едут дальше… – в голосе слышалась горькая ирония.

Сзади, со стороны грузовика, к ним приближался кто-то третий. Мотоциклист, увидев это, быстро двумя пальцами загасил сигарету и бросил окурок под ноги:

– Герр оберштурмфюрер^[4]?..

– Перестань, Янке, – тот, кого назвали «герр оберштурмфюрер», махнул рукой и, сняв с головы камуфлированную кепку, запустил пятерню в свои взъерошенные светлые волосы. Он был, даже судя по голосу, намного младше мотоциклиста. – Говорил же тебе, что можешь называть меня по имени. Что там?..

– Тихо, герр оберштурмфюрер…

– Ещё раз: Александр.

– Александр… Да… Тихо… Думаю, что их там нет.

– Твой дом где?

– С другой стороны деревни, отсюда не увидим, если разрешите, я возьму Крошку и вот, Майера, – мотоциклист кивнул на своего первого собеседника, – и пойду, там… осмотрюсь, что и как.

– Идите… Мы займём позиции слева на том холме, там, похоже, есть хоть какая-то растительность, а то скоро уже рассвет, а мы тут как на ладони.

– Под холмом, вон там, те низкие постройки, – Янке протянул руку в направлении небольшой покрытой лесом возвышенности. Где-то за ней там, слева, на востоке, как раз зарождалась розово-оранжевая утренняя заря. – Это винные погреба, к ним ведёт грунтовка, съезд где-то метрах в ста впереди, за ними можно спрятать машины, и для обороны, если что, тоже удобно…

Оберштурмфюрер старательно всматривался в подножие холма, но не видел ничего, кроме густой темноты… Мотоциклист Янке, скорее всего, тоже не мог ничего физически разглядеть, просто точно знал, что там находится, и поэтому «видел», или, может быть, имел какое-то второе, кошачье зрение. Тем не менее, не было оснований ему не верить – впереди лежащая деревенька была его родным домом.

Пока молодой офицер, напрягая глаза, безуспешно всматривался в кромешную тьму, Янке и Майер, тоже местный житель из какой-то деревушки где-то по соседству и друг мотоциклиста с детства, вернулись назад, к колонне, и один из них тихо позвал, подойдя сзади к крытому брезентом грузовику: «Крошка… Крошка… Вылезай, приехали, идём на прогулку!». Внутри послышался какой-то шорох, и через пару секунд на пыльную дорогу спрыгнул огромный широкоплечий детина не менее двух метров ростом. Оправив свою пятнистую маскировочную куртку, он потянулся рукой куда-то в кузов машины, откуда сначала вытащил каску, покрытую таким же пятнистым чехлом, и водрузил её себе на голову, а потом, явно безо всякого напряжения, вынул и ручной пулемёт «МГ-42» со свисающей из него лентой, который в его огромных лапах казался просто детской игрушкой.

– Где это мы? – спросил он, протирая кулаком заспанные глаза.

– Да вот, Йозеф нас зовёт к себе на кофе… – Майер, усмехнувшись, кивнул на мотоциклиста. – Причешись и не забудь прихватить цветы для его жены и сладости его детям.

– Значит, уже приехали… А если «иваны» уже там?

– Это и есть цель прогулки: осмотримся, что и как.

– И оставь пулемёт, с этими лентами и всем остальным только грохотать там будешь, – отозвался Янке. – Возьми что-нибудь поминиатюрнее.

– Не оставлю, – засопел Крошка. – Если там никого нет, то и грохот не помешает, а если нарвёмся, будешь только рад, что он у нас есть!

– А-а… – Янке махнул рукой: спорить с этим упрямым медведем, да ещё и явно сварливым спросонья, ему не хотелось. К тому же все знали, как Крошка любит свой пулемёт. Благодаря своей от природы невероятной силе он был одним из немногих, кто умел стрелять из него от бедра, на бегу и из всех остальных возможных и невозможных позиций, причём не просто стрелять, а стрелять очень точно. Короче, если бывают виртуозы в обращении с музыкальными инструментами, то Крошка был виртуозом в обращении с «МГ-42», чем не раз спасал шкуру целому взводу, особенно в последнее время, когда они только и делали, что отступали. Все отходили, а он всегда их крыл… Ему даже уже никто не приказывал – командирам просто совесть не позволяла всё время оставлять именно его практически на верную смерть, но всё равно, если «дело было плохо» – этот двухметровый бывший моряк из Кёнигсберга всегда был взводным «ангелом-хранителем», если, конечно, вообще можно употреблять слово «ангел» в отношении человека с пулемётом в руках, «ангельским» посланием которого было убийство других людей десятками или, может быть, даже сотнями…

После того, как зимой, перед Рождеством, сорок первого, британская авиация потопила в Северном море миноносец, на котором он служил, любитель приключений и прирождённый авантюрист Крошка через пару недель добровольно вступил в войска СС и после быстрой трёхмесячной подготовки по пехотной программе в апреле был отправлен на Восточный фронт. Никто не представлял себе, сколько всего людей он «положил» за эти три года из своего пулемёта, зато все точно знали, что в рукопашных схватках голыми руками или ножом на обоих – Восточном и Западном – фронтах записал на свой счёт уже более десяти, и сейчас на его кителе под камуфлированной курткой гордо красовалась практически полная коллекция боевых наград Третьего рейха, которые только мог получить член рядового состава…

Его настоящее имя было Хорст Завацки, и он любил воевать, видимо, это было его призванием, а самое интересное было то, что видимо и какой-то бог войны тоже любил Хорста, потому что за эти кошмарные три года, после участия во всевозможных головоломных операциях и десятках рукопашных боёв, при том, что его огромная фигура была, казалось бы, идеальной мишенью, он ни разу не был не то что ранен – он не получил ни царапины, не простудился и даже не схватил обычную на русском фронте дизентерию…

– Как хочешь, Хорсте, но тогда иди чуть сзади, крой нас, если что…

– Иди первый, Йозефе, – Майер взял из кабины грузовика свою матово-чёрную штурмовую винтовку и засунул в неё полный магазин^[5], – ты здесь дома, я – чуть сзади, Крошка – замыкающий…

Они пошли вперёд по дороге, офицер, оседлав мотоцикл, поехал вслед на границе видимости, а сзади за ним медленно тронулась и вся колонна. Где-то метров через сто, как и говорил Янке, показался еле заметный поворот налево, на узкую грунтовую дорогу. Они передали жест по короткой цепочке Крошке, а тот, как последний, махнул рукой в левую сторону офицеру на мотоцикле. Сигнал был принят, и колонна медленно съехала с дороги, растворяясь во тьме.

Скоро они минули небольшую табличку у края дороги, обозначающую название населённого пункта, надпись гласила: «PRERAU. Herzlich wilkommen!»^[6].

В полном молчании троица приблизилась к первому дому. Тишина. Во всех окнах темнота. Вся деревня была сосредоточена вдоль дороги, которая и являлась единственной главной улицей, выложенной камнем, а так как была ровной, то с одного конца деревеньки был практически виден другой. О присутствии каких-либо военных частей говорило бы прежде всего наличие транспортных средств – автомобилей, грузовиков, танков или хотя бы повозок, – но улица была абсолютно пустынна. Никаких постов, никаких машин, всюду темнота и над ратушей – небольшим домом правления местной общины – тоже ничего не было видно: все знали, что русские, куда бы ни пришли, всюду вывешивали свои красные флаги… Подойдя к стене, Янке остановился и подождал Крошку и Майера.

– Кажется, чисто, но лучше всё-таки обойдём сбоку… Теперь не отставайте, пойдём след в след, – он передёрнул затвор автомата и, пригнувшись, побежал влево, вдоль стены дома.

Где-то близко залаяла собака, и остальные деревенские псы, подхватив, начали перекличку. Все трое присели и замерли у какого-то забора. Вскоре лай начал утихать, не вызвав никакой видимой реакции в деревне. Янке поднялся первым, и они продолжили осторожное движение. Пройдя задами ещё несколько дворов, он свернул за большой сарай и перескочил через невысокую плетёную изгородь. Вдруг откуда-то неожиданно с рыком выскочила огромная овчарка, но, приблизившись к нему, она вдруг завиляла хвостом и радостно встала на задние лапы, передними уперевшись в грудь человека, который в такой позиции казался почти одинакового с ней роста. Янке потрепал её лохматую шею:

– Грето!.. Гретхен! Ты меня узнала, девочка моя! Гретхен!.. Но, но, но… Гретхен, подожди… – Собака, бешено виляя хвостом, лизала его в лицо, не обращая внимания на подошедших сзади Майера и Крошку. Янке обернулся: – Это моя Гретхен! Смотрите, помнит меня!

– Йозефе! Если в этом доме есть чем прокормить такую лошадь, то надеюсь, что найдётся что-нибудь и для нас, – ухмыльнулся двухметровый верзила.

Янке подошёл к окошку на задней стене большого дома и, тихо постучав, присел, направив ствол своего трофейного советского «ППШ» снизу к окну. Его спутники с оттренированным автоматизмом бывалых солдат заняли на всякий случай боевую позицию: Майер, спрятавшись за поленницу, держал под прицелом своего автомата подступы сзади, а Крошка, стоя к нему спиной, взял под контроль угол дома, внутренний двор и ворота наружу.

Изнутри никто не отзывался. Янке, не вставая, постучал ещё раз, но теперь уже прямо стволом оружия. Что-то зашуршало в доме, и в приоткрытом окне появилось взволнованное лицо молодой женщины:

– Кто там?

– Марта…

– Йозефе!.. – женщина высунулась из окна, не понимая, откуда слышит знакомый голос.

– Я здесь, Марта… – Янке поднялся. – Я здесь.

Через какое-то мгновение задняя дверь дома распахнулась, и белокурая женщина в ночной рубашке выбежала во двор.

– Йозефе! – она бросилась ему на шею. – Йозефе… Ты… Йозефе… – уже слышались только всхлипывания радостного плача. Овчарка стояла рядом, всё ещё бешено виляя хвостом.

– Марто! Марто! – он мягко отстранил её и посмотрел на заплаканное лицо. – Дома всё в порядке? Как дети? Русских здесь ещё не было?

– Нет, нет… У нас всё хорошо… Но люди с востока, беженцы, они говорят страшные вещи!.. Страшные!.. Они были здесь, но ушли дальше, говорили, что в Баварию… Говорили, что здесь небезопасно! Говорили, чтобы мы ушли тоже, но я… я не могла… Дети, хозяйство… Куда я могу уйти?

– Марто, я не один… – он махнул рукой, и сзади приблизились два человека в пятнистой форме. – Это Хорст, – он кивнул на Крошку, – а это… этого знаешь.

– Господи, Рихард! – она обернулась к Майеру. – Ты тоже здесь!

– И, как видишь, в полном порядке. Так же… Говоришь, у вас спокойно… – Майер поставил автомат на предохранитель.

– Да… Идите в дом… идите! Только тихо, дети спят…

Они сидели у большого деревянного стола, фрау Янке вытащила откуда-то копчёное мясо, варёный картофель, колбаски, сушёные фрукты, маринованные овощи, компот и по-домашнему палёный деревенский абрикосовый шнапс. Крошка был на вершине счастья: со светящимися глазами, он пожирал эти невероятные деликатесы, запивая спиртным вперемешку с компотом, и постоянно нахваливал:

– Господи боже, Янке, после войны я точно перееду прямо сюда, найдите мне невесту! Какая красота! А это мясо! Йозеф, как ты мог всё это оставить и идти на фронт?! А?! А-а-а… Божественный напиток… – он опрокинул ещё одну рюмку.

– Меня никто особо не спрашивал… – мрачно процедил хозяин дома. – Просто сказали: «Настоятельно рекомендуем, герр Янке, подпишите это здесь, здесь и вот здесь… Что?.. Вы не хотите служить нашему фюреру? Очень интересно! А вы, герр Янке, случайно, не коммунист? Да… А ваша жена, герр Янке, она ведь… чешка?.. Так вы любите славян, герр Янке? Тогда, может быть, вы любите и… евреев, герр Янке?.. Вы можете стать нежелательной особой в рейхе, герр Янке, а ваша жена, она, случайно, не помогает чешским партизанам, герр Янке?..» – так я стал добровольцем СС… НЕДОБРОВОЛЬНО. Тем не менее, что бы я ни делал – старался это делать хорошо… Да ты знаешь! Это вот он, – кивнул в сторону Майера, – Рихард хотел спасти свет от коммунизма и сионизма… Что, получилось? – он прокашлялся. – Ещё вчера я бы тебе это не сказал… Но сейчас, здесь, дома, на конце этой засранной войны, мне уже всё равно… думаю, что поймёшь… даже ты…

– Перестань… – прервала его жена. – Лучше ешьте.

Она была красивая, его Марта, светловолосая, высокая, при теле, но не полная, как большинство деревенских женщин после родов, со всем, что надо, на своём месте… Эта грудь и торс и… После рождения их двойняшек она, казалось, стала ещё более женственной, более сладкой… К тому же прекрасная хозяйка! Боже! Как она готовит!!! Он знал, что все мужчины в деревне завидовали ему… Но она выбрала его… И он был счастлив. Он гордился своей женой и своими детьми! Как бы всё было хорошо, если бы не эта чёртова война!

Янке опустил голову и закрыл глаза… Алкоголь, усталость и чувства уже брали своё.

Рассвело, деревенские петухи вели свою обязательную перекличку, то тут то там мычала корова, где-то поблизости кашлянул и потом мерно застучал приводной мотор – деревня просыпалась к жизни… Уже вовсю пели птицы, солнечные лучи, преломляясь в полупустой бутыли, превращались в искуственную радугу, двор залило жёлтым светом ещё холодного весеннего солнца…

Первым собрался с мыслями Крошка:

– Рихарде! – он сильно толкнул осоловевшего за столом Майера. – Рихарде! Нам надо обратно! Нас же ждут… Проснись, чёрт тя возьми!!! Майер, подъём!

– Да, да… Иду… Яволь…

– Янке, ты… Ты, это, как знаешь, оставайся дома, и… Всё остальное… С женой и так далее… – Крошка прокашлялся. – Роттенфюрер Янке, я, как твой… Ваш… Прямой командир, в настоящий момент… Освобождаю вас от обязанностей. Чёрт, как это сказать-то? Всех… на мою ответственность! Я… я всё понимаю, Йозефе… Лучше, чем ты думаешь…

– Есть, герр обершарфюрер… Зиг хайль! – Янке, с поднятой в нацистском приветствии рукой, привстал и тут же рухнул на стол, чуть-чуть минув лицом тарелку с овощами. Это, видимо, должно было быть что-то типа неудачной шутки…

* * *

15 апреля 1945 силы Второго Украинского Фронта под командованием маршала Малиновского, а в его составе и гвардейская кавалерийско-механизированная бригада генерал-лейтенанта И.А. Плиева начали сосредотачивать свои силы на территории Южной Моравии для атаки на Брно. Город и окрестности обороняла немецкая 1-я танковая армия генерала В.К. Неринга. Ночью с 17 на 18 апреля передислокация советских войск завершилась. Всё было готово к новой наступательной операции…

* * *

После неудавшейся атаки на Будапешт – операции «Весеннее пробуждение» – и последующих тяжёлых боёв с наступающей по всему фронту Красной Армией, остатки когда-то непоразительных танковых дивизий СС «Das Reich», «Liebstandarte», «Totenkopf», а также «Hitlerjugend» и «Hohenstaufen» отступили к Вене.

С самого начала становления ваффен-СС, целый полк «Der Führer» и много других подразделений дивизии «Das Reich» были составлены из австрийцев, в основном Венского гарнизона, и местных жителей Нижней Австрии, а также, впоследствии, прилегающих регионов Судет, населённых этническими немцами и отрезанных от Чехословакии после заключения Мюнхенского договора.